В конце концов я сдалась ввиду численного превосходства моих дорогих подружек. Я поняла, что единственный способ заставить их заткнуться — сказать, что я согласна.

— Это будет замечательно! — никак не могла угомониться Джеки. — Валяешься в шезлонге у бассейна, ни о чем не думаешь, симпатичные молодые стюарды разносят пинаколаду[2].

— Надеюсь, мне там удастся почитать, — уступая, заметила я. — И я смогу по утрам бегать на прогулочной палубе, если, конечно, перила там достаточно высоки и надежны, чтобы не свалиться за борт.

— Ох, Элен, ну что ты выдумываешь! Ничего с тобой не случится! Круиз — это так интересно. И для нас совершенно новенькое!

— Да, совершенно новое, — поддержала Пэт.

Они даже не могли представить, насколько новое.

Вот так февральским воскресным днем я очутилась в Майами у билетной стойки на причале круизной линии «Морской лебедь». «Принцесса Очарование» до пяти вечера никуда не денется, но беспосадочный перелет самолетом авиакомпании «Дельта» из Ла-Гуардиа в международный аэропорт Майами, к которому был подан специальный автобус, обеспечил наше прибытие на причал «Морского лебедя» в половине первого дня.

— О Боже, вы только взгляните на это! — произнесла я, как только мы вышли из автобуса и корабль предстал перед нашими глазами. Судя по проспекту, он должен был быть высотой в четырнадцать этажей и в длину почти в три футбольных поля, но тем не менее я не ожидала увидеть отель «Ритц-Карлтон», выросший среди морской глади. Зрелище оказалось действительно впечатляющим: перед нами возвышалась огромная белая стена, сверкающая в закатном солнце бесчисленным множеством иллюминаторов.

— Обалдеть! — прошептала Пэт в полном изумлении. — И какое изящество!

Разинув рот на несколько минут, мы все-таки прошли дальше к причалу. Мы преодолели некое подобие аэропортовских рентгеновских ворот, встали в очередь и принялись ждать. Я вообще-то предпочитаю в подобные места приезжать загодя. Если вы прибудете заранее, у вас нет шанса опоздать, так сказать, на борт. Но к тому времени, когда подошла моя очередь и контролер начал внимательно изучать каждую запятую в моих документах, я начала нервничать, ворчать и хмуриться. А что мне еще оставалось делать среди двух с половиной тысяч человек, с которыми мне предстояло провести битую неделю, кроме как изучать физиономии и теряться в догадках, с кем из них — если вообще удастся — мне предстоит познакомиться в ближайшее время. Публика подобралась на любой вкус — всех ростов и габаритов, всех оттенков кожи и вероисповедания, самого разного возраста и внешности. Единственным объединяющим компонентом были теплые полиэстровые костюмы на большинстве пассажиров. Я подумала, к чему это они так утеплились, но потом сообразила, что на борту наверняка есть ночные бары, ради которых они и натянули на себя такие одежды.

Контролер продолжал елозить носом по моим документам; я посмотрела на часы. Мне уже не терпелось, чтобы корабль отчалил, лег на курс и мы полностью окунулись в предстоящее мероприятие. Честно говоря, я уже прикидывала, куда нам отправиться отдыхать в следующем году. Тут уж выбирать буду я! Например, тур по лондонским театрам. Или неделя в Ки-Уэсте. Или поездка по Коста-Рике! Точно! Коста-Рика. Туда сейчас все ездят. Страна, как говорится, что надо!

Закрыв глаза, я представила себя в патио очень модного коста-риканского отеля в сельском стиле в компании изысканных иностранцев, сыплющих короткими забавными историями, интересующихся…

— Следующий! — объявил контролер, обрывая мои мечтания.

Сунув мне документы, он переключил внимание на Джеки, стоявшую за мной.

— Добрый день, миссис Голт! — произнес он, заглянув в ее паспорт.

— Меня зовут Джеки, — сообщила моя подруга. По ее тону трудно было понять, то ли она тоже задета обращением «миссис», то ли просто решила пококетничать.

Спустя такую же вечность ее документы были исследованы вдоль и поперек, после чего настал черед Пэт. Пока проходила уже известная процедура, я спокойно наблюдала за моими подругами, покачивая головой и изумляясь превратностям судьбы, которая свела нас, так не похожих друг на друга.

Встретились мы дождливым мартовским днем в стерильном холле манхэттенского суда. Так уж случилось, что мы все пришли разводиться. Забыла, кто был инициатором, помню только, что Пэт рыдала, а мы с Джеки как-то случайно вместе принялись ее утешать. И в тот момент, когда мы внезапно поняли, что оказались здесь, чтобы поставить крест на своих мужьях, мы почувствовали родство душ. Все три слушания мы просидели вместе, подбадривая друг дружку и не обращая внимания на адвокатов, которые получали по двести пятьдесят долларов в час каждый, стремясь поведать суду, в чем, собственно, дело. К тому времени, когда все три бракоразводных процесса закончились, мы успели поделиться всеми интимными подробностями своей супружеской жизни, поплакаться, наобниматься и поклясться в дружбе навеки.

