— Эту фотографию сделали, когда Захра училась в университете. Прита настаивала на том, чтобы после учебы они вернулись в Кашмир. — Бруно взял два стакана с полки, налил в них шнапса и передал один Меир. — Отец рассказывал, что они часто говорили об этом, иногда шутили. Дело в том, что, до того как махараджа окончательно присоединил Кашмир к Индии, он заявлял, что хочет, чтобы страна превратилась в азиатскую Швейцарию, стала независимой, придерживалась нейтралитета и имела добрососедские отношения со всеми странами. Прита и Захра считали, что изначально намерения и идеи махараджи Хари Сингха несли процветание Кашмиру. Во всяком случае, у них была возможность пожить в настоящей Швейцарии и ответственно выбрать будущее для своей страны.

— Значит, они вернулись в Кашмир?

— Да. Вскоре после того, как был сделан этот снимок. Где-то в середине семидесятых, тогда еще не наступили плохие времена. Вначале повстанческое движение, а потом война. Ты и сама видела, во что превратился Кашмир.

Меир видела.

— Шринагар стал опасным местом. В конце концов они переехали в Дели. Захра преподавала европейские языки в одном из университетов.

— Она вышла замуж?

Бруно улыбнулся и одним глотком допил шнапс.

— Да. У нее три сына. Один, кажется, стал пилотом, второй — программистом, третий — архитектором.

Меир тоже улыбнулась:

— Как замечательно!

— Да. Я очень жалею, что не смог навестить ее в Дели.

Желтый свет лампы создавал глубокие тени на лице Бруно. В наступившей тишине они слушали, как под порывами ветра скрипит старый дом. Казалось, они плывут на корабле. Бруно смотрел на фотографию Лотос.

— Через неделю будет год, как ее не стало.

Меир тихо спросила:

— Ты останешься здесь? Один?

— Мне не нужна компания.

— Бруно…

— Я знаю, она умерла и ничто не вернет ее. И те, кто продолжают жить, должны научиться обходиться без нее. Я справлюсь, Меир. Но должно пройти время, и мне понадобится вся сила воли. — Он положил голову на руки, запустил пальцы в волосы. Его голос звучал глухо: — Жизнь отнимает у меня слишком много сил. Надо вставать, есть, чтобы прожить еще один день и снова уснуть. Снова и снова. Это невыносимо — жить, когда Лотос мертва.

Меир встала и подошла к нему. На этот раз она не стала сдерживаться и положила руки на его поникшие плечи.

— Ты все делаешь правильно, ты самый мужественный человек из всех, кого мне доводилось встречать. Если тебе захочется поговорить с кем-нибудь, я всегда буду готова выслушать тебя. В Ламаюру я все видела своими глазами. Мне ничего не нужно объяснять.

Она имела в виду, что ей не нужно рассказывать, как произошел несчастный случай, но он вздрогнул под ее руками.

— Она была такой невинной и такой любопытной! Она доверяла мне, а я не смог ее защитить. У меня до сих пор это в голове не укладывается.

— Не нужно терзаться. Это просто ужасный несчастный случай.

Его плечи задрожали, Меир тоже плакала. Она не отходила от него. Потом Бруно поднял голову, и Меир немедленно вернулась на свое место. Ее руки все еще ощущали тепло его кожи, прикосновение его густых волос. Она села на стул, в последний раз взглянула на фотографию Захры и закрыла альбом.

— Я слышал, как бьется твое сердце, — сказал Бруно.

Он посмотрел на нее, и Меир прочитала на его лице проблеск надежды. Тихим, едва слышным голосом он добавил:

— Сердце другого человека.

Он потянулся за бутылкой и снова наполнил стаканы.

— Давай поговорим, — сказал он. — Мы же можем поговорить? Честно признаться, я удивлен. Сегодня был неплохой день, мне понравилось. Я уже и забыл, как это — разговаривать с другим человеком, который слушает и понимает, что ему говорят. Я привык к бесконечным монологам в своей голове. Слишком долго я был наедине с собственными мыслями. Но я не хочу говорить о Ло. Может быть, потом, если захочешь выслушать, но не сейчас. Тебя это устроит, Меир?

Бруно говорил твердо, словно отдавал себе приказ. Очевидно, он принял важное решение.

— Да, — ответила Меир. — Меня все устраивает. Расскажи о Прите и Захре. Какие у них были отношения? Они были близки?

