Тедди пожала плечами и приготовилась замолчать на некоторое время — достаточно долгое для того, чтобы Бартон остыл.

Кандида повернулась к жертве с теплой улыбкой.

— Ричард, мне кажется, что мы достаточно поговорили о бизнесе. Расскажите о ваших других интересах. Мне кажется, что вы разносторонний молодой человек…

Слово «молодой» сработало магически. Пофыркав и повздыхав, Бартон, которому перевалило за сорок пять и который выглядел на этот возраст, бросил мрачный взгляд на Тедди и посвятил Кандиду в свою деятельность в местной партии тори. Тедди не могла подавить улыбку, услышав слова Кандиды:

— Как это занимательно! Я могу даже представить вас в парламенте в недалеком будущем — я уверена, что вы будете избраны. Как же вы находите время работать так продуктивно?

Десятью минутами позже Кандида начала закрывать собеседование. Бартон, возвеличенный в собственных глазах, сделал роковую ошибку, не задав ни одного вопроса ни о работе, ни о «Стейнберг Рот».

— Ну, Ричард, если у вас нет вопросов… я думаю, что мы можем на этом расстаться, — с сияющей улыбкой сказала Кандида. — Тем не менее, может быть, у вас есть что-то еще, Тедди?

— Всего лишь пара вопросов. Вы упоминали своих клиентов, Ричард. Можете вы дать мне список пяти ваших лучших фирм и фамилии отдельных фондовых менеджеров, с которыми вы ведете ежедневные дела?

Звуки, которые издал Бартон, трудно было определить как слова — это было нечто наподобие смертных мук свиньи, которую избивают палкой. Кандида пожала ему руку и указала на дверь. Вернувшись в офис, она высказалась в манере ведущего конкурс песни на Евровидении:

— А теперь оценки из Лондона. Londres[27]?

— Ici Londres[28], — сказала Тедди.

— Les points la Norvege[29]?

— La Norvege… nil points[30].

— Nil points, — подтвердила Кандида с улыбкой.


Пока Ричард Бартон возвращался в свой офис, самодовольный и уверенный, что он на пути к получению от «Стейнберга» предложения на главную должность, некоторые из его возможных сослуживцев были в менее счастливом настроении. Секунды спустя после объявления драматического подъема курса шведской валюты, вспыхнувшего на экранах во всем мире, Норман Белл уже вбегал в кабинет Майка, вне себя от ужаса.

Майк позволил ему немного пошуметь. Он был полностью обессилен, но спас положение ценой двух самых нервных и напряженных часов в своей торговой карьере. Он протянул Норману пачку документов о заключении торговых сделок. В каждом были данные о покупке шведской кроны и время сделки, нацарапанное неразборчивым почерком Майка, в диапазоне от пяти тридцати пяти до семи тридцати по лондонскому времени.

— Майк, негодяй! Ты закрыл всю позицию? — Норман с облегчением опустился в кресло рядом с Майком.

— Не совсем — к моменту открытия рынка осталось купить еще пять миллионов кроны. Я не успел, и мы получим за это головомойку.

— Мы спустились до пяти миллионов? С четырех миллиардов прошлым вечером? Как ты ухитрился это сделать, Майк? Как ты узнал, что произойдет?

Майк молча взглянул на него, и Норман прочел ответ в его глазах. Если тот спас катастрофическую позицию, пользуясь личной информацией — это не касается никого, кроме самого Майка.

— Не отвечай на этот вопрос. Я ничего не хочу знать, — поспешно сказал Норман. — Ты просто чудо, Мичинелли. Просто чудо.

Майк с боссом молча сидели вместе, оцепенев от мысли, как близки они были к катастрофе. К несчастью, никто не поблагодарит их за потерю трех миллионов фунтов вместо тридцати. Таково было неписаное правило торговли — никто не заслуживает похвалы за то, что спасся от огромных потерь. Заслуживает похвалы только тот, кто принес огромные прибыли.

— Что ты собираешься делать теперь, Майк? — тихо спросил Норман.

— Делать? Во-первых, я собираюсь избавиться от стерлинга. Во-вторых, я собираюсь просидеть здесь до двенадцати часов и искурить пачку сигарет, чтобы заглушить всю эту нервотрепку. А затем я собираюсь пойти в «Эль Винос» и напиться там до бесчувствия. Тебя это устраивает?

— Займи мне место, Майк. И положи подстилку.


Пол Драйвер был разочарован отказом Кристиана Клемент-Гранкура от предложения, но держался сдержанно.

— Ладно, Тедди. Что-то мы выигрываем, что-то мы теряем. Это не разобьет мое сердце.

