Дженнифер Доусон - Как в первый раз

– Это самая лучшая новость на свете!

– Спасибо, девочки. – Мадди зашмыгала носом.

– Но я в ярости от того, что ты не рассказала нам раньше, – с притворным негодованием заявила Софи.

– Я хотела рассказать, однако же… В общем, мы с Митчем собирались намекнуть в вечер благотворительного приема, но тогда оказалось, что Грейси с Джеймсом обручились, и я не хотела испортить их праздник. Поэтому так и получилось… У меня уже четырнадцать недель. Как раз сегодня. Я ходила к врачу, делала первое УЗИ, и маленькая фасолинка плавала у меня в животе – здоровенькая и крепкая. Мне не терпится показать вам снимок, девочки. Это так мило!

Софи шмыгнула носом, потом воскликнула:

– Мы с Пен станем тетушками!

– Да, конечно! – Мадди радостно засмеялась.

Пенелопа же была в отчаянии. Эта новость обрушилась на нее… как товарный поезд. Но ей придется скрывать свои чувства, придется скрывать свои печаль и одиночество. Сейчас следовало думать только о подруге. О лучшей подруге, которую она любила и обожала, за которую каждый день благодарила судьбу. Мадди заслуживала счастья, заслуживала только самого лучшего, и она, Пенелопа, сделает ради нее все, что сможет. Чувствуя, как разрывается от боли сердце, она радостно улыбнулась и сказала:

– Я займусь организацией вечеринки для мамы с будущим ребенком.

Софи хмыкнула и проговорила:

– А мое дело – непрактичные подарки для младенца.

Пенелопа, сияя, повернулась к Мадди.

– Тогда я позабочусь о том, чтобы ты получила все практичные вещи. То есть те, которые просто необходимы, хотя и выглядят они не очень-то красиво.

Софи засмеялась.

– А я позабочусь о том, чтобы наш малыш получил в подарок самые роскошные на свете ботиночки.

Мадди обняла подруг и воскликнула:

– Я так люблю вас, девочки!

Пенелопа же по-прежнему радостно улыбалась, хотя в груди у нее поселилась… ревность? Нет-нет, она не имела права на подобные мысли и чувства!

Эван вошел в спальню и плотно закрыл за собой дверь, твердо решив выяснить все до конца и помириться с Пенелопой. Он совершил ошибку? Что ж, он ее исправит. И чем раньше, тем лучше.

Пенелопа сидела на кровати, втирая лосьон в свои изящные, уже слегка загоревшие ноги.

– Прости, Пен. Я должен был сначала сказать тебе. – Он со вздохом опустился в кресло. – Просто я об этом не подумал.

– Это не важно, – отозвалась она. – Кстати, поздравляю. Ты все отлично продумал.

– Ты злишься, да?

– Нет. – Она едва заметно покачала головой.

Эван шумно выдохнул и спросил:

– Я что, должен умолять тебя поговорить со мной? Я не собираюсь это делать.

Она вскинула голову и холодно проговорила:

– А кто тебя просит? И вообще, хватит уже задавать дурацкие вопросы. Это ужасно бесит.

– Но как же я могу перестать задавать вопросы? Разве это не станет для тебя доказательством, которого ты давно добиваешься? Ты ведь считаешь, что мне на тебя наплевать, верно?

Тут Пенелопа пристально посмотрела на него и сообщила:

– У меня все прекрасно. Все просто идеально. Ты ведь об этом хотел спросить, не так ли?

Эван молча пожал плечами и уставился в окно. Минуту спустя вновь заговорил:

– Пен, повторяю, мне следовало сначала сказать тебе, а не им. Но я хотел сделать тебе сюрприз, понимаешь?

– Считай, что сюрприз удался.

Эван скрестил на груди руки, изо всех сил пытаясь сохранять спокойствие.

– Я собирался доказать тебе, что могу собрать свою жизнь заново, понимаешь? Мне позвонили, когда мы уже приехали сюда. А Мадди спросила, и я… Ну, не знаю… Наверное, разволновался и захотел поделиться хорошими новостями со всеми. Но, конечно, сначала нужно было сказать тебе.

Пенелопа подняла другую ногу и начала втирать лосьон в нее.

– Мог бы сказать мне, когда мы разговаривали, лежа на кровати.

– Мог бы.

– Так почему не сказал?

Его взгляд скользнул в сторону.

– Не знаю… Время показалось неподходящим.

Не глядя на него, Пенелопа вдруг заговорила голосом настолько спокойным, что по спине Эвана мурашки пробежали.