Он несколько секунд прислушивался к вою ветра, потом уселся поудобнее и приготовился рассказывать. Меир успокоилась, дыхание у нее выровнялось.

— Да. Но без разногласий не обходилось. Захра принадлежала к поколению моего отца, она придерживалась современных взглядов, а Прита оставалась верной старым традициям. Потом я понял, что они по-настоящему преданы друг другу. Они несколько раз приезжали в гости к моему дедушке. Мне было лет десять, но я хорошо помню вкус индийских сладостей, которые мне привозила Прита. Захра научила меня нескольким словам на урду.

— Захра знала о своем происхождении?

— Да. Прита ничего не скрывала он нее. Захра знала, что ее в Шринагаре удочерили миссионеры.

— Из миссии моего деда, — вставила Меир.

Они посмотрели друг на друга. Две части истории сошлись в одно целое, сложились, как две скорлупки грецкого ореха.

— Муж и сын Приты погибли. Ее сын и Захра были одного возраста. Будучи законной женой Райнера, она смогла получить в Швейцарии наследство. Как удалось вывезти девочку и скрыть то, что она незаконнорожденная, не знаю. Вероятно, не обошлось без какого-нибудь трюка Райнера. Если твои предположения верны, вырисовывается именно такая картина. В конце концов Прита стала гражданкой Швейцарии. Все, кто их знал, считали, что Прита и Захра — мать и дочь. — Бруно замолчал на несколько секунд, потом добавил: — Между ними всегда были замечательные отношения.

У Меир была своя версия. Она считала, нет, она знала наверняка, что биологическая мать Захры живет размеренной жизнью в предместье Шринагара. Нужно ли рассказать им правду? Имеет ли она право вмешиваться в жизнь чужих людей? Благодаря Бруно головоломка сложилась. Но у нее по-прежнему не было доказательств, только предположения, пачка писем, прядь волос и кашемировая шаль. А напротив нее сидел мужчина, который потерял дочь. Когда-то Кэролайн Боуэн переживала то же самое, полагая, что ее ребенок погиб. Бруно страдал. Возможно, шестьдесят лет умерили боль Кэролайн, но она тридцать лет провела в сумасшедшем доме. Меир выпрямилась. Нет, она не имеет права сохранять такую важную информацию в тайне.

— Я хочу вернуться в Индию и навестить их, — сказала она. — Пожалуйста, дай мне адрес Захры.

Бруно ничего на это не сказал, он неотрывно смотрел на лампу. Меир ждала. Потом тихо спросила:

— Может, мы поедем вместе? Ты этого хотел?

Он посмотрел на нее. Меир разглядела что-то новое за хмурым взглядом и плотно сжатыми губами. Это был страх. Бруно боялся покинуть свою скорлупу, свое уютное убежище в горах и снова предстать перед миром. Он потряс головой.

— Я смогу тебя отговорить? — спросил он.

— Нет, — уверенно сказала она. — Думаю, у тебя не получится. Но эта история не только моя, она наполовину принадлежит тебе. Я хочу услышать твою часть истории.

— Я больше ничего не знаю.

Он обманывал, у него все было написано на лице. Но он не хотел, чтобы внешние проблемы пробили его защитную оболочку. Он боролся с собой. Дождь гулко забарабанил по крыше дома.

Меир вымыла стаканы, поставила их на полку и поднялась в свою спальню. Бруно все это время продолжал сидеть за столом. Она уже легла, когда дверь приоткрылась и раздался его тихий, но уверенный голос:

— Хорошо. Я поеду с тобой в Индию.

Бруно тихонько закрыл дверь.

Глава 19




Дом, стены которого были выкрашены в бежевый и горчичный цвета, уютно расположился на тенистой улице южного Дели. Меир и Бруно подошли к черным металлическим воротам. Бруно нажал кнопку домофона. Вчера они прилетели в Индию, она — из Лондона, он — из Цюриха. Встретились в безымянном отеле возле аэропорта. Поужинали в отельном ресторане. Невкусно. Они чувствовали себя неловко в компании друг друга. Да, они прилетели в Индию, но ни Меир, ни Бруно пока толком не понимали зачем. Они до сих пор не решили, рассказывать ли Захре всю эту историю. Решение никак не находилось, поэтому они ограничились вежливой светской беседой и сразу после ужина разошлись по своим номерам.

