Должна заметить, что вступление в переговоры с моим клиентом без намерения принять его предложение не заслуживает одобрения. Я бы советовала вам больше не поступать так — вы рискуете приобрести дурную репутацию, а я уверена, что вам этого не хочется.


Тедди погрызла кончик ручки. Даже если она и не переполнена гневом, нет никаких причин совсем не задевать Кристиана.


Тем не менее, вы совершенно правы в том, что сказали о Поле Драйвере. Кажется, он даже вздохнул с облегчением, получив ваш отказ, и теперь мы с ним надеемся заполнить вакансию более достойным кандидатом.

Что же касается других дел, затронутых вами в письме, то я, безусловно, польщена тем, что вы вновь желаете встретиться со мной в Лондоне, но боюсь, что это не подлежит обсуждению. В настоящее время я слишком занята.

С наилучшими пожеланиями на будущее,

Тедди Винингтон.


Тедди включила телевизор, чтобы послушать новости. Тревор Мак-Дональдс рассказывал о кризисе на валютном рынке, его хорошо поставленный голос был полон дурных предчувствий. Кажется, основное внимание уделялось итальянской лире. Лира упала ниже обычного уровня на европейском рынке, а итальянский центральный банк, пытаясь спасти ее, вливал деньги на рынок, словно в бездонную яму. Девальвация казалась неотвратимой. Тедди сунула в рот шоколадную конфету и взглянула на графики, появившиеся на экране. Доллар, лира и стерлинг выглядели так, будто спускались с Килиманджаро, одна только немецкая марка имела тенденцию к повышению. Тедди задумалась, не повлияет ли это на предложение «ФРЖ Барнеков» Конраду ван Бадингену. Возможно, ФРЖ гарантирует ему доход в немецких марках… Ее размышления прервал телефонный звонок.

— Ууумфф? — отозвалась Тедди. Ее рот был набит шоколадом.

— Это вы, Тедди? — ее спрашивал Джек.

Тедди проглотила конфету.

— Извините, Джек, мой рот был занят.

— Вы ужинаете? Мне позвонить попозже?

— Нет, я всего лишь объедаюсь шоколадными конфетами. Как у вас дела?

— Пожалуй, пока сносно. Я просто подумал, не позвонить ли мне и не спросить ли, чем вы занимаетесь?

— Ну, я лежу на диване, пью вино из бокала и доканчиваю коробку конфет — вишня с бренди в шоколаде… и слушаю, как Тревор Мак-Дональдс поет заупокойную лире.

— Кажется, вы весело проводите время.

— Это так. Не хотите ли вы присоединиться ко мне? Я могу оставить вам немножко вишен в шоколаде.

— Мне бы очень хотелось, но я все еще в офисе. И, наверное, в ближайшие часы не уйду отсюда.

— Ну… — Тедди оценивающе взглянула на коробку. — Здесь осталось только восемь конфет, а я вряд ли смогу долго воздерживаться от них. Однако, вы всегда можете принести с собой еще коробку, — оптимистично закончила она.

— Забавно, вы не выглядите прожорливой, — в голосе Джека звучала улыбка.

— Я и не обжора, обычно, — заверила его Тедди. — Только для вишен в шоколаде. И еще кое-каких вещей. Это мой постыдный секрет.

— Значит, вот какой путь идет к вашему сердцу!

— Угу. Я еще беру и светлый мятный шоколад «Бендик».

— Я это запомню, — он помолчал. — А во что вы одеты?

Тедди рассмеялась от изумления.

— Джек! Что на вас нашло? Это трудно назвать подходящей темой для беседы с вашим вербовщиком! Вы разговариваете, как грязный похотливый старикашка!

— Поверьте мне, я и чувствую себя, как грязный старикашка…

— Ну, в таком случае… на мне черное кружевное белье, чулки, туфли на высоких каблуках, пояс для чулок… ну, как смотрится?

— Ужасно. Как манекен из магазина «Энни Саммерс».

— Премного благодарна. Я всего лишь хотела поднять вам настроение.

— Попытайтесь усерднее. Сейчас мне нужна вся помощь, какая возможна.

— О'кей. — Тедди задумалась на момент. — На мне красная шелковая накидка, розовые шпильки, и я привязана за руки к основанию телевизора, прямо под Тревором Мак-Дональдсом.

— Звучит лучше, но еще недостаточно, — засмеялся Джек.

