Оливия Голдсмит - Клуб Первых Жен

– Мамочка, дорогая, я уехала в Голливуд много лет назад, но теперь я вернулась. Я здесь. И я теперь гораздо старше.

– Многие прекрасные женщины попадают в ловушку, расставленную мужчинами в Голливуде, – продолжала говорить мать, не слушая Элиз, – у богатой и красивой женщины нет никакого шанса уберечься. Они попользуются тобой, будут говорить, что любят тебя, родная. Но все дело в деньгах. Всегда только в них.

Элиз задержала дыхание, пытаясь подавить подступившие слезы. Потом с трудом сглотнула и произнесла:

– Я осторожна, мама, но иногда мне кажется, что я слишком осторожна.

– Ты никогда ничего не изменишь, Элиз. Они унизят тебя, отнимут все деньги, а потом выбросят. Посмотри, что они сделали с твоей кузиной Барбарой. Бедняжка, живет где-то в Африке, вокруг нее крутятся подозрительные типы. Снабжают ее наркотиками и забирают все деньги.

Голос матери стал громче, она открыла глаза и внимательно посмотрела на дочь.

– Не позволяй им увлечь тебя на дно. Сохраняй свое достоинство. Это все, что у тебя есть, в конце концов. Твоя честь. Всегда поступай правильно.

У Элиз ком застрял в горле. «Если бы она только знала, то была бы очень разочарована во мне», – подумала Элиз. Ее очень тронула доброта и удивительное понимание мамы, поэтому она ни за что не позволит ей узнать о предательстве Билла и о своем недостойном поведении в номере 705 отеля «Карлайл». И то, что беречь свою честь, – значит быть одинокой.

Элиз посмотрела на мать. Та начинала клевать носом, ее прозрачные веки дрожали. Очень мягко Элиз произнесла:

– Мама, уже поздно, тебе следует отдохнуть.

Она поставила свою фотографию в рамке на ночной столик рядом с горкой таблеток и пилюль.

– Увидимся на следующей неделе, родная. Может быть, я что-нибудь могу для тебя сделать, пока не ушла?

Мать пробормотала, не открывая глаз:

– Скажи дедушке, я хочу покататься на моем пони. Элиз встала и поцеловала ее в щеку, чувствуя себя одинокой, как никогда в жизни.

– Да, я скажу. Я скажу ему.

Анни была немало удивлена, когда позвонила Элиз и пригласила ее на ленч в «Ле Сирк». Почему на ленч? И почему в «Ле Сирк»? Хотя у Элиз денег было больше, чем у других женщин, с которыми была знакома Анни, она также знала, что та не особенно торопилась их тратить. А в «Ле Сирк» половина порции мусса «pample-mousse» стоила шесть долларов, так что выходило, что это – единственное место в Мантхэттене, где один грейпфрут стоил двенадцать долларов. Возможно, это делалось с тем, чтобы произвести впечатление, потому что никто даже не собирался заказывать это блюдо, когда в меню и без того хватало всякой всячины.

И если Анни сначала лишь удивилась приглашению, то потом была просто шокирована, когда позвонила Бренда и сказала, что ее тоже пригласили. В это время Анни сидела за письменным столом, пытаясь записать некоторые свои мысли. Она даже не отдавала себе отчета в том, что именно пыталась написать: рассказ, стихотворение или просто вести дневник. Ей редко удавалось перенести на бумагу то, о чем она думала. Она заставляла себя каждый день часами сидеть за письменным столом, даже если все это время просиживала, уставившись на чистый лист бумаги. Но она все-таки пыталась. Дело было в том, что стоило ей сесть, как ее охватывала невыносимая слабость при взгляде на пустой лист. И когда, нарушая гнетущую тишину, вдруг зазвонил телефон, она даже подпрыгнула, но потом с облегчением вздохнула.

– Что там затевается? Элиз пригласила меня на ленч в «Ле Сирк». Она что, решила заняться благотворительностью?

– Я не в курсе, – заявила Анни.

– Интересно, это как-нибудь связано с Биллом? Я не говорила тебе, Анжела рассказала, что в прошлом году у него было целых три секретарши. Он их совершенно замучил. Одна из них, практически, говорит, что он чуть ли не кидался в нее сосисками.

– Да ладно, Бренда! Так вот о чем болтают студентки в «Кромвель Рид»? Возможно, Билл слишком требовательный, но все же он видный мужчина. Не думаю, что он способен опуститься до такого.

– Никогда не знаешь, чего от них ожидать. Что до меня, так все мужики – сволочи.

Анни вдруг ощутила в душе какую-то пустоту – то, чем была теперь ее жизнь.

