— Вы та самая молодая леди, которая была с шевалье? Вас тогда ранили…

— Да, вы правы. Он сейчас здесь, мистрис?

— Еще в постели. Прибыл на рассвете и сразу в постель. Молодой Седрик тоже спит…

Что ж, так она и думала: он не торопится выполнять обещание. Этого она ожидала. Потому и приехала.

Пен вошла в дом.

— Я поднимусь наверх, — сказала она не допускающим возражений тоном. — Прошу сказать Седрику, чтобы он позаботился о моей лошади… Ах да, шевалье придется прервать свой сон и ему потребуется горячая вода, чтобы умыться. Он отправляется в путешествие на несколько дней.

Мистрис Райдер позволила себе выразить некоторое удивление.

— Он ничего не говорил об этом, мадам.

— О, конечно, он ведь был таким усталым на рассвете, не правда ли? Можете мне поверить, именно это он собирается сделать, как только проснется. А до этого пожелает позавтракать, и будет хорошо, если вы пришлете ему то, что он любит. Вы, конечно, знаете его вкусы.

Сказав все это, Пен с ослепительной улыбкой проследовала по лестнице наверх.

Комнату она нашла сразу и не раздумывая властно постучала в дверь.

— Седрик… — раздался голос изнутри. — Какого черта ты ломишься спозаранку? Я тебя не звал.

Пен вошла, раздвинула занавески кровати.

— Доброе утро, Оуэн.

Он сел, мгновенно забыв про сон.

— Пен! Какого… Что вы здесь делаете?.. И почему ножик торчит у вас из рукава?

Какой у него острый взгляд. Она уже успела забыть о своем грозном оружии.

— Ах, это… — ответила она как можно небрежнее и взяла кинжал в руку. — На переправе… там был один мужчина… Мне показалось, у него дурные мысли по отношению ко мне, и я… я постаралась, чтобы они не воплотились в жизнь.

С этими словами она положила кинжал на столик возле кровати.

Оуэн откинул одеяло, поставил ноги на пол. Он был совершенно голый — красивое, сильное тело. Прошлой ночью в маленькой круглой комнате без окон она не видела его обнаженным полностью.

Пен отвела глаза. На двери висел халат, она сняла его с крючка и молча протянула ему. Оуэн не сразу взял его. Наверное, подумал, что вчерашняя ночь, их быстрое расставание не удовлетворили ее — потому и пожаловала сюда, в таверну, с самого утра.

Он слегка улыбнулся, натягивая одежду.

— Какое неожиданное и приятное появление, дорогая. Мог ли я надеяться на что‑либо подобное?

— Причина не в том, о чем вы подумали, шевалье.

Она уклонилась от протянутых рук, подошла к камину, помешала кочергой поленья, подложила новые. Даже спиной она ощущала его разочарование, негодование, ярость.

Все эти чувства действительно душили его, он не понимал: зачем она появилась в таверне? Что за игра?

Его взгляд упал на маленький серебряный кинжал, валявшийся на столе. С недоумением и беспокойством он увидел на нем следы крови.

— Вы пользовались им? — строго спросил он, поднимая кинжал со стола.

— Нет смысла носить его с собой и не пускать в ход, — ответила она. Слова показались ему вызывающе дерзкими. — Думаю, вы не можете не согласиться со мной?

Продолжает дурацкую игру! Что за женщина, в самом деле! Какая дьявольская выдержка и холодность наряду с горячностью и страстностью.

— Вы отчасти правы, мадам, — произнес он тоном утомленного учителя, — но только оружие полагается чистить после употребления. Иначе лезвие быстро потускнеет. Об этом должен знать каждый, кто привык вонзать его в людскую плоть.

С этими словами он подошел к умывальнику, смыл кровь с кинжала, насухо протер тряпкой.

— Вот как это делается. — Он тронул лезвие пальцем и воскликнул:

— Ого! Довольно острое, будьте с ним осторожны. — И, отдавая кинжал, спросил:

— Вы всегда носите его в рукаве?

— Нет, — ответила она. — Только в исключительных случаях. Пиппа посоветовала взять с собой, и я рада, что послушалась. На переправе у одного человека были, как мне показалось, недобрые намерения.

Неприятная агрессивность почти уже пропала, она снова становится самой собой. Он спросил:

— И все‑таки для чего вы предприняли ваше недолгое, но не вполне безопасное путешествие? Неужели только затем, чтобы разбудить меня и перемешать поленья в камине?