— Ну и трудно же на вас угодить! — ворчливо сказала Тедди. — По правде говоря, я еще не переоделась после работы. На мне серый костюм. Неописуемо пыльный. Мои чулки заляпаны грязью и вымокли под дождем, а волосы торчат так нелепо, что я похожа на пуделя. Я, если вы хотите знать, сняла жакет и расстегнула молнию блузки, а еще скинула туфли, но они не на высоком каблуке.

— Вот это мне гораздо больше нравится! Теперь у меня есть о чем пофантазировать!

— Вы странный мужчина, Джек Делавинь, — хмыкнула Тедди.

— Не совсем. Я такой же, как большинство мужчин. Мне нравится разговаривать с милой, приятной женщиной, у которой хорошие мозги и чувство юмора и которая ведет себя совершенно нормально, например, набивает рот клубникой в шоколаде.

— Вишней, — поправила его Тедди. — А что вы носите, Джек?

— Я изнашиваю ковер, ходя по нему туда и обратно… Я изнашиваю кое-чье терпение… Я изнашиваю сердце на работе… — сказал он упавшим голосом.

— Ох, Джек! Ваш голос звучит так безнадежно! Вы вовсе не испытываете мое терпение… Вы уверены, что не можете заскочить сюда, чтобы пропустить глоточек?

— Не могу. Чуть позже я встречаюсь с клиентами и, кроме того, должен просмотреть кучу бумаг. Я уезжаю в Сидней на два дня. Я предвидел, что разговор с вами подбодрит меня, так и вышло. Вы настоящее тонизирующее, Тедди. Я очень рад, что познакомился с вами.

Тедди была тронута его словами, но сделала над собой усилие, придавая голосу беспечно-приятельское звучание.

— Ну, тогда заходите, когда вернетесь, о'кей? Или позвоните мне снова. Позвоните мне из Сиднея, если будет настроение, — ей не хотелось выглядеть слишком навязчивой.

— Может быть, и позвоню. А когда вернусь, принесу вам коробку вишен, хорошо?

— Несите две коробки. Я не люблю делиться.

Джек засмеялся и повесил трубку. Тедди аккуратно поставила телефон на место и начала слушать сводку погоды. Предсказание затяжных дождей не испортило ее душевного состояния.

Глава двенадцатая

Джек собирался в австралийскую поездку с дурными предчувствиями. Положение в торговом отделе иностранной валютой было так сомнительно, что следовало, наконец, заявить им об этом. Двое старших торговцев Малькольма, обойдя своего руководителя, лично приходили к Джеку, чтобы выразить беспокойство по поводу некоторых позиций. Мировые центральные банки общими усилиями не смогли выиграть борьбу за остановку падения итальянской лиры против немецкой марки, а финансовые теоретики делали прогнозы еще мрачнее для обменного курса остальных валют. Валютные дилеры, обычно осторожные относительно вмешательства центральных банков, пробовали свои силы, учитывая факт, что немецкий центральный банк — «Бундесбанк», не склонен поддерживать лиру. Глория, с благословения Малькольма, продолжала скупать стерлинг, шедший ко дну на валютном обмене. Джек хотел закрыть эту позицию. Его чутье подсказывало, что если Глория права, и государственное казначейство ответит дилерам валютной интервенцией, возможные прибыли будут малы, а риск велик.

Три фактора играли роль в рассуждениях торговцев валютой. Во-первых, как скоро и как интенсивно Английский Банк предпримет действия, чтобы поддержать стерлинг против марки? Во-вторых, стерлинг лежал в одной постели с двумя партнерами — слабым долларом и сильной маркой. Что же может произойти с ним в этом неудобном menage a trois[31]? Наконец, как проголосуют французы на референдуме о присоединении к маастрихтскому валютному договору, который должен состояться в двадцатых числах сентября?

Все это, вместе взятое, делало игру блефом, как в мексиканской версии покера, и Джеку не нравилось, что Глория Мак-Райтер сидит за столом, придерживая карты. Он хотел выйти из игры. Глория и Малькольм все время твердили ему, что он — зеленый новичок, и только они могут судить об игре правильно. Глория ссылалась на то, что Английский Банк уже начал валютную интервенцию, хотя и с бесполезной осторожностью, и, наверное, будет ее продолжать. Она утверждала, что правительство не одобрит девальвацию стерлинга, и, соответственно, французы не одобрят девальвацию франка. Значит, стерлинг крепко держится против доллара и иены, и будет усиливаться.

Джек решился на последнюю схватку с Глорией и Малькольмом. Как он и ожидал, они оба держались тверже алмаза.