«Ну, если это не разобьет ваше сердце, — сказала себе Тедди, — то тем более не разобьет мое».

— Значит, нам нужно сделать следующий выбор, — продолжал Пол. — Если Делавинь не согласен, а Клемент-Гранкур выбыл, у нас остаются немец, Пит-Риверс и американская девица, так?

— Трудно назвать Эстер Левинсон девицей, — сухо сказала Тедди.

— О'кей, Тедди, не обижайтесь. Американская женщина.

— Благодарю.

— Это нелегкий выбор. Мне нравится Том, но что-то подсказывает мне, что когда наступит время отчаливать, он не захочет оставить «Стейнберг». Он пошел к ним, чтобы работать в надежных условиях, а мы, несмотря на хорошие перспективы, пока еще относительно новая и непроверенная компания. Да и нам нужен настоящий человек риска. Я не вполне уверен, что Том подходит нам.

Выслушивая рассуждения Пола, Тедди чертила по странице блокнота, играя в игру, которой не занималась с тех пор, как закончила школу. Она выписала свое имя — «Теодора Винингтон», а под ним печатными буквами написала имя «Джек Делавинь». Тедди вычеркнула сходные буквы в обоих именах, и пересчитала оставшиеся — любит, нравится, ненавидит, обожает. Любит, нравится, ненавидит, обожает. Любит, нравится, ненавидит, обожает. Итак, она обожала Джека. Так как Пол все еще жужжал, она проверила буквы, оставшиеся в имени Джека. Любит, нравится, ненавидит, обожает. Любит, нравится… ненавидит. Дьявол! Тедди скомкала лист бумаги и начала чертить на новом.

— Итак, у нас есть Конрад, который может пойти на риск, потому что хочет расширить масштабы своей деятельности, и у нас есть Том, который может не пожелать рискнуть.

— И у нас есть Эстер, — напомнила Тедди, заставив себя сосредоточиться на клиенте. — Она — настоящий человек риска, в большей степени, чем остальные двое.

Пол не отвечал.

— Пол? Что вы имеете против Эстер?

— Я ничего не имею против нее… но она американка…

— Да. Я не отрицаю этого, но мы пришли к выводу, что, возможно, это окажется преимуществом. Что еще, Пол?

— Она несколько грубовата в обращении…

— Беквичу и Страковски это понравилось. Они сказали, что в компании неплохо бы иметь побольше нахалов, извините за выражение.

— Конечно, Тедди, но не видите ли вы иронию в том, что Эстер будет тем человеком, который обеспечит нам наличие нахалов?

— Нет, я не вижу в этом никакой иронии. Я считаю, что любая женщина, достигшая того, чего достигла Эстер, причем не идя на серьезные компромиссы, должна иметь немалую долю нахальства! — Тедди почти выплюнула последнее слово. — Послушайте, Пол. В чем у вас здесь настоящая проблема? В том, что она женщина? Или в том, что она еврейка?

— Успокойтесь, Тедди! Не кричите на меня. Дело не в том, что она лично — женщина, дело в общем отношении к женщинам.

Хотя Пол не смотрел на Тедди, она в возмущении закатила глаза. Женщина не могла победить в этой игре. Если бы она была обходительной, послушной и традиционно женственной, про нее сказали бы, что она слишком нерасторопна. Если бы она оказалась грубой, упрямой и непробиваемой, сказали бы, что она слишком бесцеремонна.

— Послушайте, Пол, — смирилась Тедди. — Если вы спросите мое мнение, хотя я подозреваю, что оно вам не интересно, я посоветовала бы взять Эстер. Но вы клиент, поэтому выбирать — ваше право.

— Тедди, мне хотелось бы, чтобы вы сделали предложение Конраду ван Бадингену на тех же условиях.

— Разумеется, все будет сделано.

Тедди положила трубку. До звонка Конраду у нее оставалось одно нерешенное дело. Она положила перед собой чистый лист бумаги и написала другой вариант своего имени — «Тедди Винингтон-Смит», а рядом «Джек Делавинь». Любит, нравится… Дьявол! Это было еще хуже! Теперь они оба ненавидели друг друга. Может быть, черточку в фамилии нужно считать как отдельную букву? Но тогда вновь получалось, что она обожает Джека, а он ее ненавидит. Еще одна попытка… «Тедди Винингтон» и «Джек Делавинь». В общем-то это было жульничеством, если вспомнить правила игры, но она ведь только забавлялась, так стоило ли придавать этому значение? Получилось уже лучше. Джек нравился Тедди, а он ее обожал. Но это был еще несовершенный результат. Тедди поддалась внезапному порыву и позвонила в «Хэйз Голдсмит».

