Тем не менее, Тедди чувствовала себя неудобно. Она сознавала, что неудобство возрастало еще и от того, что она не рассказала Кандиде о своей расцветающей дружбе с Джеком. Тедди было стыдно упоминать об этом, она чувствовала себя так, будто скрывала грязный секрет от женщины, которая была ее боссом и, как она надеялась, подругой.

Однако причиной ее неудобства было и кое-что другое. Еще можно было понять, почему Кандида ненавидела Джека, но зачем она преследовала его? Почему она так настойчиво устраивала Глорию в «Хэйз»? Почему она распространяет в прессе дурные новости о «Хэйз Голдсмит»? И каким образом, черт возьми, она так быстро узнала об этом? Вопросы один за другим вертелись в мозгу Тедди, пока она печатала список «возможно подвижных» и «теплых» сотрудников «Хэйз Голдсмит». Она еще могла правильно вывести список, но если уж придется заниматься таким браконьерством, Кандида может прекрасно справиться с этим сама.

Тедди больше не была на стороне Кандиды. Если у Джека наступили тяжелые времена, она, безусловно, не будет еще больше осложнять его жизнь. Она отправила по факсу предварительный контракт Полу Драйверу, а затем Конраду ван Бадингену, на домашний факс. Конрад, видимо, подпишет его в ближайшие дни, и тогда в ЭРК будет что отпраздновать. Это не подняло настроения Тедди. Напротив, оно становилось все хуже и хуже, пока она работала. Ей нужно было поговорить с другом. Ей нужно было поговорить с Чарли. Кажется, прошли недели с тех пор, как она в последний раз встречалась с ним.


— Бартоломью? С тобой говорит твоя совесть.

— Тедди, старая корова! Как я рад тебя слышать! А я как раз собирался отключить телефон, потому что устал слушать причитания этих мелких фондовых менеджеров, хнычущих о том, как много денег они потеряли. Этим утром я нашел на рабочем столе кучу сообщений от них и спустил в мусорную корзину, все вместе и каждое в отдельности. Каждый раз, когда одно из этих мелких пресмыкающихся звонит мне и начинает плакаться о своих ценных бумагах, мне хочется воздеть руку вверх и провозгласить: «Да! Еще один повержен в прах!»

— Чарльз, мне кажется, что ты должен сменить работу. Ты получаешь слишком большое удовольствие от чужих страданий. Не стать ли тебе сменщиком автомобильных колес? Такая работа очень тебе подойдет.

— Хорошо придумано, — засмеялся Чарльз. — Я в любом случае заработаю на ней гораздо больше денег, чем здесь. И она гораздо веселее.

— Ну, что ты поделываешь, Чарльз? Ты не показываешься на глаза, не звонишь, не зовешь меня на ужин… я соскучилась по тебе.

— Как это мило, Тедди. Как это греет мое сердце! Что случилось со всеми твоими любовниками? Тебя, наверное, все бросили, раз ты назначаешь свидание мне.

— Что ж тут странного, если я хочу пообщаться со старым другом?

— Ничего, но если тебе нужны деньги, то у меня их нет, а если ты хочешь снова одолжить мой переносный телефон, то я тебе его не дам. В прошлый раз ты не выполнила свою сторону сделки.

— Я просто хочу узнать, как ты поживаешь!

— Ну, на данный момент у меня все прекрасно. Действительно прекрасно. У меня есть для тебя новость. Я собираюсь жениться.

Тедди остолбенела от удивления.

— Чарльз! Как необычно! Кто она? Я ее знаю? Когда это случилось? Она беременна? — она не могла поверить, что Чарльз говорит всерьез.

— Ты возмущаешь меня, Теодора. Каждый раз, когда я думаю, что достиг дна твоей низменной душонки, ты открываешь передо мной новые глубины.

Тедди рассмеялась.

— Так когда ты меня с ней познакомишь? До помолвки, надеюсь? Я буду твоей свидетельницей на свадьбе?

— Ты можешь быть старшей подружкой невесты, если хочешь. Если не принимать во внимание, что ты слишком стара, чтобы быть подружкой. Когда же кто-нибудь снимет тебя с полки и стряхнет с тебя пыль, Винингтон?

— Отстань, Бартоломью. Давай лучше встретимся. Ужин за мой счет. Ты, я и… как ее зовут?

— Гертруда. Для друзей — Гетти.

— Ты меня разыгрываешь.

— Да. Ее зовут Мелисса, но это неважно, потому что ты с ней не встретишься. Ни сейчас, ни через неделю, ни на свадьбе — никогда.

— Чарльз! Почему не встречусь? Мы же с тобой лучшие друзья!

— Вот поэтому-то вы с ней и не встретитесь. По правде говоря, я стыжусь тебя, Тед. Она может отказаться выйти за меня замуж, когда познакомится с тобой.