Она не приняла шутливого тона, в ее голосе появились менторские нотки:

— Знаю, вы поздно добрались до постели, шевалье, но все же позволила себе думать, что к этому времени вы будете уже готовы для поездки, — Значит, вы оказались столь любезны, что приехали проводить меня в Хай‑Уиком? Помахать рукой?

— Не совсем, шевалье. Я приехала, чтобы сопровождать вас туда.

Эту новость Оуэн принял в молчании. Леди Пен каждый раз удивляла его чем‑то. Помимо того, что возбуждала, захватывала, обескураживала. Порой злила. Сейчас она его опять разозлила.

Он смотрел в ее спокойные, уверенные глаза и начинал понимать, что главным действующим лицом в предстоящих розысках будет все‑таки она. Ему же предстоит делать то, что она хочет и когда она этого хочет.

Да, он взялся помочь ей, но не подряжался, черт возьми, быть при этом быком в ярме, которого ведут, куда пожелает хозяин!

— Давайте разберемся, мадам, — сказал он досадливо. — Правильно ли я понимаю, что вы не доверяете мне и хотите убедиться, что я не стану вас обманывать и отправлюсь в Хай‑Уиком, а не на какое‑нибудь еще торжество по случаю Крещения?

Она поняла, что он по‑настоящему оскорблен, и поспешила загладить невольную вину.

— Вы совершенно не так меня поняли, Оуэн, совершенно не так! — горячо сказала она. — Я решила поехать, потому что для меня это вопрос жизни. Моей жизни. И значит, я обязана принять участие в поисках правды, а не взваливать их целиком на другого человека. Но без помощи, без вашей помощи мне никак не обойтись.

— Как же вам удалось вырваться из когтей принцессы? — спросил он уже смягчившимся тоном.

— О, это мой большой секрет, — ответила она с улыбкой. Раздался стук в дверь. Вошел Седрик с тазом и кувшином горячей воды.

— Лошадь в конюшне, — доложил он. — Мистрис Райдер послала вам воду, она говорит, мы отправляемся в путешествие, сэр?

— Да, Седрик, приготовь коней.

— Для миледи тоже, сэр?

— Да, и для нее. Леди Брайанстон возвращается в Гринвич. Джон Райдер сопроводит ее туда. Пускай он седлает своего коня.

— Слушаю, сэр.

Мальчик с интересом вглядывался в обоих. По отрывистой речи шевалье он понимал, что тот находится в состоянии, близком к гневу, и был уверен: причиной тому присутствующая леди.

Не успела закрыться за Седриком дверь, как Пен сказала:

— Нет, Оуэн, я поеду с вами.

— Не будьте столь неразумны, — проворчал он, наливая воду из кувшина в таз. — В этом нет никакой необходимости. Я сделаю все, что будет возможно, поверьте мне и возвращайтесь в Гринвич. Вас проводит туда сын мистрис Райдер, и больше никто не посмеет проявить к вам недобрые намерения.

— Нет, — повторила она без особого нажима, как говорят о чем‑то окончательно решенном. — Никто не должен делать это вместо меня. Я нуждаюсь в вашей помощи, поверьте мне… в вашем… — Было видно, она ищет наиболее подходящее слово. — В вашем участии… совете… Без них я не смогу, Оуэн…

Он яростно тер лицо влажным горячим полотенцем. Затем вытерся насухо и стал править бритву на широком кожаном ремне.

С некоторым душевным смятением Пен наблюдала за тем, как он бреется. За этим интимным, чисто мужским занятием. Оно лишний раз напомнило ей о Филиппе. Тот носил бороду, аккуратную треугольную бородку, которая очень шла к его худому лицу…

Сейчас она отчетливо представила его себе, вспоминая, как любила смотреть, когда он бреется, подстригает бородку, прикладывает к лицу горячее влажное полотенце. Постепенно она обретала душевное равновесие, тревога оставляла ее.

Она сделает это ради него. Ради памяти о нем… Поедет и узнает все, что можно узнать…

Она спокойно ожидала, когда Оуэн закончит свои приготовления, и они отправятся в путь. Да, он обижен на нее — недоумевает, злится, ну и пусть. Какое это имеет значение в сравнении с тем, что им предстоит разузнать… сделать!..

Итак, решено: она едет с ним!

Возможно, это увеличит разрыв, наметившийся между ними, но это же, безусловно, поможет ей остаться самостоятельной в своем поведении, поможет сосредоточиться только на одном — на достижении намеченной цели.

