Кандида вручила ему бокал шампанского, раздвинула его колени и Алекс привлек ее к себе; ее шелковистые бедра были плотно прижаты к грубой шерсти его костюма.

— Я хочу предложить тост, — шепнула она. — За нас и… Джека Делавиня.

Хрустальные бокалы звякнули, и они выпили до дна.


29 января, 1984


— Как Кандида?

Джек играл авторучкой, ритмически пощелкивая ее кнопкой.

— Плохо, Дик. Она настаивает на уходе из дома. Я говорил ей, что сам съеду с квартиры, если это сделает ее счастливее, но она утверждает, что ей все это противно. Думаю, это еще мягко сказано по сравнению с ее подлинным отношением ко мне. Я просто не знаю, как еще ей помочь. Одному Богу известно, кто ей поможет. Она переносит разговоры со мной только по телефону. Это уже не из-за Томми, это из-за нас — или, наконец, из-за меня.

Джек тяжело присел на стол в одной из небольших столовых на верхнем этаже здания «Хэйз Голдсмит» на Каннон-стрит. Ричард Белтон-Смит остановился сзади и потрепал его по плечу. Обычно он не выказывал своих чувств и очень сдержанно выражал поддержку Джеку в течение последних месяцев. Не хватало еще Джеку после потери сына опасаться за рассудок своей жены. Какого дьявола она не может взять себя в руки и вернуться к жизни? Они оба молоды, у них могут быть еще дети…

— Я говорил ей, что мы можем завести другого ребенка, — продолжал Джек, словно читая мысли босса, — и она чуть не убила меня. Буквально помешалась. Схватила нож. Думаю, что она искренне хотела убить меня. Конечно, ее вины здесь нет, это из-за перенапряжения.

Он почувствовал осторожное пожатие руки Дика у себя на плече.

— Джек, тебе нет необходимости быть здесь этим утром. Почему бы тебе не пойти домой? Возьми свободный день, свози куда-нибудь Кандиду. Я сам займусь Фицджеральдом.

— Нет, она не хочет разговаривать со мной даже по телефону, не говоря уже о том, чтобы видеть. Я звонил ей прошлым вечером и предложил встретиться. Она назвала меня проклятым убийцей. Спасибо, я предпочел бы остаться здесь. Лучше я уйду пораньше — я хочу съездить в Париж и повидаться с братом Кандиды, — Джек тяжело вздохнул. — Боже, это уже не дождь, а ливень. Я потерял сына, я, можно сказать, потерял жену, и чем я сейчас буду заниматься? Увольнять парня, которого уважаю. Знаешь, Дик, худшее в увольнении Фицджеральда то, что этот парень мне нравится. У него свежий взгляд на вещи, исключительно светлая голова, подлинно конструктивное мышление. Я уверен, что перед ним большое будущее. Если, конечно, он перестанет лапать каждую женщину в офисе и называть своих лучших клиентов трахаными подонками. Я был бы рад поддержать его…

В дверь постучали, и Джек заметно подобрался, прежде чем открыть ее. Алекс Фицджеральд стоял с другой стороны, небрежно засунув руку в карман брюк, а другой придерживая перекинутый через плечо пиджак. Фицджеральд славился умением заставить костюм от «Савиля Роу» выглядеть, словно какая-то тряпка с вешалок «Бартона». Предвзятые люди объясняли это его американским происхождением, хотя здесь было больше от психологии футбольного защитника. Он сверкнул улыбкой и со своей обычной заносчивостью прошел по комнате.

— Эй, парни, как насчет завтрака?

Никто из двоих мужчин не ответил ему ни на улыбку, ни на вопрос. Джек подвинул ему кружку с кофе и мрачно взглянул на него.

— Алекс, я предложил Ричарду присоединиться к нам, так как считаю, что вы заслуживаете того, чтобы выслушать не только мое, но и его мнение. Я должен признаться, что мы с ним пришли к одним и тем же выводам. Напоминаю, что при последнем обсуждении вашей работы у нас возникли некоторые претензии, не к вашим профессиональным способностям, а относительно вашего личного поведения. Мне очень жаль, но это мнение укрепилось, и я пришел к неприятному заключению, что ваш личный стиль полностью не соответствует имиджу, которого мы стараемся придерживаться в «Голдсмите».

Фицджеральд откинулся на кресле и медленно распечатал пачку сигарет «Мальборо». Целлофан шумно затрещал в тишине, последовавшей за откровенным высказыванием Джека. Глубоко затянувшись сигаретой, Алекс встретил взгляды двоих безупречно одетых англичан, сидевших напротив. Он неверно понял их намерения, не в первый, да и не в последний раз, и решил сыграть сцену с напускной бравадой.

