Хаджи указал на скопление деревянных плотиков с ярко раскрашенными парусами.

– Видите эти винтас? Это морской цыгане. Живут в море и выходят на берег, только чтобы похоронить умерших. – Он помахал рукой мальчишкам, запускавшим змея, и те весело замахали в ответ. – Сегодня море тихий. Будем у Холо до полудня, – добавил Хаджи.

– Ладно, я пока спущусь вниз: перезаряжу осветители и заправлю акваланг.

– Будьте спокойны. Думаю, у нас не будет проблема с ныряльщиками.

– Проблема? – Клэй с подозрением взглянула на проводника. – О каких проблемах ты говоришь?

– Ну… – Хаджи пожал плечами. – Вы знаете, не все ныряльщики такой, как я. Многие из них суеверный. Не хотят, чтобы люди видели, как они ныряй. Особенно делай фото.

– Хаджи! Почему я только сейчас об этом узнала? Ты обещал, что все будет в порядке.

– Да, может быть и так. Мой брат Хаким, он не возражай, чтобы вы с ним ныряли. Но он говорит, что Абдул, хозяин лодки, не хотел, чтобы туда приезжала женщина.

Клэй вздохнула. Теперь, когда Хаджи заговорил об этом, она ничуть не сомневалась, что у него наготове решение возникшего затруднения; вот только ей опять придется раскошелиться.

– Как ты думаешь, что я должна сделать?

– У вас есть какой-нибудь вещь, который вы могли бы подарить Абдулу?

– Но ведь я сказала, что заплачу ему и каждому ныряльщику по сотне песо!

– Я знаю, миз Клэй. Но Абдул – очень гордый мужчина. Если у вас есть что-нибудь особенное, который вы ему подарить, это бы помогло…

– Ладно, Хаджи. Что ты пообещал Абдулу, кроме сотни песо?

Хаджи сделал невинное лицо.

– Я не обещай… – Он осекся под пристальным взглядом Клэй и нервно ухмыльнулся. – Ну, может быть, транзисторный радио…

– Хаджи! У меня нет с собой приемника!

– А фотоаппарат? Клэй покачала головой:

– У меня очень дорогие камеры… и они нужны мне все до единой.

– Магнитофон?

Клэй вновь вздохнула.

– Хорошо. Думаю, я смогу расстаться с магнитофоном. Но только после того, как возьму у ныряльщиков интервью.

Хаджи заулыбался:

– Будьте спокойны, миз Клэй. Я думай, Абдул станет счастливый.

– Хорошо, если бы так, – пробормотала себе под нос Клэй, спускаясь в каюту.

* * *

Хаджи бросил якорь в чистой голубой воде бухты у северо-западного побережья острова Холо бок о бок с судном ныряльщиков. Вокруг лодок кружил любопытствующий электрический скат, чуть дальше в море выпрыгивали из воды, весело кувыркаясь, дельфины.

– Вы ждать здесь, – распорядился проводник, взбираясь на борт лодки. Абдулу, хозяину судна, мусульманину с густой бородой, на взгляд Клэй, было далеко за пятьдесят. Он приветствовал Хаджи улыбкой, но на Клэй посмотрел с непроницаемой холодностью. Клэй улыбнулась первой и кивнула, но лицо Абдула Хакима лишь сделалось еще строже. Ныряльщики хранили молчание, безучастно наблюдая за происходящим, вполне удовлетворенные обещанной прибавкой к жалованью.

Хаджи и Абдул двинулись на нос баркаса и, встав к остальным спиной, о чем-то горячо спорили приглушенными голосами, время от времени оглядываясь на гостью. Клэй чувствовала себя так, словно ее выставили в витрине. «Все будет хорошо», – твердила она себе. Она проделала дальний путь и не позволит Абдулу сорвать задание редакции.

Абдул говорил все громче; Хаджи просительно улыбался. Несколько минут спустя он подошел к борту и позвал Клэй:

– Миз Клэй? Я не знай, как быть. Абдул говорит, эти люди суеверные. В этом месте водятся черногубый жемчужный раковины, очень редкий. Абдул боится, что, когда другой люди прочитай вашу статью, они приедут сюда и заберут все раковины.

– Никто даже не догадается, где были сделаны фотографии. По подводным снимкам и фотографиям людей на лодке невозможно определить место, – ответила Клэй.

Хаджи кивнул и вернулся к Абдулу, чтобы втолковать ему слова Клэй. Они еще немного поспорили, причем Хаджи яростно жестикулировал. В конце концов Абдул махнул Клэй рукой, предлагая подняться на борт.

– Значит, вы сделай хороший фотографий, – сказал он. Клэй удивилась тому, что Абдул говорит по-английски; ей было известно, что в филиппинских школах изучают английский, но она считала, что жителям архипелага этот язык ни к чему.

– Постараюсь, – ответила она.

– Вы прислать мне журнал?