— Джек? Это Тедди.

— Я как раз собирался позвонить вам. Я хотел поблагодарить вас за прошлый вечер.

— А я хотела поблагодарить вас. Ведь это вы меня угощали. Это был замечательный ужин. Мне все очень понравилось.

— Мне тоже.

Никто из них не даже не намекнул на то, как закончился вечер.

— Джек, я хотела задать вам небольшой вопрос. Как ваше полное имя?

— Боже, зачем оно вам, Тедди?

— Знаете, я как раз пишу заключительный отчет для ФРЖ, и мне нужно представить полный список людей, с которыми мы вели переговоры, — с легкостью солгала Тедди. У нее было очень много практики.

— Ну и причуда же у них. У меня не слишком привлекательное имя, так что подготовьтесь. Мои родители, по причинам, которые известны только им, назвали меня Джон Артур Мунго Делавинь.

— Мунго? — от души расхохоталась Тедди.

— Да, Мунго. Я был бы признателен вам, Тедди, если бы вы оставили это при себе, если возможно.

Тедди все еще смеялась.

— Тедди, я позвоню вам вечером?

— Конечно, Мунго!

— Тогда до свидания. Поговорим позже.

Тедди взглянула в блокнот. Джон Артур Мунго Делавинь. Это давало ей массу возможностей для комбинирования. Она решила приберечь их до возвращения домой.


Майк продал короткий стерлинг Глории. Он не намеревался давать ей преимущество — напротив, он был уверен, что она понесет на этом потери. Но они оба знали положение на рынке, и это был ее собственный взгляд на ведение дел. Было ясно, что она построила большую позицию на стерлинге, а потому с радостью заключила сделку. После этого он направился в «Эль Винос», популярную пивную, с Норманом Беллом и парой других торговцев. Отмечать было нечего, кроме того, что никто не остался без штанов, но они за полчаса прикончили три бутылки шампанского. Будет довольно-таки стыдно, когда «Стейнберг» подведет итоги. Майк мысленно поднял тост за Свена Педерсена, выпивая первый глоток. Он все еще нервничал — нужно было что-то гораздо большее, чем алкоголь, или, может быть, гораздо больше алкоголя, чтобы восстановиться после сегодняшнего утра. Он позвонил в офис с переносного телефона, чтобы проверить, не сделал ли кто-нибудь еще шокирующих объявлений.

— Нет, вокруг полное спокойствие, Дуче, — взял трубку Спиг Холл. — Однако Фицджеральд очень хотел отыскать тебя.

— Фиц? Там что-нибудь срочное?

— Трудно сказать, он ничего не говорил об этом, но звонил два раза с тех пор, как ты ушел.

— О'кей, Спиг. Я позвоню ему. У тебя все в порядке, или нужно, чтобы кто-нибудь из нас вернулся?

— Все спокойно, как в могиле. Слишком спокойно, я бы сказал. Выпейте там за меня, парни.

— Какие-то проблемы, Майк? — спросил Норман перед тем, как заказать еще бутылку.

— Никаких. Правда, звонил Фиц. Спрашивал меня.

— Что от тебя нужно Фицу, Бога ради? — подозрительно спросил Норман. Соперничество и интриги свирепствовали в офисе «Стейнберга», и тот, кто не следил за этим, нередко оказывался в провале. Майк поразмыслил, насколько он может доверять Норману. Видимо, не больше, чем любому другому. Одним словом, нисколько.

— Он пытался уговорить меня вступить в какое-то благотворительное общество… кажется, он назвал «Единый Путь».

— Мы говорим об одном и том же парне, Майк? Алекс Фицджеральд? Участвует в благотворительности? Единственное благотворительное общество, которому Фиц пожертвует деньги — это Общество Удлинения Членов.

Все дружно засмеялись и перешли на другие, более интересные темы, такие, как изменение кривой доходов казначейских бонов. Майк выскользнул в мужской туалет позвонить Фицу.

— Привет, приятель! Хороший был денек?

— Тьфу, Фиц. Ты же знаешь, что натворили эти ублюдки шведы. Ты же знаешь, что у меня была позиция на кроне. Это был чертовски отвратительный денек.

— Да, но я знаю, что ты закрыл большую часть позиции рано утром. Так держать, Мичинелли.

— Есть ли что-нибудь, чего ты не знаешь, Фиц?

— Я люблю быть в курсе дел, Майк. И я люблю держать в курсе дел моих важнейших сотрудников. Поэтому я подумал, что нам с тобой нужно встретиться. До меня дошли кое-какие слухи, и я подумал, что тебе не помешает знать их. Где ты сейчас?