— О'кей, парни. Вы меня прижали. Я старался, очень старался выглядеть англичанином в последние месяцы, но я не могу делать все сразу. Мне никак не удается избавиться от акцента. Ха-ха, Джек, ты достаточно времени провел по ту сторону лужи, ты знаешь, какие мы там все провинциалы — ноя наконец-то начал ходить к правильному портному! — Алекс рассмеялся, но никто не присоединился к нему. — Чего вы от меня еще хотите — чтобы я ходил в оперу? Играл в крикет? Вступил в Красный Крест? Пошел к логопеду? Поставьте себя на мое место, парни!

— Все не так просто, Алекс, — Джек со вздохом потянулся к лежащей перед ним серой папке. — Мы получили различные жалобы, кое-какие от членов нашего персонала, кое-какие от клиентов по поводу ваших, хм, взаимных отношений. Я далек от того, чтобы уговаривать вас измениться. Мы просто считаем, что ваши навыки и манеры лучше подойдут фирме иного рода, чем «Хэйз Голдсмит». Возможно, вам будет удобнее в американском учреждении?

Фицджеральд облокотился на стол, его глаза сузились, хмурое, мрачное лицо стало зловещим.

— Конечно, некоторые снисходительно относятся к вашему стилю действий, но слишком многие из наших людей считают, что ваше поведение трудно выносить, — продолжал Джек. — Это, возможно, просто вопрос культуры, но я не могу помочь вам наладить отношения с ними, и для вашего же блага…

— Ты задница! Ты — траханый, заносчивый, спесивый, высокомерный английский траханый хрен!

Дик вздрагивал на каждом выплюнутом Фицджеральдом слове, словно каждая непристойность била его в челюсть. Джек же сидел спокойно. Он ожидал, что Фицджеральд отреагирует резко — тот был не из тех, кто принимает критику нормально — и находил, что переносить такой ответ куда легче, чем мольбы предоставить еще одну возможность.

— Вы совершенно правы, что разозлились, Алекс. Я во многом должен нести ответственность за это. В конце концов, это я нанимал вас. Поэтому мы предоставим вам время и помощь, сколько потребуется, чтобы подыскать более подходящее место. Мы будем рады помочь…

— К дьяволу! — зарычал Алекс. — Как только мы распрощаемся, я даже не пописаю на вас, если вы загоритесь. Не делай мне никаких одолжений, приятель. Ты думаешь, что мне нужна твоя помощь, чтобы найти работу? Да меня десять фирм умоляют, чтобы я перешел к ним!

— Уверен, что это правда. У вас много талантов, Алекс, много, и мы станем беднее, потеряв вас. Я также заверяю, что вам будут выплачены премиальные, которых вы, безусловно, заслуживаете, мы назначим их по высшей ставке.

Успокаивающий тон Джека, казалось, разъярил Фицджеральда — тот вскочил на ноги, малиновый от гнева. Ричард Белтон-Смит тоже встал, готовый бросить между ними свое крупное тело, если потребуется. Его внушительное присутствие, казалось, остановило вспыльчивого американца.

— Чертовски верно, вы здорово обеднеете, — огрызнулся Алекс, — но я вам это так просто не спущу. Подождите и увидите.

С этой угрозой он схватил пиджак, забрал сигареты и решительно пошел к двери. Перед уходом Алекс оглянулся на человека, который унизил его.

— Эй, Делавинь! Ты ведь и сам не ангел. Думаешь, я не слышал о твоем мальце, который загнулся? — Джек не поднял головы, но Белтон-Смит предупреждающе положил руку на его плечо.

— Счастливчик Джек. Какая невезуха! Дверь с грохотом захлопнулась за ним.

Глава четвертая

В столовой «Франкфуртер Хоф» было около двадцати человек, когда Тедди спустилась туда к семи утра. Это была просторная комната, одна ее сторона была выделена представительному буфету с едой для завтрака — шесть видов яиц, копченая вестфальская ветчина, тонко нарезанный сыр, блинчики, фруктовый компот… Тедди подкрепилась апельсиновым соком и заказала кофе, так как не хотела, чтобы Конрад ван Бадинген застал ее за едой. Она рассеянно перелистывала «Интернэйшнл Геральд Трибюн», наблюдая за дверью.

Несколько минут спустя в дверном проеме появился человек и оглядел комнату. Он был высок и крепко сложен, консервативно одет в темно-серый костюм и темный галстук. Его светлые волосы были зачесаны назад. Официанты засуетились вокруг, будто его появление включило их бешеную активность. Тедди вернулась к газете, это был не ее человек. Немецкие банкиры, по ее ограниченному опыту, так не выглядели.

