Диана Чемберлен - Карусель памяти

Ванесса кивнула.

– Подростков, которые подверглись насилию, когда были в детском возрасте.

– Хорошо. Итак, я готова выслушать. – Старла улыбнулась Ванессе улыбкой, которая ничего не выражала. – Прошу вас.

Ванесса снова кивнула, и Старла нажала кнопку на магнитофоне.

– Тогда, вперед. Расскажите мне свою историю.

Ванесса всеми силами хотела оттянуть этот момент. Поговорить о погоде. Или еще о чем-нибудь. Она сжала руки в замок у себя на коленях. Когда она наконец начала говорить, у нее пересохло в горле, как будто голос мог ее подвести, и она не сводила глаз с медленно, непрерывно-вращающейся пленки магнитофона.

Она рассказала Старле о ферме, и о том, какое удовольствие она получала там, проводя лето со своими дедушкой и бабушкой. Она говорила, что летом чувствовала себя более счастливой, потому что их отец бывал с ними только по выходным, следовательно, времени для его ссор с матерью было не так уж много.

Когда ей исполнилось восемь лет, молодой человек из близлежащего города проводил лето, помогая ее деду с работой на ферме. Однажды утром он попросил сестру Ванессы помочь ему в амбаре, но сестра велела Ванессе пойти вместо нее, и этот мужчина изнасиловал ее на полу в амбаре.

Старла удивила ее, спросив описание внутренности амбара.

– Пол был покрыт сеном, – выпалила Ванесса, хотя ничего, напоминающего сено, не видела в амбаре дедушки и бабушки. Но это было первое, что пришло в голову, и теперь она могла ясно видеть придуманный образ – свет, льющийся из окон амбара на золотистое сено, вилы, стоящие в углу. Ложь помогла ей легче описывать детали изнасилования. Теперь ни одна из них не казалась реальной. Она говорила понятно и излагала только факты, следя, как в гипнозе, за вращающимися катушками с магнитофонной лентой.

– Почему вы не рассказали никому о том, что произошло? – спросила Старла.

– Он угрожал мне, если я расскажу, – ответила она честно. И стала описывать, как позднее, тем же днем, ее отец ушел из семьи и забрал ее с собой в Сиэтл. И она больше не видела своей семьи.

Она подняла глаза с ленты на Старлу, которая делала записи, несмотря на работу магнитофона. Она подумала, что все было не так уж и трудно. Совсем не так трудно, как ожидалось. Может быть, потому что она говорила не всю правду, и это было скорее похоже на рассказ о чьей-то истории.

Она описала свои душевные и физические страдания после этой травмы. Подробно рассказывала, как в подростковом возрасте начала самой себе вредить, спя с кем попало и принимая алкоголь и наркотики, стараясь стереть из памяти сцену изнасилования.

Старла Гарвей продолжала внимательно слушать, кивая головой, с торжественным лицом под толстым слоем макияжа, и Ванесса вдруг поняла, что Старла пережила подобное сама. Между ней и адвокатом существовала общая связь. И это вызвало у Ванессы желание быть более правдивой с ней.

Старла начала задавать ей вопросы о работе, и Ванесса с облегчением предстала в роли хорошо осведомленного руководителя подростковой программы.

Когда Ванесса закончила, Старла нажала на кнопку магнитофона и улыбнулась ей.

– Вы будете выступать прекрасно, – сказала она.

– Значит, вы воспользуетесь моими показаниями?

– О, несомненно. – Старла склонилась над записями. – Ну, теперь-то это определенно сработает. Я приготовлю копию, с которой вы будете читать на слушанье. Я…

– Копию? – Ванесса не рассчитывала на то, что ей придется читать свое заявление. Но, конечно. Именно так тут делаются дела. Ей бы следовало ожидать этого.

– Да. Вам так будет гораздо легче, а копию раздадут всем членам комиссии, так, чтобы они могли следить за вами.

Ванесса заставила себя кивнуть, стараясь не показать, что наступил неожиданный поворот событий.

– Теперь, – Старла задумчиво смотрела в свои записи, слегка постукивая костяшками пальцев по столу, – обычно показания должны быть проверены. Понимаете, я, конечно, сама подтвержу достоверность вашего рассказа, но… Мы даже не знаем личность преступника. Я обычно полагаюсь на другие факты, чтобы подтвердить достоверность версии.

Сердце Ванессы с болью отозвалось в груди.

– Однако, я думаю, мы можем спокойно пренебречь процессом подтверждения фактов, если у вас нет никаких проблем.

Ванесса покачала головой.

– Никаких проблем, – едва выдавила она из себя.

