Глава тринадцатая

Мало кто из людей, работавших внутри или около Квадратной Мили — квартала лондонского Сити, мало кто из людей Уайтхолла, Парламентской площади или Даунинг-стрит, возможно, даже мало кто во всей Англии не помнил, где он был и что делал в среду, шестнадцатого сентября. Недели спустя люди приглушали голос, вспоминая события этого дня. Это было похоже на двадцать второе ноября 1963 года, день убийства Роберта Кеннеди. Убийство, состоявшееся в эту дождливую сентябрьскую среду, не было ни таким важным, ни таким интригующим. Это было убийство британского фунта. Это была не просто девальвация валюты — это было отражение состояния страны.


Глория встала и убийственно вызывающе оделась. Она сказала Малькольму, что собирается выиграть. Тот не совсем поверил ей, но она оказалась достаточно ловкой, чтобы знать, как подать себя. Было неважно, что она знала на самом деле, главное — она считала, что знает нечто существенное. Она надела темно-зеленую короткую юбку, а к ней белую блузку из воздушной, полупрозрачной ткани, сквозь которую явственно просвечивал темно-зеленый лифчик, и пронзительно-желтый пиджак прямого покроя. Каблуки добавили Глории еще добрых три дюйма роста, благодаря чему она казалась выше шести футов. Она подъехала к зданию офиса, проделав свой обычный короткий маршрут по Трафальгарской площади — тот, который использовался только для такси — и пять минут восьмого появилась в офисе. Весело приветствовав своих коллег и босса, она попросила Малькольма угостить ее чашкой кофе. Тот послушно выполнил ее просьбу.

— Итак, Мальк, ты принял решение? Могу я пойти и купить еще кучу стерлингов?

— Я не могу позволить тебе сделать это, Глория. Не то, чтобы я не доверяю тебе — я доверяю, конечно, — но позиция слишком велика, — голос Малькольма звучал сдавленно, глаза умоляли Глорию не оставлять его на произвол судьбы. — Давай останемся с тем, что есть, о'кей? Я всегда тебя поддерживаю.

— Знаю, дружок, это славная позиция, должна заметить… — несмотря на ранний час, несмотря на напряжение, повисшее в комнате сделок, присутствие Глории повлияло на Малькольма так же, как обычно. У него заныло в паху.

Когда рынок открылся, шестеро мужчин собралось у кресла Глории, наблюдая за всеведущими экранами.

— Это действует… Это действует Грозный Эдди, — пробормотал Марк Митчелс.

— Грозный Эдди? Кто такой — Грозный Эдди? — Малькольм понятия не имел, о ком идет речь.

— Эдди Джордж — заместитель управляющего Английского Банка, он отвечает за рыночные операции. Вы видите, Банк ведет интервенцию на рынке? Они очень много скупают.

— Конечно, это они! Они знают, что это хорошая покупка. Налетай, малыш Эдди, налетай — подешевело, как говорим мы в США — Глория явно очень себе нравилась.

Они следили за ценами, вспыхивающими и гаснущими на экране, обращая внимание на размеры сделок, по которым можно было судить о реакции центральных банков.

— Нужно два, а может быть, и три миллиарда в дальнейшем…

— Безмозглый сопляк! Тебе следовало бы предположить гораздо больше этого, ведь фунт и марка — две самых распространенных валюты. Если они хотят побить спекулянтов, это обойдется им гораздо больше, чем в три миллиарда…

— Дьявол меня побери! Я не видел ничего подобного со дня своего рождения!

Молчал один Малькольм. Он грыз незажженную сигарету, боясь возобновить привычку, от которой с трудом отвыкал в течение года, но слишком нервничая для того, чтобы ничего не держать во рту. Он чертовски хорошо знал, что должен был позвонить Джеку. У Малькольма была куча сообщений от него, завершающаяся факсом, приказывающим немедленно позвонить в Сидней, но он не хотел звонить. Он не хотел разговаривать с Делавинем. Джек мог приказать ему закрыть позицию с потерями, а Малькольм надеялся, что Глория была права.