– Ты постоянно твердишь, как тебе хочется построить новую жизнь со мной, но это – всего лишь болтовня. Ты не хочешь строить жизнь со мной. Ты хочешь построить жизнь для себя, а меня брать в попутчицы, когда тебе будет удобно.

– Ты несправедлива ко мне, Пенелопа. – Он с трудом сдерживал гнев.

Наконец-то она снова посмотрела на него. Посмотрела глазами холодными и бесстрастными.

– Почему же несправедлива? Ты планируешь новую карьеру, нечто для тебя очень важное, но даже не считаешь нужным обсудить это со мной?

– Проклятье! – взревел Эван так громко, что его наверняка услышали все в доме. – Не пытайся переиначить ситуацию так, чтобы она подходила к истории, которую ты сама себе придумала!

– Я и не пытаюсь. Всего лишь констатирую факт.

– Ты констатируешь свой страх. И ты ничем не лучше меня.

– Конечно, не лучше. Я просто честнее.

– Нет, не честнее! Ты боишься! Да, я наделал глупостей и признаю это. Но сейчас я пытаюсь разобраться во всем, пытаюсь все исправить.

Пенелопа молча уставилась в окно. Потом тихо сказала:

– Мне нужно немного подумать и понять кое-что.

– Что именно тебе нужно понять?

Она сделала глубокий вдох, потом заговорила:

– Я не могу и дальше искать способы все наладить. Не могу больше притворяться, что твоя семья – и моя тоже. Это было бы неправильно.

И тут Эван все понял. И грудь его заполнил холодный страх. Пенелопа собиралась бросить его, и он ничего, абсолютно ничего не мог сделать.

– Моя семья – это и твоя семья, Пен.

Она отрицательно покачала головой.

– Нет. Я просто хотела, чтобы так было.

Он посмотрел ей в глаза и понял, что она уже ушла от него. Но что же теперь делать? Возражать, сказать, что она ошибается? А впрочем… Ведь ему уже нечего терять.

Собравшись с духом и мысленно надеясь на лучшее, Эван сказал:

– Да, возможно, ты права.

На ее лице появилось выражение печали и в то же время удовлетворения. Эвану захотелось обнять ее, но он сдержался. И тут же продолжил:

– Когда мы были детьми, задолго до того, как между нами что-то началось, я подслушал разговор моих родителей о тебе. Вернее – они ссорились из-за Мадди. Мама любила сравнивать Мадди с тобой, и Мадди чувствовала, что постоянно проигрывает. Я был мальчишкой, да и уловил-то только отдельные обрывки разговора, но точно помню, как папа сказал о тебе примерно следующее… Мол, ты такая хорошая всего лишь потому, что твои родители не обращают на тебя внимания. То есть ты не бунтуешь, как Мадди, лишь потому, что никто не старается угождать тебе ежеминутно.

Даже в розовом закатном свете было заметно, что лицо Пенелопы лишилось всяких красок. А Эван между тем продолжал:

– И все мы понимали: ты почти все время рядом с нами, потому что настоящей семьи у тебя нет. Конечно, твои родители тебя любили, но они толком не знали, что с тобой делать, а нам на какое-то время нетрудно стать для тебя второй семьей. Тем вечером, когда отец со мной так строго говорил, он как раз об этом и сказал. И он хотел, чтобы ты, повзрослев, сама нашла свое место в мире – без меня и без всех нас, перекрывающих тебе дорогу.

Стиснув зубы, Пенелопа пробормотала:

– Да, понимаю…

– Нет, не понимаешь. Ведь ты ничего подобного так и не сделала, верно?

– Ну, почему же?.. Ведь я убедила Шейна нанять меня, хотя он и не хотел.

– Но ты так и не смогла преодолеть чувства ко мне.

– Да, верно. – Она опустила голову, как будто ей стало стыдно. – Знаешь, Мадди беременна… Она собирается рассказать об этом всем сегодня вечером, так что не надо портить ей сюрприз.

Эван замер на мгновение. Казалось, ему нанесли запрещенный удар. Опустившись на колени, он взял Пенелопу за руки и проговорил:

– Пен, мы об этом помалкивали, но ведь оба прекрасно знаем: когда ты смыла те пилюли в раковину, мы с тобой втайне надеялись на то, чего, увы, не произошло.

Сказав это, Эван почувствовал, что пальцы Пенелопы в его ладонях стали ледяными. Она попыталась высвободить руки, но Эван ее не отпустил.

– Разве ты не понимаешь? – прошептала она. – Разве можно надежнее привязать тебя ко мне навсегда?