Должно быть, Бренда поняла это, потому что спросила:

– Как тебе там живется без Сильви? Чем занимаешься?

– Да все в порядке. Вот подумываю сесть за роман.

– Колоссально! Помню, в колледже я тоже пыталась начать.

– Серьезно?

– Конечно. Это был «Война и мир», но потом мне надоело.

Анни рассмеялась. Да, Бренда никогда не давала ей скучать.

– Так что там насчет ленча? – напомнила ей Бренда. – Почему она пригласила именно меня?

– Кто знает. Но я думаю, мы это скоро выясним.

– Анжела мне еще говорила, что Элиз как-то на днях показывалась в «Кромвель Рид» и там было что-то!

Анни попыталась представить себе эту сцену, так как Элиз описала ей все в красках по дороге домой. Она не сдержала улыбку.

– Ну… и? – спросила она.

– Что-то произошло в офисе Билла в «Кромвель Рид». И в холле. Элиз была в потрясающем светло-лиловом кожаном платье, не меньше. Анжела говорит, что о совместной жизни уже не может быть и речи.

– Ну что ж, слава Богу, – сказала Анни. И, слава Богу, что Бренда узнала это от кого-то другого.

– Боже мой, она же столько лет унижалась. Почему она именно сейчас все разрушила? – поинтересовалась Бренда.

Анни почувствовала, как постепенно гнев заполняет пустоту в душе. Она вздохнула, как бы пытаясь изгнать его. Это возмутительно, как эти мужики ведут себя. Просто невыносимо.

– Кто знает? Может, из-за смерти Синтии, – сама предположила Бренда, – может, из-за последней выходки Билла. В самом деле, недавно на ужин в фирму он прихватил с собой молоденькую красотку. Может, он собирается из наследницы сделать еще одну свою подружку. Кроме того, она еще и сидит на кокаине.

– Бренда, откуда ты это знаешь? – спросила Анни, одновременно с раздражением и заинтересованностью.

– Сегодняшние газеты, – призналась Бренда, – там была небольшая заметка. Кстати, ты знаешь, что за красивая художница из хорошей семьи изображала из себя «жену» на вечеринке в «Кромвель Рид»? Еще ножкой под столом заигрывала? Я это все сама вычислила. А Дуарто мне лишь подсказал насчет кокаина.

– Бедная Элиз.

– Да, Анни, вот еще что. Что ты собираешься надеть? Я уже не влезаю в свои самые большие брюки.

– Брось, Бренда. Что за вопрос!

– Еврейский. Это один из четырех вопросов на еврейской пасхе: что ты собираешься надеть? где ты это взяла? сколько это стоит? и есть ли там мой размер?

– Очень смешно.

– Так стоит ли покупать что-нибудь?

– Помнишь, что сказал Эмерсон?

– Нет, я забыла.

– Остерегайся всех тех мероприятий, где требуется новая одежда.

– Ах, да! И никогда не назначай свидания парню по имени Снайк. Да что может парень по имени Ральф Вальдо знать о женских брюках или о чем-либо другом?! Ты знаешь, что все время, пока он жил в Вальден Паунд, он ходил завтракать к своей матери? И он привез все свое белье обратно домой, ей-богу.

– Бренда, а Вальден Паунд был Торес, а не Эмерсон, – сказала, смеясь, Анни. Ей было приятно смеяться, и она знала, что Бренде это тоже нравится. – Но, Бренда, – продолжила она, – Элиз вообще хороший человек, и сейчас ей, должно быть, больно. Может, ей нужны друзья, так что будь посерьезней.

– Я и так серьезная. Просто я подумала, может, учудить что-нибудь. Одеться а-ля Элизабет Тейлор, посещающая гавайский бар. Это все из-за Элиз. Почему от всего, что связано с нею, мне хочется говорить на идиш и надевать кафтаны? Но я даже не могу влезть в свои брюки. Мне уже впору переходить в другую весовую категорию. Знаешь ли ты, что это значит?

– Не уверена.

– Конечно, нет. Ну, ладно, дорогие слушатели, я вам сейчас это объясню. Когда ваши брюки не застегиваются на вас, вы должны либо начать худеть, либо покупать новый гардероб. Все это доставляет мало удовольствия и дорого по меньшей мере, поэтому я все-таки ем. А если я пытаюсь сидеть на диете, чтобы влезать в свои вещи, я все равно не влезаю в них, а от этого еще меньше удовольствия, тогда я опять ем. Конечно, если я покупаю одежду большего размера, я вознаграждаю себя за плохое поведение, и тем самым делаю его еще хуже. Потом мне уже ничего не остается, кроме как есть. Раньше я никогда не переходила за 18-й размер. Так что вопрос стоит следующим образом: переходить ли мне в другую весовую категорию? Покупать ли что-нибудь новенькое для «Ле Сирк» или выглядеть как черт знает что?

