С необыкновенной нежностью Дери коснулся щеки Энн и убрал с лица прядку ее волос. Потом он кое-что вспомнил и дотронулся рукой до кошелька, где на самом дне лежала сетка для волос, которую он купил для Кэрис в замке Коумб, ему казалось даже, что он чувствует ее мягкий шелк. Но Дери не вытащил ее, а просто прижался щекой к темным, как ночь,. волосам девушки, и представил, как будут светиться золотые нитки в ее удивительных волосах и как засветятся ее глаза, не затуманиваясь оттого, что этот подарок от карлика. Он повернул голову, желая сказать Энн – что бы ни случилось, он всегда будет рядом, защищать ее и заботиться о ней, но эти слова оборвал радостный крик Кэрис.

Она увидела, что возвращается Телор, и ей вдруг стало абсолютно неважно, какие новости он несет. Они все равно что-нибудь придумают, чтобы помочь Энн, а, действительно, имело значение лишь то, что Телор возвращается и что он навсегда станет частью ее жизни. Кэрис вылетела навстречу Телору, бросилась в его объятия и, наклонив его голову, жадно поцеловала. Телор прижал к себе девушку и в полной мере ответил на ее поцелуй, хотя и посмеялся, что после столь короткой разлуки его ждали столь страстные объятия и поцелуи... Но потом он снова крепко прижал Кэрис к себе, понимая, что все часы, дни и годы, которые они проведут вместе, покажутся им слишком короткими, а каждая минута разлуки станет для них целой вечностью.

– Ну? – спросил Дери, выходя из конюшни и все так же нежно обнимая Энн.

Глядя на своего счастливого друга, Телор радостно улыбнулся. Никогда еще его память не оказывала ему столь неоценимую услугу, чем тогда, когда он вспомнил о хозяине харчевни и его дочери.

– Лорд Уильям сделает это! – закричал он. – Он долго смеялся и, наконец, сказал, что свадьба будет двойной, и Он лично приедет, чтобы поздравить новобрачных. А еще он предложил нам дом в Шрусбери, где мы можем жить каждую зиму. Перед нами будут открыты лучшие дороги, а от неприятностей и непогоды мы сможем укрыться в теплой безопасной гавани. Мы станем растить там своих детей, и ничьи семьи на нас не будут дуться.

– Мы – труппа! – Кэрис крутилась и вертелась, стояла на руках и ходила «колесом» вокруг остальных. – Теперь мы настоящая труппа! – остановившись, девушка посмотрела на Дери и Энн, которые улыбались друг другу, потом с лицом, сияющим любовью, перевела взгляд на Телора и прошептала:

– О Пресвятая Богородица, спасибо тебе!

ОТ АВТОРА

Эта книга – уход от моей обычной работы. Во-первых, потому что она посвящена скорее людям, стоящим на низшей ступени социальной лестницы, а не особам знатного происхождения и землевладельцам. Во-вторых, это, в известной степени, не совсем тот исторический роман, который я обычно пишу, в этом романе совсем мало исторических персонажей, и вряд ли можно сказать, что действие его вращается вокруг последовательности определенных исторических событий. Однако, с другой стороны, роман этот не менее «историчен», чем любой другой, написанный мною, поскольку я с предельной точностью описываю знания, отношения и уровень жизни людей, о которых пишу.

Во времена средневековья вовсе не считалось позорным иметь господина, и это, действительно, было так. У каждого человека был господин, начиная от короля и священника, которые считали своим господином Бога, до знатных вассалов и епископов, преклоняющихся перед королем и архиепископом, и кончая крепостными крестьянами и рабами, хозяева которых всегда были безразличны к их нуждам.

И только у разбойников не было хозяина, у разбойников и бродячих артистов, которых большинство считало ненамного лучше разбойников. Они жили просто из милости, потому что поднимали настроение тем, кого развлекали, но не было закона, который защищал бы этих людей и их собственность. В средневековый период законы существовали только для тех, кто занимал признанное место в обществе, и менялись в зависимости от этого места, другими словами, все мужчины (и, конечно же, все женщины) были неравны перед законом.

Отношение к артистам зависело исключительно от настроения господина, в замок которого они заходили, или от нравов городского населения, и обратиться за помощью им было не к кому, они могли разве что жаловаться друг другу и рассказывать другим труппам, когда с ними особенно жестоко обращались. Лорды и жители городов понимали, что эти слухи будут переходить от труппы к труппе, и если замок или город приобретет не особенно лестную репутацию за частое и слишком жестокое обращение с артистами, все труппы будут избегать его, лишая тем самым развлечения тех, кто дурно с ними обращался. Мир бродячих артистов, хотя и значительно больший, чем у какого-нибудь крепостного, редко отправлявшегося дальше пяти-десяти миль от того места, где родился, был все-таки очень маленьким. Этих людей не слишком заботило, кто был королем и какая группировка пользовалась большей благосклонностью при дворе. Действительно, важно для них было только отношение к ним хозяина поместья, в котором они выступали. Какой бы ничтожной ни была его власть на уровне страны, для них он был всемогущ. И мелкий, частного характера конфликт, имеющий место на территории, где они выступали, был для них гораздо более важен, нежели серьезная война, поскольку война эта гремела где-то далеко, и они не имели к ней никакого отношения.

В этой книге более остро, чем в предыдущих моих работах, встает одна проблема. Я пыталась как можно точнее и детальнее описать – с точки зрения представительницы двадцатого века – физические условия, в которых существовали эти люди. Мне хотелось оглянуться назад, на трудности, с которыми приходилось сталкиваться простым людям, особенно тем, кто находился в самом низу общества. Им в средние века приходилось особенно туго. Мало кто из современных людей мог бы выжить в тех антисанитарных условиях и грязи, что касалось и их пищи, в окружении болезней, переносимых такими насекомыми, как вши, блохи и клопы, которыми были буквально наводнены их жилища, они часто подвергались испытанию холодом и влагой, к чему большинство из нас, к счастью, не привыкло. Переносясь во времени назад, я подозреваю, что многие из нас могли бы умереть от потрясения и отвращения, не дожидаясь того, чтобы с ними случилось что-нибудь фатальное.

Но, с другой стороны, люди, не знавшие ничего другого – поскольку даже знать жила в условиях, которые нам бы показались ужасающими, хотя они и были гораздо лучше тех, в которых жили представители низших слоев общества, – не считали свою повседневную жизнь ужасной, не думали о том, какими трудностями и невзгодами она наполнена. И доказательством того, что средневековые люди наслаждались жизнью, какой она была, изумляют резкие обличительные речи священников, выступающих против танцев в церквях или, что еще хуже, близости на надгробных плитах, часто повторяющиеся приказы, призывающие безжалостно расправляться с язычниками (это касалось и артистов, т. е. тех, кто слишком откровенно призывал к развлечениям), проповеди, бичующие азартные игры, пьянство, распутство – фактически все грехи (если их, конечно, можно назвать грехами), которые и сегодня считаются предосудительными.

И, поскольку это, действительно, так, разве справедливо было бы описывать условия всеобщего мрака, уныния и страдания только потому, что мы это все так представляем? Бесспорно, во времена средневековья люди страдали – был ли это жестокий лорд, война ли, опустошающая их маленькие уголки земли, даже суровая зима могла изменить жизнь, к которой они привыкли, создав им невыносимые условия. Но мы знаем, что они смеялись, танцевали и пели – даже самые низкие из низких, – и я решила описать жизнь этих людей, какой они сами ее видели, с радостями и болью, привычкой переносить холод и жару, грязь и паразитов, окружавших их.

Роберта Джеллис

Сентябрь 1986