– А ты, выходит, думаешь, что я не хочу быть привязанным?

Она моргнула и пожала плечами.

– Не знаю, Эван…

– Пенелопа, посмотри на меня! – произнес он довольно громко и резко. – Так вот, Пен, до этого я ни разу в жизни не забывал надеть презерватив. Даже если женщина говорила мне, что использует пятнадцать разных противозачаточных средств, я все равно его надевал. Поэтому я абсолютно уверен: эта моя странная забывчивость – не случайная оплошность.

Пенелопа снова пожала плечами.

– Что ж, даже если и так, это не отменяет того факта, что я не приняла ту пилюлю из корыстных побуждений.

– Да какое это имеет значение? Ведь мы в то утро желали одного и того же и решение приняли вместе. Если бы я хотел, чтобы ты приняла пилюлю, ты бы ее приняла, хотя и расстроилась бы. – Пенелопа раскрыла рот, собираясь что-то сказать, но он продолжал: – А если бы ты хотела принять ту пилюлю, то я не сумел бы тебе помешать. Более того, ты прекрасно знаешь, почему мы оба так решили, верно, Пен?

Она тихонько вздохнула, а он добавил:

– Нам обоим требовалось что-то такое… после чего уже невозможно было бы расстаться. И ты должна, наконец, понять: я хочу того же, что и ты.

Пенелопа в растерянности молчала, а Эван вновь заговорил:

– Я понимаю, ты хочешь каких-нибудь доказательств, но я не знаю, как убедить тебя… Однако у меня нет сомнений: ты не желаешь расставаться с нами. Потому что в глубине души ты все та же девочка, которая любит свою семью и хочет навсегда в ней остаться. Все мы – твоя семья. И ты нужна нам, Пен, потому что с тобой наша жизнь становится лучше. Тебе просто нужно поверить в это – как я верю в то, что ты единственная женщина, которую я люблю и всегда буду любить. Тебе просто нужно поверить, понимаешь?..

Лицо ее исказилось болезненной гримасой. Резко поднявшись, она пробормотала:

– Я… мне нужно подумать… Пожалуйста, оставь меня одну.

Эван выпрямился, посмотрел ей в глаза и утвердительно кивнул.

– Ладно, хорошо. Я не пущусь за тобой в погоню, как бы сильно мне этого ни хотелось. Но ты должна знать: я хочу, чтобы мы с тобой были вместе. А решение – за тобой, Пен.

Впервые в жизни Пенелопа поставила на первое место собственные интересы. Всю свою жизнь она помалкивала, держалась на заднем плане, никогда не устраивала сцен и драм, но сегодня не могла. Не могла больше ни секунды делать радостное лицо – и поэтому ушла. Тихонько выскользнула из дома, оставив все позади, и пошла пешком. Она не знала, куда шла и зачем, просто шла по дорожке. Когда же добралась до шоссе, осмотрелась, немного постояла и зашагала вдоль дороги.

А Эван, верный своему слову, не стал ее преследовать. Только на этот раз не потому, что он разочаровался в ней, а потому, что она сама в себе разочаровалась.

Эван прав. Каждое его слово попадало прямо в точку. Она все дожидалась какого-то волшебного момента, который убедил бы ее в его любви. Ждала того, что все ее тревоги исчезнут, сердце распахнется и она сможет с чистой совестью остаться с ним. Но этот миг так и не наступил. Что бы Эван ни говорил, что бы ни делал, – она никак не могла ему поверить. И все ждала… Ждала мальчика, который не обращал на нее внимания в школьных коридорах, по которым ходил, держась за руки со своей настоящей девушкой. Мальчика, много лет назад ужасно обидевшего ее. Ждала возвращения парня, каким он был когда-то. Ждала мужчину, которого презирала – и в то же время отчаянно желала.

Ждала мужчину, в которого верила.

Недавно она потребовала, чтобы он повзрослел, и, Господь свидетель, он так и сделал. И стал теперь настоящим мужчиной. В каком-то смысле они с ним поменялись ролями. Он повзрослел, а она превратилась в капризную девчонку. Это было отвратительно, но она ничего не могла с собой поделать. Могла только плакать.

И Пенелопа, всхлипывая, все шагала и шагала вдоль дороги.

Сидя с братьями на заднем крыльце, Эван изо всех сил старался держаться. Он никому ничего не сказал, потому что не знал, что говорить, но точно знал, что больше не желает слышать советы и упреки. И теперь он мог только ждать и надеяться, что Пенелопа все-таки одумается.