«Три Белые Мышки», назвала я нас в тот день, и это прозвище оказалось живучим.

Мы все действительно блондинки. У меня — волосы до плеч, волнистые, с химической завивкой; у Джеки — очень короткая деловая прическа соломенного цвета; у Пэт — своевольные пшеничные кудряшки. И мы примерно одного возраста — всем около сорока пяти, плюс-минус год-другой.

Но, несмотря на некоторое сходство, у нас гораздо больше различий. Начиная с фигуры. Я, например, длинная и тощая, Пэт — приземистая пышечка, а Джеки — нечто среднее между нами. Из-за этого нам никогда не удается нормально ходить рядом — мы все время сталкиваемся, осыпая друг друга извинениями. Далее, мы очень по-разному относимся к сильному полу. Джеки просто тащится от любого мужика, Пэт постоянно сравнивает их со своим непревзойденным Биллом, а я все время думаю, как это меня угораздило выйти замуж за одного из них. Ну и, разумеется, существуют различия на личностном уровне и в зависимости от жизненного опыта.

Я, например, представляю собой квинтэссенцию нью-йоркской деловой женщины. Если говорить конкретнее, я — ответственный сотрудник международной рекламно-информационной фирмы, и если не считать ежегодных недельных отпусков с Джеки и Пэт, а также регулярных поездок к моей матушке в Нью-Рошелл, вся моя жизнь посвящена работе. Я поглощена полировкой имиджа моих клиентов, среди которых владелец сети кофейных баров, производитель модных солнцезащитных очков и бывшая киноактриса с дурной привычкой к нарушению законов. Я живу в стерильно чистенькой холостяцкой квартире в Верхнем Ист-Сайде, которая охраняется тремя замками фирмы «Медеко», двумя глухими засовами и батальоном привратников в подъезде. Ежедневно по утрам я бегаю четыре мили, очень редко позволяю себе проглотить пищу с высоким содержанием холестерина, никогда не появляюсь на солнце без защитного крема на лице и опасаюсь, что в ближайшем будущем стану сварливой хмурой брюзгой с троекратным превышением кальция в крови. Я осторожна и осмотрительна, и просто зациклена на этом, как любил говорить мой бывший муж, а любовные увлечения — та часть жизни, в которой я обычно проявляю особую осмотрительность. Я стараюсь их избегать, как майонеза. Иными словами, если я не задерживаюсь допоздна в офисе, то сижу дома, готовлю себе что-нибудь диетическое и смотрю какую-нибудь чепуху типа «Случайных встреч». Случайные встречи! Кому нужны случайные встречи? Мне во всяком случае они ни к чему. Особенно после того, как двое мужчин, имевших самое большое значение в моей жизни, оказались подлыми обманщиками и сукиными сынами. Мне было двенадцать, когда я узнала, что мой отец, Фред Циммерман, сбежал к одной из своих пассий. У Фреда было множество пассий, которых он менял с легкостью, но последняя, рыжая, с большими глазами и внушительных размеров бюстом, увлекла его настолько, что он оставил нас с матерью. Не стоит и говорить, что я с тех пор больше не видела этого подлеца. Мать принялась строить свою собственную жизнь и спустя семь месяцев после бегства Фреда выскочила замуж за нашего соседа мистера Шектера. Ну а я, разумеется, не только пережила весьма неприятное ощущение полного одиночества, но и сделала для себя определенные выводы относительно мужчин. Я поклялась никогда в жизни не раскатывать губы по их поводу, никогда не вляпываться в дерьмо, именуемое любовью, никогда даже не открывать слюнявых романов на эту тему, не слушать возбуждающих лирических песенок. В тридцать шесть я нарушила два своих зарока. В жалкую минуту слабости я не только вышла из дому и купила кассету Майкла Болтона, но и решила выйти замуж за Эрика Цукера, которому было тридцать восемь и который, как и я, никогда ранее не предпринимал столь решительных действий. Я не была в него влюблена, он просто показался мне вполне приемлемым противоядием от моего одиночества, а заодно и неплохим, с какой стороны ни посмотреть, приобретением. Его семья владела сетью погребальных контор в регионе на стыке трех штатов. Ясное дело, такой бизнес никогда не захиреет, а деятельность мужа в этой сфере избавит меня от не самой приятной необходимости лично обращаться в подобные конторы в случае надобности. Эрик мог бы быть идеальным образцом для художника, предпочитающего гамму коричневых тонов — каштановые волосы, карие глаза, шоколадного цвета костюмы. К тому же он был еще более организованной натурой, чем я. Даже прописанные ему лекарства он расставлял в алфавитном порядке! Более того, у него были такие же инициалы, как и у меня, — Э.Ц., что избавляло от необходимости заказывать новые монограммы. И что совсем уж замечательно, сентиментальные чувства и бурный секс интересовали Эрика не больше, чем меня. По крайней мере я так думала. Спустя полгода после свадьбы у него появилась штучка с невозможным именем Лола — гримерша, которая размалевывала глаза, губы и щеки набальзамированным трупам в погребальных конторах. Я хотела убить Эрика, но на это у меня не хватило злости. Мой адвокат советовал подать на него в суд, но на это у меня не хватило жадности. Матушка предлагала испортить ему репутацию через прессу, но на это у меня не хватило глупости. «Ты же работаешь со средствами массовой информации, — говорила она, — и прекрасно знаешь, как стряпаются такие статьи. Незачем подавать на него в суд, достаточно вывесить его грязное белье в нескольких колонках светских сплетен!» Я объяснила ей, что, поскольку мой Эрик не является знаменитостью даже квартального масштаба, ни одна колонка не примет материала о нем и его Лоле. Нет, я решила отплатить муженьку по-своему. В той же сфере действовала еще одна похоронная компания, самый страшный конкурент Цукеров — фирма «Копли». Я обратила на них самое пристальное внимание и через два месяца усиленного подхалимажа убедила их доверить рекламную кампанию нашей фирме. Я добилась таких потрясающих успехов, направо и налево рекламируя «Копли», что «Цукер» просто померкла на ее фоне и растеряла постоянных клиентов. Очень много клиентов! Так много, что бедняжку Лолу уволили по сокращению штатов. «Ты погубила меня и мою семью, сука!» — намедни орал на меня Эрик по телефону. «Это тебе за шашни с Лолой», — мило ответила я, надеясь, что Эрик почувствует хотя бы толику раскаяния за все зло, что он мне причинил.