— Ох, я не подведу тебя! Я не буду рассказывать ей о твоих привычках и обещаю не упоминать о том вечере в Неаполе.

— О каком вечере в Неаполе?

— Когда ты нарезался допьяна и так разозлился на всех нас, что вышел в гостиную в моем лифчике и панталонах и упал на стерео…

— Ох… Тот вечер в Неаполе… Я уже совсем забыл о нем. Однако, подлинная причина, по которой я не хочу, чтобы вы встречались, не в тебе. Все дело в ней.

— Что же с ней не так?

— Ну, для начала, она намного старше меня. Ей сорок четыре года. И она безобразна. Настоящее страшилище. Если сравнить ее лицо с картошиной, картошина будет выглядеть красавицей. Я женюсь на ней из-за денег. Устал бороться за то, чтобы едва сводить концы с концами. Я хочу жить в свое удовольствие, а не сидеть в этой поганой дыре и разговаривать с фондовыми менеджерами, которые не способны управлять даже туалетом в пивной. Вот вся правда, Тед. Она стара, она безобразна, но она богата. Как этот… кто же этот парень? Богатый парень?

— Джимми Голдсмит? Дональд Трамп?

— Нет, еще богаче. Крез! Тот самый мужик! Она богата, как Крез.

— Послушай, Чарльз. Завтра вечером я собираюсь поехать к Матти на выходные. Она предложила мне привезти с собой нескольких друзей…

— Подруга, тебе это, наверное, непросто! Тебе нужно перелистать старую адресную книгу…

— …так почему бы тебе и твоему старому денежному мешку не присоединиться ко мне и не поехать в Уилтшир?

— Я подумаю об этом. Это не такая уж плохая идея. Может быть, Мелисса и Матти найдут подходящую тему для светской беседы — знаешь, обменяются историями о деньгах и вещах. Я спрошу ее.

— Хорошо. Приезжайте туда в пятницу, во второй половине дня.

— Нужно прерваться, Тедди. У меня на линии Фиделити, а этот парень — один из моих любимцев!

— Почему? Он — редкая штучка, интеллигентный фондовый менеджер?

— Дьявол, нет! Он так туп…

— Как он туп? — услужливо подыграла Тедди.

— Он так туп, что до сих пор думает, что фондовые гарантии — это нечто наподобие замков от грабителей…

Тедди почувствовала себя гораздо лучше после разговора с Чарльзом. Она все еще не верила, что тот собрался жениться. Он наверняка всего лишь завел новую подружку, и связь продлится месяца два, как обычно. Если бы Чарльз действительно решил жениться, Тедди вряд ли обрадовалась бы этому. Одно дело — самой не выходить замуж за мужчину, но совсем иное — вручить его на блюдечке какой-то другой женщине. Если бы это случилось всерьез, Тедди было бы очень трудно порадоваться за Чарльза.

Жизнь снова показалась ей нормальной. Тедди стала звонить Джеку, чтобы убедиться, что с ним все в порядке, но каждый раз попадала на его секретаршу, которая отвечала, что он «на совещании» и его нельзя беспокоить. Тедди отклонила предложение оставить сообщение.


Большую часть четверга Джек провел в разговорах с коллегами-директорами. Он надолго запомнил этот день, как один из худших дней в его жизни. Ему не в чем было обвинить Глорию, кроме того, что она была богомерзким торговцем. Ему не в чем было обвинить Малькольма, кроме того, что он нанял Глорию и ушел из отдела, не убедившись, что позиция контролируется. Дела быстро ухудшались. Марк Митчелс сражался героически, продав большую часть позиции в Нью-Йорк, где ликвидность была чуть выше, чем в Лондоне. Сейчас Джек стоял рядом с ним. «Хэйз Голдсмит» уже понес потери около девяноста восьми миллионов фунтов, и это было еще не все.

— Что за кошмар, Джек, — жаловался Митчелс. — Ну и денек! Лира отступила с рынка, песета подверглась пятипроцентной девальвации, а проклятый «Бундесбанк» уперся задницей, отказываясь снизить курс. Это какая-то третья мировая война!

— Что говорит Ламонт?

— Он не говорит ничего. Был маленький милый комментарий с Даунинг-стрит, что все коллеги Кабинета держатся за Ламонтом. Если спросить меня — хуже места для них и не придумаешь. Он даже не увидит, кто бросил нож, когда тот вонзится ему между лопаток.

— А как обстоят дела с фунтом?

— Не зови его фунтом, напарник. Он не заслуживает этого имени. Зови его кукишем. Кукиш стерлингов. Это куча мусора, я весь день упираюсь локтями, чтобы разгрести ее.


— Так держать, Иа-Иа, — Джек похлопал его по спине. — Я постараюсь, чтобы тебя вознаградили за это.