Меир устала после перелета, но сон не шел. Она открыла балконную дверь и вышла подышать. Раскаленный воздух был неподвижен. Внизу шумели машины. В три часа ночи движение было столь же интенсивным, как и в полдень. Во все стороны расползались ленты скоростных автомагистралей, мерцали огни грузовиков и легковушек. Под опорами автомобильного моста ютились палатки и шалаши из полиэтиленовой пленки и различного мусора. Там жили бедняки и неприкасаемые. За десять месяцев она успела отвыкнуть от шума, суеты и диких контрастов индийских городов. «Может, я неправильно поступаю? — думала Меир. — Может, лучше оставить все как есть и не вмешиваться в чужую жизнь?»

В коммутаторе на воротах раздалось шипение, что-то щелкнуло, и калитка открылась перед гостями. Они прошли по тропинке, вьющейся между кустами олеандров. В траве тихо постукивал разбрызгиватель воды. Открылась дверь. На небольшом крыльце стояла пожилая женщина. У нее была светлая кожа и приятная внешность, характерная для жительницы Кашмира, но это была не Захра.

— Миссис Дасгупта ждет вас. Пожалуйста, заходите.

Они вошли в просторную прихожую. Под ногами блестели деревянные половицы.

— Я Фарида, — сказала женщина. — Сюда, пожалуйста.

Пройдя через несколько дверей, они оказались в комнате, заставленной резной мебелью. Тут царил полумрак. Жалюзи не давали проникнуть в комнату лучам палящего солнца. Как только они вошли в комнату, пожилая женщина встала с дивана и заключила Бруно в объятия. На этой полненькой седой женщине были просторная шелковая рубашка и шаровары, на шее на шнурочке висели очки.

— Вот и ты! — воскликнула она. — Проходи, дай мне посмотреть на тебя!

Пока они обнимались и переговаривались на немецком, Меир стояла в сторонке. Бруно вручил Захре цветы и подарки, женщина поблагодарила и расцеловала его в обе щеки. Меир с любопытством рассматривала фарфоровые корзинки с печеньем и сладостями, разноцветные безделушки из стекла, чайники и фотографии в рамочках. Она улыбнулась. Настоящее родовое гнездо. Настоящий, теплый дом Захры.

— Я Захра Дасгупта.

У нее была теплая и мягкая ладонь. Бруно представил Меир:

— Захра, это Меир Эллис. Мы сдружились после смерти Лотос.

Произнеся имя дочери, он немного расслабился.

— Мне так жаль! — сказала Захра. — Очень жаль. Ужасная трагедия. Как дела у Карен?

— Она вернулась в Америку. Мы развелись.

Захра внимательно посмотрела на Бруно, потом перевела взгляд на Меир. Она не только великолепно выглядела, но и отличалась острым умом. Меир покраснела, она хотела сказать ей: «Нет, это не то, что вы думаете. Мы приехали рассказать вам удивительную историю…»

— Печальная новость, — произнесла Захра.

Она взяла Бруно за руку и усадила в кресло. Фарида принесла поднос с чашками и самоваром. Она разрезала торт и подала всем вышитые салфетки. Захра усадила всех так, чтобы удобнее было общаться. Она поблагодарила Фариду, Меир поняла, что они друзья, а не хозяйка и служанка. Наконец-то все расселись, взяли чашки с чаем и положили на колени салфетки.

— Я знаю его с детских лет, — сказала Захра Меир. — Он тогда был милым маленьким мальчиком. А когда подрос, превратился в обыкновенного сорванца, шумного и неряшливого. Он доводил свою маму до безумия.

— Захра, Меир это неинтересно, — запротестовал Бруно.

Он был смущен, поскольку понимал: Захра решила, что Меир — его девушка. Меир покраснела, и румянец предательски не сходил со щек. Захра и Фарида переглянулись.

— Вы приехали в Дели в отпуск? — спросила Фарида.

— Нет-нет, Бруно сказал, что у него есть важный разговор ко мне, — сказала Захра. Она откинулась на спинку кресла и сложила руки на груди. — Очень любопытно было бы его послушать.

В комнате стало тихо. Меир затаила дыхание и открыла сумку. Она достала шаль, встряхнула ее и расправила на коленях. Фарида охнула. Захра часто заморгала, а потом приложила мягкую ткань к щеке.

— Это кани. Эту шаль сделали в моем родном Кашмире.

Меир достала из папки фотографию и положила ее на подлокотник кресла перед Захрой. На другой подлокотник она положила пакетик с прядью светло-каштановых волос. Фарида нашла знак мастера на шали.