– Прекрасно. – Старла встала. – Вы еще должны знать вот что: возможно, слушанье будут транслировать по телевидению, во всяком случае, какую-то часть, по одному из кабельных каналов. Вы их почти не заметите.

Транслировать по телевидению. Господи.

– Хорошо, – сказала она.

Она встала и пошла за юристом к двери кабинета, где обратилась к ней с вопросом:

– Что заставляет вас делать все это бесплатно? Старла слегка удивилась, а потом изобразила слабую улыбку.

– Вы прекрасно поняли почему, – сказала она. – Я видела, что вы следите за мной, и могу подтвердить, что вы поняли правильно. Просто у вас и ваших сестер по несчастью больше храбрости, чем у меня.

О, ей понравилась эта женщина! Ванесса погладила юриста по руке, вместо того чтобы пожать ее.

Вашингтон

Ванесса знала, что теряет вес. Она стояла с Брайаном в просторном холле здания сената, ожидая, когда можно будет войти в зал, где состоится слушанье, и чувствовала, как юбка от ее зеленого костюма держалась только на бедрах. Она умудрилась съесть половину печеной картофелины за обедом вчера, но это было все, что она проглотила со времени ее встречи со Старлой вчерашним утром.

В холле толпилось много людей, так много, что она быстро бросила попытки отделить ее товарищей, дающих показания, от репортеров и любопытствующей публики.

Сразу после восьми охранник открыл широкие двери, и толпа из холла полилась в зал.

Старла стояла в дверях. Она коснулась плеча Ванессы и сказала, где ей сесть.

Брайану позволили сидеть с ней, но в ряду, состоящем из многочисленных стульев. Полная темноволосая женщина, сидящая от Ванессы слева, улыбнулась ей.

– Вы тоже даете показания? – спросила она. Ванесса решила, что ей чуть больше тридцати лет.

– Да, – ответила она.

– Я тоже. – Женщина протянула руку Ванессе. – Мегги Роуэн, – представилась она.

– Ванесса Грэй. – Ванесса пожала руку Мегги Роуэн, влажную от пота. Она представила, что и ее собственная рука такая же на ощупь.

Старла и еще одна женщина сидели в первом ряду перед Ванессой и Брайаном. Ванесса обернулась, чтобы посмотреть, что происходит сзади нее. Зал быстро заполнялся людьми. Она заметила блеск телекамеры в дальнем углу зала, глубоко вздохнула и потянулась к руке Брайана.

Перед публикой стоял длинный стол, и полдюжины стульев за ним были обращены к залу. Второй стол, несколько короче, обращенный к первому, венчал только единственный стул. Она будет сидеть на этом одиноком стуле и смотреть на длинный стол, за которым будут сидеть мужчины – да, Старла сказала ей, что комиссия была целиком из мужчин, – и рассказывать свою историю. Она еще могла отказаться. Притвориться больной. Нет. Она должна сделать это для себя и для Брайана, если не для подростковой программы. Она легко коснулась рукой своего плоского живота. Она должна сделать это для будущего. Она закрыла глаза и склонила cвою голову к плечу Брайана.

– С тобой все в порядке? – спросил он.

Она кивнула, не поднимая головы, и когда наконец все-таки открыла глаза опять, члены комиссии входили в зал. Она смотрела, как они занимали места. Некоторые – старые, другие – молодые. Рахитичные или раздутые, или вертлявые. У большинства на лицах серьезное, почти скорбное выражение. Они выглядели очень несчастными людьми.

Он сидел ближе к середине длинного стола, касаясь пальцами молоточка. Сенатор Уолтер Паттерсон. Он порылся в куче бумаг на столе перед ним, потер подбородок рукой и повернулся что-то сказать толстомордому господину слева. Он был довольно худой, худобой человека, который, вероятно, каждое утро бегает, правильно питается и вообще ценит свое тело и усердно старается сохранить его. Волосы светлые, с проседью, жидкие, но тщательно подстриженные. Со своего места Ванесса могла поймать блеск его голубых глаз, когда он кидал взгляды на толпу. Она принудила себя рассматривать его. Она хотела ожесточить себя, прежде чем настанет ее очередь. Ее очередь – четвертая, Ванесса молила Бога, чтобы это произошло до обеда. Она не хотела пропускать еще один прием пищи.

Зэд Паттерсон поднял свой молоточек и с силой опустил его на стол. Он принялся рассказывать собравшимся о целях сегодняшнего слушанья – представить комиссии наглядные доказательства необходимости помощи законопроекту о помощи взрослым, подвергнувшимся физическому насилию в детстве. Он рассказывал о законопроекте несколько минут, его псевдопростонародный стиль речи довел Ванессу до мурашек на коже, а потом пострадавшие стали давать свои показания.