Марк серьезно взглянул на него.

— Не дурачь меня, Джек. Я просидел в этой комнате пятнадцать лет и понимаю, что из-за случившегося наши рождественские премии будут величиной с цыплячий хрен. Не беспокойся о том, чтобы наградить меня, напарник. Я это делаю для тебя.

— Спасибо, друг.


Джек вернулся в свой кабинет. Акции «Хэйз Голдсмит» упали на десять процентов, но это было общим для всего финансового сектора. Если же слухи об их потере выйдут наружу, стоимость акций упадет куда больше и куда быстрее. «Хэйз» теперь был в зависимости от каждого запроса фондовой биржи и Английского Банка о наличии капитала. Джек уже предупредил весь штат о том, что жизненно важно не разглашать случившееся, что никто не должен обсуждать это за стенами фирмы. Он гарантировал работу всем — с благословения Дика Белтон-Смита — хотя и понимал, что трудно рассчитывать на многое, когда под угрозой само существование фирмы.

Нужно было найти добавочный капитал для восстановления денежного обеспечения акций фирмы, и Джек отчаянно надеялся сделать это, пока новости о потерях на валютном рынке не просочились в прессу. Вот почему он не уволил Глорию с позором. Пока у нее есть трудовой контракт, даже если он приостановлен, она не имеет права рассказывать о торговых позициях фирмы. Джек и Марк остались ночевать в офисе в четверг вечером. Джек устроился в своем кресле, а Марк — на плюшевом ковре, покрывающем пол комнаты сделок.

В пятницу утром фунт все еще продолжал падать. Давление на все валюты рынка со стороны немецкой марки усилилось, и Марк закрыл стерлинговую позицию «Хэйз Голдсмит» по средней цене 2,615. Спросив разрешения у Джека, Марк ушел из офиса с обеда, чтобы провести выходные с женой и детьми. У него не было уверенности, что в понедельник нужно будет беспокоиться о выходе на работу. Он чувствовал себя так, будто последние три дня стоили ему десяти лет жизни.

Джек тревожился не о фунте. Он даже не тревожился по-настоящему, вернется ли Марк в офис. Из-за чего он действительно тревожился, так это из-за заметки на семнадцатой странице «Таймс», заметки Джоанны Френч, старой подруги Кандиды, которая присутствовала на их свадьбе и бесчисленных вечеринках. Это была короткая заметка, не более, чем в двести слов, но каждое слово в ней было сокрушительным.


«Английский Банк все же оказался не единственным, кто пытался спасти фунт в эту среду. Его усилия были доблестно поддержаны «Хэйз Голдсмит», который выступил на рынок в этот трудный час, чтобы спасти гибнущую валюту. Эта попытка спасения потребовала от «Хэйза» капитала, не меньшего, чем в «Бундесбанке». Достоверные источники сообщают, что там купили миллиард фунтов перед самым объявлением отступления с рынка. Нам вчера не удалось взять интервью у старших управляющих Джека Делавиня и Малькольма Фиачайлда. Любопытно, что и в среду никого из них не было на месте. Бедный старый «Хэйз Голдсмит» — когда-то почтенное учреждение, оставшееся без руководства в Черную Среду. Некоторые финансисты Сити, нажившиеся на отступлении фунта с рынка, называют ее Белой Средой. Однако, для «Хэйз Голдсмит» она оказалась чернее дегтя».


Как только рынок ценных бумаг открылся, стоимость акций «Хэйза Голдсмита», словно проколотый воздушный шар, немедленно упала до 2,50. Еще в среду они продавались по 3,98. Худшие опасения Джека сбылись. Ему позвонили трое знакомых брокеров и сказали, что идет напряженная распродажа акций, а один из них упомянул о слухах, что кто-то неизвестный контролирует цены на акции с помощью большого опциона «предложить».

Джек мало что мог поделать, чтобы укротить этот шторм. Чем ниже падала стоимость акций, тем больше была вероятность, что кто-то неизвестный попытается приобрести контрольный пакет акций «Хэйза Голдсмита». Само по себе это было не обязательно плохо. Банк нуждался в свежем капитале, а нынешние держатели акций не намеревались предоставлять его. Единственным стремлением Джека было защитить будущее его подчиненных и попытаться сохранить существование и репутацию «Хэйз Голдсмит». Банку было почти три сотни лет, и Джек проклял бы себя, если бы «Хэйз Голдсмит» был поставлен на колени глупостью Глории Мак-Райтер и некомпетентностью Малькольма Фиачайлда. Он не видел возможности сохранить собственную репутацию. Казалось, его честь отправилась вслед за честью Нормана Ламонта. Он не видел способа узнать, кто контролирует цены на акции. Если кто-то приобрел пакет, превышающий пять процентов капитала фирмы, он обязан объявиться, но до тех пор Джек оставался во мраке.