– Бренда, у меня уже голова от тебя болит. Перестань ты издеваться над собой.

– Ага, и сейчас ты мне будешь говорить, что во мне сидит худышка, которая просто жаждет выбраться наружу. О Господи, пусть она сделает это, может быть, я тогда буду весить вдвое меньше.

В конце концов они договорились, что Бренда не будет ничего покупать, и они обе наденут что-нибудь строгое, что было на руку Анни, так как у нее просто больше ничего другого не было.

* * *

По дороге в «Ле Сирк» Анни поймала себя на мысли, что идет по Семьдесят шестой улице. После стычки в «Карлайле» она ненавидела эту улицу и старалась не ходить по ней. Сегодня она с восьми утра была на ногах и даже не успела забежать домой, чтобы переодеться. Этим утром она дежурила в больнице. Это была тяжелая работа, но и покидать своих пациентов тоже было нелегко. Анни опаздывала. Элиз и Бренда простят ее. Так как она торопилась, ей было не до глубокомысленных размышлений. И когда она наткнулась на дом, где располагался отель Аарона, Анни прямо вздрогнула.

В Нью-Йорке стоял ясный день, небо было голубое-голубое. Уже становилось прохладно, пахло осенью и чувствовалась скорая зима. У дверей «Ле Сирк» Анни встретила Сирио, непризнанного гения социологии. Он знал положение всех богатых женщин в городе и рассаживал их соответственно. Сейчас же он сердечно улыбнулся и провел ее к Элиз, сидевшей за банкетным столиком, одним из тех, которые считались самыми престижными. По-видимому, Элиз все еще занимала весомое положение, Анни не любила подобной обстановки: холодно-голубой, почти ледяной декор – слишком торжественно для ленча. Но ей пришлось смириться; это устраивало Элиз – хорошо ухоженная, довольная собой, она сидела в расслабленной позе, словно на сцене. Да это и в самом деле была сцена. Напротив них с двумя женщинами, которых Анни не знала, сидел Брук Астор. Рядом пристроилась и молодежь – Блейн Трамп, оживленно беседующий о чем-то с хорошенькой девушкой. Элиз кивнула Анни, когда та вошла в зал, и поцеловала ее в щечку, потом взялась за свой бокал.

– Мартини? Или, может, газированного французского бензина? – Ее голос звучал как-то странно, почти обиженно.

– Белого вина, – попросила официанта Анни. – Элиз, с тобой все в порядке?

– Насколько можно ожидать. У вас в больнице это, наверно, зовется «тяжелый случай, но жить будет». Вот, лечусь потихоньку.

Небольшой переполох и возня у дверей возвестили о приходе Бренды. На ней было что-то непомерно большое и красное с перьями. «Хорошо еще, что я убедила ее надеть что-нибудь строгое», – подумала Анни, поморщившись.

– Надеюсь, это – вымирающий вид, потому как он заслуживает этого, – проворчала Элиз.

Анни сама ненавидела мех и перья. Хорошо, что они еще были искусственные. Но какого черта она их на себя нацепила! Анни украдкой взглянула на Элиз, но та казалась спокойной. Да, Элиз никогда не выставляет напоказ недостатки своих гостей.

– Привет, Бренда, – Элиз широко улыбнулась, произнеся эти слова так, чтобы все слышали, как она поздоровалась. «Только из поколения в поколение передается так и воспитанность. И только они могут вызывать такую самоуверенность, – подумала Анни. Ей доставило немало усилий не оказаться в объятиях Бренды.

– Ага, вся шайка в сборе! – сказала Бренда, радостно улыбаясь. – Что у вас здесь происходит, мать вашу?

Элиз и бровью не повела.

– Так, веселимся, – ответила она, и Анни опять заметила какие-то странные нотки в ее голосе. Анни и Бренда посмотрели на Элиз в ожидании того, что она скажет.

– Мне кажется, что-то нарушилось в балансе вещей, и необходимо восстановить равновесие.

Элиз взглянула сначала на одну, затем на другую подругу.

– Я полагаю, нам следует этим заняться.

– А в чем, собственно, дело? – спросила Анни.

– Ты же знаешь, Билл бросил меня, и ты знаешь, что люди говорят о женщине, которую унизили и оскорбили, – без тени злобы в голосе, с улыбкой на лице ответила Элиз.

– Элиз, поверь, мне искренне жаль…

– Бренда, к черту эти сочувствия. Я специально выбрала людное место, так что надеюсь, обойдемся без слез. И если мне нужен будет муж, я куплю себе еще одного. А сейчас я желаю восстановить справедливость.