— Госпожа Винингтон?

Она подняла голову. Это был он!

Он щелкнул каблуками и склонился к ее руке, пока она вставала ему навстречу. Тедди подавила улыбку — Кандида была права насчет щелкания каблуками.

— Я Конрад ван Бадинген. Надеюсь, я не заставил вас ждать?

— Нет, вы пришли точно в срок. Заказать вам завтрак… кофе… чай?

Он улыбнулся ей, его серые глаза чуть потеплели.

— Нет, благодарю вас. В это время я обычно на службе. Я завтракаю с семьей в шесть утра.

Он сел, дожидаясь, когда Тедди начнет собеседование. Она взглянула на него и не удержалась от соблазна спросить:

— Конрад, скажите мне вот что — когда вы вошли, то отправились прямо к моему столу. Откуда вы узнали, как я выгляжу?

— Я не знал, но сделал разумные предположения. Я ожидал встретить агента по трудоустройству, женщину, англичанку. Это сузило мой выбор до трех. Я вспомнил ваш голос по телефону и дал вам лет двадцать пять — тридцать. Это сузило мой выбор до двух. Я выбрал ту, которая привлекательнее.

Он говорил обыденно, без видимой лести или намека.

— Итак, ваш выбор оказался удачен, — улыбнулась Тедди.

— Я обычно очень удачлив, — серьезно ответил Конрад.

Во время собеседования Тедди поняла, в чем, возможно, ошиблась относительно Дитера Шлимана. Если Дитер был хорош, даже очень хорош, то Конрад был просто великолепен. Он непринужденно рассказывал о своем прошлом, о своем образовании, семейной биографии, работе в «Делиус-Зеч». Его доверительность была естественной и раскованной — Тедди встречала очень немногих, кто мог так открыто говорить о своих успехах без малейшего высокомерия или уклончивости. Его карьера была незапятнанной, один триумф следовал за другим, господа из «Голдмен Сачс» умерли бы за такой список клиентов, как у него, и все же он оставался непосредственным. Он был финансистом par excellence[6], человеком силы, но и человеком благоразумия, чувствующим себя как дома в отношениях с трудными фактами и личностями, но и знающим психологию бизнеса.

— Конрад, расскажите мне чуть побольше о себе, — попросила она. — Что вы считаете своей наибольшей слабостью?

— Недостаток истинной веры в Бога — это, безусловно, моя наибольшая слабость.

Тедди онемела. Она ожидала обычных полухвалебных недостатков из стандартного списка, таких, как неумение принимать отказы, нетерпимость к посредственностям (или старым фаворитам), чрезмерная энергия и решительность, малое внимание семье, так как слишком много времени уходит на работу. Трудовым агентам часто предъявлялся список недостатков, который одним щелчком хлыста мог превратиться в достоинства. Конрад ван Бадинген не играл в глупые игры. Он отвечал серьезно, от сердца, не пытаясь предвидеть, как Тедди оценит его ответ.

— Религия имеет большое значение для вас?

— Да, конечно. Несомненно, мои колебания в вере имеют для меня большое значение.

Тедди не хотелось обсуждать эту тему. Ей понравилось, что Конрад был так честен, но его откровенность слегка смутила ее. Это было еще более личным, чем если бы он сказал ей, что у него импотенция.

— Есть ли что-нибудь еще? Какие-то профессиональные недостатки, которые признаете вы, ваши партнеры или руководство?

Конрад подумал немного, не отвечая.

— Да, есть. Я считаю, что мне не хватает «шарма». Я считаю, что в наше время от хорошего банкира требуется больше, чем мастерство в финансовых действиях, больше, чем мощный математический разум, больше, чем умение распределять, или «размещать влияние», как говорят наши американские друзья. Я считаю, что настоящему банкиру нужен шарм… сомневаюсь, что у меня он есть.

Тедди почувствовала, что влюбляется, и строго напомнила себе, что она помолвлена.

— Мне это совсем не показалось, — улыбнулась она. — Поверьте, у вас более чем достаточно шарма.

Она рассказала ему о должности в «Барнеков», подробно останавливаясь на преимуществах работы в подлинно всемирной фирме по сравнению с местной, такой, как «Делиус-Зеч». Конрад внимательно слушал, задавал точные вопросы и наконец согласился встретиться с ее клиентом. Записав подробности его анкеты, Тедди пожала ему руку и попрощалась. Ей нужно было успеть на самолет в Париж.