Если бы оказалось так, то это был бы крупнейший выигрыш в карьере Малькольма, а он отчаянно жаждал хотя бы однажды иметь возможность высоко поднять голову и предложить Джеку понюхать его задницу. Малькольм всегда чувствовал, что его не считают хорошим торговцем. Это был шанс, и Малькольм не хотел упускать его. Ему не хотелось, чтобы Глория думала, будто у него нет решительности. Ему не хотелось получать приказы от Джека. Все, чего ему хотелось — это ускользнуть в «Джентс» и пропустить там пару стаканчиков виски. Возможно, это удастся сделать чуть позже…


Гарри Ховелл надел белый пиджак, схватил блокнот и пошел состязаться в крике с лучшими дилерами лондонской опционной фондовой биржи. Он был крупным мужчиной, но выглядел не тучным, а скорее нездоровым и потрепанным. Ему было чуть за тридцать, у него было широкое, одутловатое лицо с красноватыми щеками, глазами и носом. Его здоровье заметно ухудшилось за последние четыре года. Прежде Гарри играл в регби за «Суонси», и успешно играл, до тех пор, пока в одной из драк не потерял три четверти правого уха. Тогда он решил оставить регби. У него были жидкие, но достаточно длинные волосы, чтобы скрывать искалеченное ухо.

В жизни Гарри были два пристрастия — регби и бридж. После вынужденной отставки из регби он пошел к карьерному консультанту, который сделал вполне естественное заключение, что такие склонности могут быть полезны только в одном месте — на лондонской опционной бирже. Спортивная удаль мгновенно сделала Гарри героем среди знакомых биржевых торговцев, а опыт участия в драках на полях регби оказался очень полезен в зале биржи. В спортивных и деловых битвах оказалось много общего.

Этим утром обстановка в зале биржи была не просто хаотической — она была сумасшедшей. Гарри протолкался в передние ряды толпы, действуя то умело нацеленным локтем, то пинком в середину голени. На бирже не было спортивных судей. Здесь Гарри чувствовал полную свободу, и это ему нравилось. Четыре года назад, когда Гарри появился здесь, он думал, что опционы — это что-то наподобие выбора между солью и уксусом, сыром и луком, или копченым беконом и обжаренным бифштексом… в общем, бесконечные опционы. Друзья, как же он ошибался! Здесь были всего два вида опционов — «затребовать», что означало, что ты намереваешься купить акции или пакеты акций какой-то компании за определенную цену, и «предложить», что значило, что ты собираешься продавать все это. За определенную цену, конечно.

Гарри работал с опционами. Он специализировался на финансовых акциях, то есть банковских и брокерских, несмотря на то, что бы ни предлагали другие рыночные прохвосты. Если кто-то из его клиентов — или напарников, как он называл их — считал, что будет выгодно купить акции какой-то компании, но не хотел выкладывать кучу денег заранее, он звонил Гарри и покупал у него опцион «затребовать». Если стоимость акций поднималась, напарник мог купить их по заранее обговоренной цене и придержать у себя, либо продать дороже. Если она падала, напарник терял деньги, но меньше, чем при покупке самих указанных в опционе акций. В то же время, если другие напарники считали, что какой-то пакет акций «двинется на юг» — упадет в цене, по официальной терминологии, они могли купить у Гарри опцион «предложить». Если стоимость акций падала, напарники могли продать их по гарантированной цене и сделать на этом кучу денег. Если же эти акции росли в цене, напарники, конечно, теряли деньги, но это были уже их проблемы.

Люди находили и теряли удачу на опционной бирже, особенно в такие дни, как сегодняшний. Это была игра для профессионалов, и если Гарри был любителем в регби, то в биржевом обмене он был подлинным профи. Если вникнуть в костяк бизнеса — опционы были весельем, опционы были опасностью, опционы были жизнью и кровью Сити. Быть опционным торговцем значило то же, что играть в регби против «Олл Блэкс» и «Бритиш Лайонс» одновременно. Ради этого стоило жить.

Гарри огляделся и поймал взгляд неуклюжего человека, поспешно пробирающегося через зал. Это был Хьюго Кент, журналист из «Файненшиэл Таймс», назначенный вести обзор деятельности опционной фондовой биржи для газеты. Гарри обожал писаку, в основном за то, что тот не походил на остальных людей в зале. Хьюго знал тринадцать языков и мог разговаривать на латыни — Боже, немного нашлось бы торговцев, способных поддерживать разговор с ним. Гарри подозвал Хьюго под предлогом, что хочет изложить ему свое представление о происходящем, и улучил возможность похлопать его по спине на прощание. Хьюго записал слова Гарри в блокнот, поблагодарил его и унесся прочь. Весь остаток дня он не мог понять, почему эти сумасшедшие люди в зале смеются над ним громче обычного. Только вернувшись домой и сняв пиджак, он обнаружил на спине записку, приколотую Гарри — «Пни меня в зад». Для Хьюго обстановка в зале опционной биржи была худшим из кошмаров, он сравнивал свою работу с назначением вести репортажи о деятельности зоопарка в аду. Для Гарри, напротив, биржа была олицетворением рая земного.

Переносный телефон, необходимый Гарри, как часть тела, внезапно зазвонил. Гарри приложил его к своему нормальному уху.