– Обязательно. Вам, вашей семье и вашим друзьям.

Абдул молча кивнул.

Клэй поняла, что настало время выкладывать главный козырь – интервью с ныряльщиками можно и застенографировать. Как бы то ни было, они вряд ли могли очень уж много рассказать. Клэй достала свой магнитофон «Сони» и протянула его Абдулу вместе с чистыми кассетами.

Пока Абдул придирчиво осматривал подарок, Клэй всеми доступными способами выражала ему свою благодарность и заверяла, что не помешает работе ловцов. Наконец Абдул еще раз кивнул, внушительно посмотрел в глаза Клэй и сказал:

– Я думай, миз Клэй, что все в порядке. Вы никому не скажете, где мы ныряй?

– Я напишу только, что снимала у побережья, а Холо – большой остров…

Абдул вновь посмотрел ей в лицо и улыбнулся впервые за все время разговора, показав огромные белоснежные зубы:

– Вы можете спускаться в воду, когда захотите.

* * *

Чуть позже Клэй появилась из каюты в ярко-красном лайковом гидрокостюме; на запястьях ее красовались подводные часы, глубиномер и компас.

Она аккуратно разложила на палубе свою аппаратуру: две водонепроницаемые камеры «Никон», одна из которых была снабжена 15-миллиметровым широкоугольным объективом, а вторая – 16-миллиметровым объективом «рыбий глаз»; два фотоаппарата «Никон-F» в алюминиевых боксах с 55-миллиметровыми микрообъективами «Никкор»; еще один «Никон-F» со 105-миллиметровым объективом «Никкор» и специальной насадкой для съемки самых маленьких рыб; шесть подводных ламп-вспышек по две на каждом штативе и, наконец, экспонометр «Луна-про» в плексигласовом боксе, который она смастерила собственными руками.

Надев ранец с двумя воздушными баллонами, Клэй перебросила две лямки поверх плеч и застегнула третью на поясе. Хаджи помог ей поднять акваланг и прикрутил на место редуктор с датчиком подводного давления. Надевая маску, Клэй случайно оглянулась и увидела Абдула Хакима и двадцать его ныряльщиков, которые с жадным вниманием следили за ее действиями. У нее на миг возникло впечатление, будто она показывает стриптиз наоборот. Она улыбнулась, махнула рукой, и два десятка мусульман застенчиво улыбнулись в ответ.

Насколько было известно Клэй, ловцы жемчуга не пользуются никаким оборудованием, проводя под водой от полутора до четырех минут. Хаджи рассказывал ей о человеке, который мог оставаться под водой до четверти часа, но как-то раз он всплыл слишком быстро, и в его мозг проник пузырек воздуха, превратив несчастного в калеку. К тому же ныряльщикам постоянно приходится работать в водах, кишащих акулами.

Абдул показал Клэй, где будут погружаться ловцы. Она натянула маску, взяла в рот загубник, прицепила двенадцатифунтовый груз и отправилась под воду с двумя фотоаппаратами. Хаджи нырнул вместе с ней на глубину восемнадцать футов, чтобы доставить на дно еще три камеры, потом поднялся на поверхность, готовый в случае необходимости прийти на помощь.

Клэй около часа снимала с близкого расстояния ныряльщиков, которые торопливо набивали свои мешки черными и белыми раковинами; затем она пробыла около получаса на глубине десяти футов у гребня рифа, фотографируя любознательную черноносую рифовую акулу, которую сменила огромная морская черепаха, окруженная многочисленными стайками маленьких цветистых рыбок.

За день ловцы жемчуга совершают около сорока быстрых погружений. Клэй же ограничилась двумя, по три часа каждое. Оставшееся время она провела на палубе баркаса, фотографируя ныряльщиков и рабочих, вскрывавших раковины в поисках жемчужин.

– Ныряльщик бывай счастлив, когда находит три черные жемчужины на тысяча раковин, – сообщил Хаджи, подавая ей тарелку с рыбой лапу-лапу, маринованной в соке каламанси. – Белый жемчуг попадайся чаще, но не намного.

– Миз Клэй! Сюда! – крикнул Абдул с противоположного борта баркаса. – Смотрите, что нашел Махакутта! – Он показал Клэй черную жемчужину с темно-серым металлическим отливом, размером с большое кукурузное зерно. – Этот жемчужина, ему лет пять… очень неплох.

– Да она просто прекрасна! – воскликнула Клэй, осторожно беря жемчужину и поворачивая ее к свету предзакатного солнца. – Как вы полагаете, сколько она стоит?

Абдул пожал плечами:

– Две или три тысячи песо.

По подсчетам Клэй, это означало от трех до пяти сотен долларов.

– В конце сезон мы их продавать и делить выручку на всех. Ну и мне тоже кое-что достанется, – добавил Абдул.

Клэй торопливо черкнула в блокноте.