— Джек, дружок, посмотри, что сказал Норман Ламонт? — возражала Глория. — Давай, я тебе прочитаю: «Девальвация уменьшит доверие к рынку и опасно поднимет обменный курс валют. Отклонение от валютного курса… вызовет обвальное падение фунта и взрыв инфляции». Он направит их как надо, дружок. Его единственные возможности — производить сильную валютную интервенцию или поднять обменный курс. В любом из этих случаев мы выглядим хорошо, а половина торговцев этого проклятого города останется без штанов.

Джек покачал головой, отказываясь соглашаться с ней.

— Он должен был сказать это, Глория. Что, по-твоему, ему следовало сказать — мы проведем девальвацию стерлинга или опустим курс валюты? Тогда рынок отправит его в уборщики мусора.

— Взгляни на шведов, Джек, — вмешался Малькольм. — Они подняли цены на семьдесят пять процентов, взяв взаймы двадцать два миллиарда фунтов, чтобы поддержать крону. Глория права. Ламонт не собирается быть битым спекулянтами.

— Мы — не шведы, Малькольм. Наше положение нельзя сравнивать со шведским. Между прочим, что ты скажешь о вчерашнем слухе, будто «Бундесбанк» хочет девальвации лиры и стерлинга?

— А как насчет того, что прошлым вечером первый министр сказал, что любое изменение или девальвация стерлинга будет ненадежным выбором и предаст будущее Англии? Если он не будет настаивать на этом, то потеряет и свои голоса, и голоса партии тори. Он соображает, что приближаются выборы. Джек, негодяй, если ты будешь верить каждому слуху, тебе лучше и носа не показывать в комнату сделок! — накинулся Малькольм на своего босса, а Глория засмеялась:

— Такие слухи, как мухи, пролетают каждые десять минут, малыш Джек. Не горячись. Доверься мне, — она послала ему воздушный поцелуй. — «Бундесбанк» несколько раз собирался опустить обменный курс за последние недели. Сейчас самое время покупать слабые валюты — вы, англичане, склонны идти на поводу у расхожих мнений в ожидании маастрихтских критериев. Все идет хорошо для стерлинга. Поверь мне. Подожди еще две недели.

— Я не могу ждать две недели, Глория. Сейчас уже одиннадцатое сентября, меня не интересует, что сказал Мэр — он пытается рассказать о собственном пути выхода из кризиса, только и всего. Если немцы сдержат свое обещание не повышать обменный курс, и если французы скажут «да» в двадцатых числах, и если другие валюты останутся стабильными до голосования, тогда у Мэра есть шанс. Я не доверяю «Бундесбанку» и не поставил бы на то, что французы поступят, как нам нужно. А вдруг французы скажут «нет»? Вдруг Европейский Валютный Союз скоропостижно скончается? Ты действительно хочешь поместить деньги в такое, Глория? Мои деньги?

— Наши деньги, Джек. Да, я это сделаю. И это сделает мой босс, — Глория ткнула Малькольма в ляжку. — Итак, нас двое против одного, дружок.

Лицо Джека окаменело.

— У меня здесь решающий голос, Глория, попрошу не забывать об этом, — жестко сказал он, — и я принял решение. Я улетаю в Сидней в воскресенье вечером. Я вернусь в четверг, семнадцатого сентября. Если к моему возвращению дела не пойдут гораздо лучше, в четверг ты закроешь позицию, согласна?

Малькольм уставился в пол, ощетинившись от негодования. Глория сверлила Джека взглядом, полным возмущения. Никто из них не сказал ни слова.

— Я сообщил вам свое решение и не нуждаюсь в вашем чертовом согласии. — Джек развернулся и вышел из комнаты сделок, мысленно проклиная их обоих.

Дойдя до своего кабинета, Джек достаточно успокоился, чтобы проклинать себя. Он неверно провел беседу и сознавал это. Если чутье подсказывало ему, что позицию нужно закрыть, следовало приказать Малькольму сделать это немедленно. Малькольм с Глорией разозлились бы, но «Хэйз Голдсмит» был бы в безопасности. Теперь Малькольм с Глорией все равно разозлились, но банк не был в безопасности. Банк был на краю пропасти, а Джек просто попросил его постоять, балансируя на краю, до четверга.

Джек думал о своем разговоре с Тедди на предыдущей неделе, вспоминая, как убеждал ее, что верит не в удачу, а в принятие продуманных решений и в ответственность за них. Итак, на этот раз он принял решение, которое ни на что не повлияло, и понесет за него ответственность, как бы ни сложились обстоятельства. Он стоял у окна кабинета, смотрел на Каннон-стрит и очень надеялся, что не разгневал госпожу Удачу.