— Гарри Ховелл, ведущий торговец, торговец по высочайшему назначению Ее Величества…

— Гарри, это Алекс Фицджеральд из «Стейнберг Рот».

Гарри удивился. Конечно, он знал Алекса — Алекса знали все. Но Алекс редко отдавал приказы сам. У него была целая команда торговцев акциями и опционами, чтобы делать это для него.

— Фиц, старый напарник! Что я могу для тебя сделать? — Годы, проведенные в регби, выучили Гарри не пугаться никого. Он относился ко всем одинаково, будь это крутой рубака вроде Фица или тетушка Глэдис из Кардиффа. Тем не менее, ему было любопытно узнать, чего хочет от него Алекс. «Стейнберг» был одним из крупных торговцев на опционном рынке.

— Гарри, я хочу, чтобы ты начал покупать опцион «предложить» 260 от октября 92-го года на «Хэйз Голдсмит». Я хочу, чтобы ты покупал его благоразумно и последовательно, ты понял? Я хочу, чтобы ты купил до двадцати пяти тысяч контрактов, и никак не меньше двадцати тысяч. Покупай небольшими частями, о'кей? Даю тебе весь заказ, поэтому выполни его тщательно. Это не будет слишком трудно. Сделай все как можно лучше — и не беспокойся о цене.

— Правильно ли я вас понял, Фиц? До двадцати пяти тысяч контрактов, опцион 260, 1992 год, на «Хэйз Голдсмит»? — Гарри был поражен.

— Все правильно. Очень важно, чтобы ты покупал тщательно, постоянно, осторожно, незаметно. Ты понял меня, Гарри? Выполни это хорошо, и это будет для тебя большим бизнесом. Это на счет основных заказов «Стейнберга».

— Понял, Фиц. Сказано — сделано. Я сразу же этим займусь…

— Кстати, Гарри! Купи пять тысяч контрактов на мой личный счет, о'кей?

— Понял. Двадцать пять тысяч для «Стейнберга» и пять тысяч для мистера Фицджеральда, на личный счет.

Гарри сунул телефон в нагрудный карман и глубоко задумался. Алекс приказал ему купить двадцать пять тысяч контрактов, каждый контракт составлял одну тысячу акций, значит, получится двадцать пять миллионов — дьявольски большой заказ, на десять процентов превосходящий контрольную долю. Это означало, что Алекс считает, что акции «Хэйз Голдсмит» будут продаваться по цене 2,60 между текущей датой — шестнадцатым сентября и тридцать первым октября. Сейчас акции «Хэйза Голдсмита» шли по цене 3,98. Очевидно, у Алекса Фицджеральда из «Стейнберг Рот» были причины предполагать, что стоимость акций «Хэйз Голдсмит» упадет на тридцать процентов еще до конца октября.

Гарри присвистнул. Дурачь меня больше — подумал он. Если случай достаточно хорош для Алекса Фицджеральда, тем более он хорош и для Гарри Ховелла. Он купит еще пять тысяч контрактов для себя. Для Гарри Ховелла, на личный счет. Такое распоряжение — редкая удача. Оно заслуживает того, чтобы его отметить.

Было четверть одиннадцатого утра. Гарри направился в «Джентс», устроился поудобнее в туалетной кабине и вытащил из кармана гладкий бумажный пакетик. Он тщательно уложил клочок бумаги на колене, распечатал его, вынул из другого кармана нечто наподобие серебряной соломинки и вставил ее в ноздрю. Мгновением позже Гарри быстро окинул взглядом туалет и подошел к умывальной раковине. Он уставился на себя в зеркало. Тонкая ниточка крови тянулась из его ноздри к краю губы. Гарри вытер ее тыльной стороной ладони.

— Еще дельце на миллиард долларов, старый ты китаец, — пробормотал он, улыбнувшись своему отражению в зеркале. — Еще одно проклятое дельце на миллиард долларов.


Незадолго до одиннадцати утра, в маленьком офисе на Триднидль-стрит, команда экспертов казначейства и Английского Банка столпилась у экранов, показывающих состояние торговли на валютном рынке. Они ждали отчета о новостях. Моментом позже на экранах появилось объявление о повышении ссудных норм на два процента. Это означало, что базисные ставки поднялись на двенадцать процентов. Восемь пар глаз впились в маленький, мигающий экран, ожидая появления цены стерлинга в конце отчета. Они молча уставились на цифру 2,778, минимальное значение цены по шкале валютного обмена. Фунт накрепко прилип ко дну. Все, кто присутствовал в комнате, понимали, что все кончено. Битва за стерлинг — короткий, отчаянный блицкриг — была проиграна.