– Скажите, нет ли способа, при помощи которого опытный ныряльщик может сказать, есть ли жемчужина в раковине, прежде чем ее откроют? – поинтересовалась она.

Хаджи и Абдул, переглянувшись, рассмеялись.

– Если бы мы это знать, мы уже давно быть богач, – ответил Хаджи.


Клэй провела с ныряльщиками пять дней и отсняла семь с лишним рулончиков пленки. В других обстоятельствах она задержалась бы дольше – на неделю или около того. Ловцы жемчуга окончательно освоились с ее присутствием и даже порой отвлекались от дел, чтобы показать ту или иную подводную достопримечательность. Настроение у Клэй было отличное: она уже видела, что работа сделана хорошо, и статья получится эффектная.

Однако где-то там, в Маниле, оставался Джош Льюис, а Джоши Льюисы на дороге не валяются, и Клэй опасалась, что не застанет его по возвращении: в этой части мира люди то и дело меняют свои планы. Она не сомневалась, что сумеет найти Джоша, даже если разминется с ним на Востоке, однако свидание где-нибудь в Лос-Анджелесе будет лишено того очарования случайности, которой была отмечена их непредвиденная встреча в дальнем уголке планеты. Если из их знакомства и выйдет какой-нибудь толк, то только здесь и сейчас.

Поэтому Клэй решила поторопиться и, упаковав оборудование, распрощалась с Абдулом и ныряльщиками. Хаджи отвез ее в Замбоангу, а несколько часов спустя она уже сидела в кресле самолета, летевшего в Манилу.

Глава 3

Джош Льюис, выдавливая лаймовый сок на свеженарезанные дольки манго, меланхолично глядел в окно, не слишком радуясь утреннему сиянию Манильского залива. Сегодня он был уверен только в двух вещах: во-первых, что день будет жаркий, во-вторых, он опять пропадет впустую.

Последние семь суток Льюис и его главный оператор Ларс Нудсен провели в дурном расположении духа, коротая послеобеденное время в постели, а вечера – за пивом «Сан-Мигель» и виски «Джонни Уокер».

Нудсен бросил взгляд на часы, висевшие на стене гостиничного кафе.

– Мне пора, в десять часов я осматриваю студии «Метро Манила продакшнз», – сказал он, нехотя поднимаясь на ноги. Нудсен выглядел бодрым и подтянутым, светлая борода придавала ему мужественный вид, и только складка поперек лба да чуть обвисшие веки напоминали о том, что он разменял четвертый десяток. – У меня такое чувство, что в конце концов нам придется тащить оборудование из Сиднея.

– Ну и жизнь, – вздыхая, отозвался Джош. – За то, что Харви втравил нас в это дерьмо, его нужно поджарить в аду.

– Лучше поджарить его здесь, – заметил Нудсен, произнося слова с заметным шведским акцентом. Он мрачно выглянул на улицу, где под палящим солнцем уже едва не плавились каменные плиты тротуара. – Увидимся вечером.

– Пока, Ларс.

Льюис попросил официантку принести еще чашку пряного филиппинского кофе, который он предпочитал пить черным, и закурил сигарету.

Харви Шафнер, подумал он. Испытание терпеливости, выпавшее на долю Льюиса и Ларса, было всецело на его совести. Когда предыдущий продюсер «Золотого треугольника» слег с инфарктом, студия назначила на его место Шафнера, и этот сукин сын первым делом урезал бюджет фильма и послал Джоша и его главного оператора в путешествие по Азии искать дешевые съемочные площадки. Это был ловкий шаг с его стороны; затягивая пояс потуже, Шафнер поднимал свой авторитет в глазах руководства студии и получал возможность утереть Джошу нос.

Когда-то Харви и Джош были друзьями и вместе учились в Академии киноискусств Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Закончив академию, они буквально за гроши сняли кинокомедию «Как быть?», которая, по счастливой случайности, попала на фестиваль в нью-йоркском Линкольновском центре. Хотя прокат картины не принес больших барышей, благодаря доброжелательным отзывам критиков перед Харви и Джошем открылись радужные перспективы.

Потом они сняли пару комедийных ужастиков для «Америкэн интернэшнл». Фильмы оказались весьма прибыльными, и к 1973 году перед молодым тандемом распахнулись двери ведущих студий страны. В течение шести лет они создали четыре кассовые ленты, в том числе «В тени друг друга», которая принесла Джошу премию Оскара. Однако уже следующий их фильм, «Лабиринт», провалился с треском. Еще во время съемок исполнительницу главной женской роли обвинили в хранении кокаина, а артист, исполнявший мужскую роль второго плана, сломал ногу в аварии. Съемка шла с опозданием и перерасходом бюджета, руководство надавило на Харви, и тот отнял фильм у Джоша и вновь сократил его. Джош обратился в арбитражный суд и выиграл дело, после чего началась полоса сплошных неприятностей. Студия самовольно выпустила «Лабиринт» в местный прокат, и ленту постигла финансовая катастрофа.