Оуэн скинул халат, потянулся за рейтузами. Пен упорно смотрела в огонь, стараясь думать о чем угодно, только не о наготе Оуэна д'Арси.

Он повернул голову в ее сторону, и его раздражение растаяло. Он уже научился немного понимать ее и сейчас читал по ней, как по открытой книге, хотя она сидела к нему спиной. В той книге черным по белому было написано, каких усилий стоит ей отталкивать, отторгать его от себя даже сейчас, в преддверии совместного путешествия. Если оно состоится. Хотя он честно пытается сделать все возможное, чтобы она отказалась от своего намерения: для нее это будут лишние тяготы, дополнительные душевные муки.

Зато для него могут открыться кое‑какие возможности, и первая из них — укрепление любовного союза. Только не на благо французской дипломатии, а на благо собственного тела. И души…

— Хорошо, — произнес он ей в спину беспечным тоном. — Пускай будет так, как вы считаете нужным.

Она резко повернулась.

— Почему вы вдруг решили сдать свои позиции?

Он поморщился.

— Вам не угодишь, мадам. Вы настаивали, я согласился. И вы опять недовольны.

— Извините, шевалье. Я действительно зарвалась. Рада, что не обиделись на меня.

Он пожал плечами.

— Вы совершенно правильно сказали, Пен: это в первую очередь ваше дело. Ваша забота и ваша печаль. Я согласен.

— Спасибо.

Он кивнул, наступило молчание. Оно продолжалось и когда мистрис Райдер принесла завтрак и он стал есть, жестом пригласив Пен к столу, от чего она также молча отказалась.

Закончив еду, он начал укладываться. Положил в кожаный мешок смену белья, халат, бритву, пару ботинок, а также — ее удивило это — складную чернильницу из кожи. Неужели собирается писать письма в поездке? Интересно, кому?

Вошел Седрик и сообщил, что лошади оседланы и готовы.

— Мы захватим одну из моих птиц, Седрик, — сказал Оуэн. — Возьми клетку. И не забудь мешок.

— Да, сэр.

— Птица? — не удержалась Пен от вопроса, когда мальчик ушел. — Зачем?

— Прирученный голубь. Верите или нет, он неплохо служит моим интересам.

— Вы имеете в виду, доставляет ваши сообщения, депеши и все такое?

— Совершенно верно. Ради благополучия и преуспеяния Франции.

Если своим ответом он хотел смутить ее, показать, что вопросы, которые она задает, зная о его деятельности, бестактны и назойливы, то не достиг желаемого.

Она простодушно произнесла:

— О, вы сможете целый вечер потратить на ваши письма, если надо. И сегодня — когда остановимся, не доезжая до Уикома, и в другие дни. — Ей подумалось, что она сказала что‑то не то, и она покраснела. И добавила:

— Боюсь, вечерами я не смогу составить вам компанию.

— В самом деле? — с ухмылкой пробормотал он и поспешил выйти из комнаты, кивком пригласив ее следовать за ним.

Накинув плащ, она спустилась по лестнице, размышляя о том, что, как видно, он не понял ее до конца и придется сказать ему напрямик, что если в нем еще теплятся какие‑то глупые надежды, то лучше, чтобы он их сразу и навсегда выбросил из головы.

Мистрис Райдер выскочила из кухни, когда они сошли вниз.

— Надолго отправляетесь, сэр?

— Вернусь через четыре дня.

— Счастливого пути. Наш Джон готов, чтобы сопроводить миледи.

— Спасибо вам и Джону, мистрис Райдер, — сказала Пен, — но я не нуждаюсь в услугах вашего сына, ибо отправляюсь вместе с шевалье.

— Ох, а мы думали… Шевалье говорил…

— Я ошибался, — весело признал Оуэн. — И теперь исправляю ошибку.

На дорожке сада стоял молодой человек, он держал под уздцы крупного гнедого коня. Рядом с ним спокойная серая кобыла пыталась подкормиться жухлой зимней травой. Седрик привязывал мешок своего хозяина к седлу вороного коня. На земле рядом с ним стояла клетка с окольцованным голубем.

— Ставьте вашу лошадь обратно в стойло, мастер Джон, — сказала Пен. — От вас требуется только одно: помогите мне взобраться на моего Вильяма.

— Я сам помогу леди, — вмешался Оуэн. — Прошу!

У Пен перехватило дыхание: впервые после прошедшей ночи она ощутила на своем теле его руки. Но все произошло так быстро, что она не знала: было это или не было, тем более что Вильям начал недовольно мотать головой и фыркать, что вызвало беспокойство Оуэна.