Но если я, узнав об измене Эрика, некоторое время находилась в полной прострации, Джеки сохранила абсолютную невозмутимость, когда ее Питер сообщил о своем намерении развестись. После развода они продолжали вести свой бизнес как ни в чем не бывало; Джеки ежедневно являлась в оранжерею, трудилась бок о бок с Питером и даже глазом не моргнула, когда его новая жена Триш, с образованием, так сказать, два класса — третий коридор, появилась в питомнике, чтобы выбрать самые роскошные цветы для своего букета. Но Джеки голыми руками не возьмешь. Они с Питером начали свой бизнес практически на следующий день после свадьбы, и она не собиралась ни выходить из него, ни выкупать долю Питера. Что из того, если тот вдруг решил, что его больше привлекает женщина с лаком на ногтях, нежели с грязью под ними. Питер любил в Джеки ее манеры «своего парня», короткую стрижку маленькой феи, спортивную фигурку, острый язычок, голос с хрипотцой. Но со временем его вкусы изменились, и однажды он заявил, что «она его не удовлетворяет — в сексуальном смысле». Я лично думаю, что причиной отказа Питера от Джеки как от женщины стала ее беспрестанная болтовня о сексе — она флиртовала с кем попало, волновалась, постоянно говорила о том, чтобы ее кто-нибудь да завалил. Все это были одни разговоры, как она сама признавалась, и целью их было продемонстрировать всему миру, какая она сексуальная — независимо от того, как Питер к этому относится. У всех у нас свои бзики, да и кто я такая, чтобы судить других? Джеки стремится к мужчинам, чтобы получить облегчение; я же избегаю их по той же причине. Джеки — это Джеки. Я никогда не встречала женщин, подобных ей. Она умела играть в пул, хлестала текилу, как мужик, и, конечно, обладала удивительной способностью превращать любые задворки человечества в райский уголок. По иронии судьбы последним ударом, который разрушил их семью, оказалось то же самое, что когда-то их связало, — оранжерея. Питер начал поговаривать, что хочет расширить дело, торговать не только деревьями и кустарниками и продавать услуги по устройству ландшафтов, но организовать производство и сбыт овощей и молочных продуктов. Джеки была специалистом по рододендронам, а не по козьему сыру. Мест, где бэдфордские яппи могли купить себе свежие баклажаны, и так предостаточно. Главное, что фирма Джеки и Питера процветала как садово-ландшафтный питомник! От добра добра не ищут. Тем не менее Питер не переставал талдычить Джеки, что она мешает его профессиональному росту, тянет назад, не поддерживая его планов. Он предлагал выкупить ее долю, но она послала его подальше. В настоящее время они практически не разговаривают, разве что в случае крайней необходимости.