Мегги Роуэн вышла первой. Ее случай – инцест с дядей, и ее рассказ был безобразный и печальный, но ничем не отличался от дюжин – сотен – рассказов, которые доводилось слушать Ванессе неоднократно. Однако для членов комиссии это было внове. Они хмурились и качали головами и кривили губы от презрения, когда Мегги дословно читала запись своих показаний, ее глаза как будто приклеились к бумажке, лежащей перед ней. Паттерсон следил за записью, пока она читала, время от времени поднимая свои острые синие глаза на саму свидетельницу, внимательно слушая и кивая головой с симпатией.

Ванесса почти не слушала следующих двух свидетельниц. Она смотрела на часы на дальней стене, как их стрелки перевалили за девять, потом за десять, и постепенно ее покинуло чувство реальности. Тоненький голосок в ее голове не переставая повторял: «Ты с ума сошла?», но часы тикали, и скоро ей ничего не оставалось сделать, как занять место перед комиссией.

Брайан погладил ее руку, когда она вставала со своего места, и Старла встала, чтобы коснуться ее плеча.

– С вами будет все отлично, – сказала адвокат. Кто-то положил запись с ее показаниями на стол перед ней. Ожидая, она смотрела прямо на Зэда Паттерсона, ища признаков того, что он ее узнал, но он мельком взглянул на нее, когда говорил что-то сенатору слева, который захихикал в ответ, его толстые щеки и двойной подбородок затряслись.

Ей велели начинать. Она облизала губы, набрала полную грудь воздуха и начала зачитывать запись своих показаний.

– Я подверглась физическому насилию в возрасте восьми лет, – читала она. – В отличие от предыдущих потерпевших, меня подвергли насилию только один раз. Тем не менее это оказало ужасные последствия на всю мою жизнь, с некоторыми мне до сих пор приходится бороться.

Она посмотрела вниз на свои руки, которые были сложены на столе, потом подняла глаза на комиссию.

– Летом в детстве я жила на ферме моих дедушки и бабушки в небольшом городишке в Пенсильвании под названием Джереми.

Запись гласила только «в небольшом городишке в Пенсильвании». Зэд Паттерсон, который рисовал что-то на листке бумаги, лежащем перед ним, неожиданно резко поднял голову. Казалось, его взгляд был сфокусирован на ней в первый раз, и она почувствовала быстрое биение своего сердца у себя в горле.

– Мой дедушка вырезал карусельных лошадок для собственного удовольствия, – продолжала она, больше не читая записи. – Он действительно построил карусель в амбаре за собственный счет.

Зэд Паттерсон откинулся на спинку стула, а толстощекий сенатор помахал копией ее показаний в воздухе.

– Вы не точно следуете своим показаниям, записанным здесь, мисс – ммм. – Он поискал в бумагах ее имя.

– Грэй, – сказала она.

– Да, мисс Грэй.

– Эта информация достоверна? – спросил один из сенаторов. Его толстые брови слились в одну линию.

Ванесса украдкой посмотрела на Старлу, чей рот был открыт, как будто она хотела что-то сказать, но не была уверена, стоит ли это делать.

– Да, – сказала Ванесса. – Чрезвычайно достоверна. Пожалуйста, отнеситесь ко мне с терпением.

– Продолжайте. – Сенатор разъединил брови и положил руки на стол.

– Тем летом, когда мне исполнилось восемь лет, мой дедушка нанял молодого человека, чтобы делать кой-какую работу на карусели, – продолжала она. – Однажды мужчина попросил мою сестру, которой было десять лет, помочь ему в амбаре. Она не хотела идти и послала меня вместо себя. Я вошла в амбар, и мужчина дал мне пирожное, покрытое шоколадом. Он был разочарован моим приходом. Он сказал, что предпочитает темноволосых девочек – волосы моей сестры были темные, – но что и я подойду.

В резком свете, льющемся сверху, лицо Зэда Паттерсона было похоже на скелет. Цвет сбежал с его кожи, которая плотно облегала высокие мертвенно-бледные скулы. Его губы белели тонкой полоской.

– И он стал говорить, какая я хорошенькая, какая смышленая, – продолжала Ванесса. – Он спросил меня, какая моя самая любимая лошадка на карусели, и потом поднял меня на нее, касаясь руками между ног, но я помню, что подумала: «Он – взрослый. Я могу доверять взрослым». Меня воспитали на мысли, что все взрослые – честные и защищали детей. – Она заколебалась. – Конечно, я была неправа, но именно так я думала в то время. Мне даже в голову не приходило, что он может как-то обидеть меня.