– А турок вы видели? – спрашивала она азартно.

– Нет, Варвара Андревна, с турками не встречались. Армия ведь и к Днестру ещё не подошла. Вот с татарами стычки были. Они горазды обозы грабить. Но в бой не вступают: налетят тучей, визжат, хватают, что могут – и бежать. Кони у них резвые, догнать трудно, и неприхотливы очень – едят колючки, быльё, ветки даже. Наши же лошади в степи устают сильно и резвость теряют.

Шереметев рассказывал всё это уже по второму разу – первый раз на прогулке – но нетерпенья не проявлял, напротив, улыбался.

За обедом Михаила между ними посадили. С другой стороны стола Марию жёг взглядом пан Вацлав, и по временам останавливались на ней деланно равнодушные глаза пана Тадеуша. Вареньку это всё очень занимало.

Вечером опять была музыка и, на радость Марии, с танцами. Не бал, а как объявила хозяйка, домашний музыкальный вечер, и гостей не особенно много.

Мария с удовольствием подала руку Шереметеву, и они пустились скользить по паркету, как тогда в Москве, и также как тогда, весь вечер протанцевали вместе. На Марии было её любимое бледно-голубое платье. Она чувствовала лёгкость и ловкость во всём теле, особенно в ногах. Михаил вёл её точно в лад музыке. Словом, только в конце вечера она вспомнила о своём решении быть с Шереметевым похолоднее, чтобы не давать ему напрасных надежд.

Так что, когда лакей передал ей просьбу старшего конюха зайти к нему, она отклонила намерение Михаила её проводить и пошла одна. Просьба конюха её не удивила – Зорька утром немного прихрамывала. Правда, не ко времени, но откуда ж конюху барские дела знать.

Так рассуждала она про себя, проходя темноватым коридором, когда на её лицо упал шёлковый платок, тут же плотно стянувшийся, а саму её подхватили и понесли сразу несколько пар рук. Она попробовала сопротивляться, но держали крепко, и она быстро оказалась в карете, тут же поехавшей вскачь.

Глаза у неё были завязаны, да и дышать этот платок мешал, поэтому, как только её положили на сиденье кареты, она подняла руки, чтобы освободить лицо. Тут же её запястья были взяты широкими мужскими ладонями и опущены вниз.

– Кто вы, сударь, и что значит всё это? – попыталась она спросить, но из-под плотной повязки раздалось лишь мычание.

Спутник её молчал. А может, их тут несколько было? Так ехали довольно долго. Мария пробовала возиться на сиденье, как бы устраиваясь поудобнее – в этом ей не препятствовали. Но как только она пробовала освободиться от платка на лице или нащупать дверцу кареты, её руки немедленно заключались в жёсткий плен.

Наконец карета встала, открылась дверца, но выйти Марии не дали – опять понесли. Нёс уже один человек, так что она от души побрыкалась. Свободы это, правда, ей не принесло, но хоть излила немного свой гнев, который не могла выразить словами.

Потом неизвестный опустил её в кресло и, судя по звукам, вышел, затворив дверь.

Сдёрнуть платок, когда никто не хватает за руки, было делом одной минуты. Она была в нарядно убранной комнате с ярко горящим камином.

Первое – дверь. Заперта. Окно. Завешано бархатной шторой. Снаружи темно, значит, не на главный въезд выходит. Ага, рама подаётся! В это время послышались шаги. Отскочила от окна и быстро подвинула штору на место.

Дверь медленно отворилась, пропуская медленно входившего кавалера, очень разряженного, с ног до головы в кружевах и бантах. Лицо его было закрыто широкими полями шляпы. Марии очень хотелось подскочить и шляпу эту сдёрнуть, чтобы увидеть наглеца. Или, ещё лучше, надвинуть эту шляпу ему на физиономию и проскочить мимо. Но сдержалась. В доме слуги, так не убежать.

Кавалер шляпу снял уже в поклоне, так что лица за свисавшими буклями парика опять не было видно. Медленно выпрямился. И у Марии сразу прошёл весь страх и стало смешно. Пан Вацлав! Господи! Ну и ну!

Минуту они смотрели друг на друга в молчании. Потом пан Вацлав решился:

– Панна Мария простит меня. Причиной моё чувство, сильное чувство. Панне Марии не будет причинено никакой обиды.

– Никакой обиды? – она задохнулась от ярости. – Да как вы смеете!

– Я честный человек, панна Мария, а не какой-нибудь… В соседней комнате ждёт священник.

– Что-о?! Да вы с ума сошли!

На его лице появилось упрямое и злое выражение.

– Панна Мария не хочет стать женой честного человека? Она хочет быть очередным развлечением для пана Тыклинского?

«Ну и дурак», – подумала Мария и тихо с расстановкой сказала: – У вас, пан Шидловский, очень странные понятия о чести. Я вас честным человеком не считаю. А хочу я только одного – чтобы меня немедленно отвезли обратно или хотя бы дали лошадь – сама доеду.

Пан ещё больше насупился и стал похож на рассерженного кота.

– Панне Марии надо успокоиться.

Он картинно хлопнул в ладони, и в комнату внесли стол, уставленный тарелками и бутылями.

– Может, панна Мария так сердита потому, что проголодалась, после ужина она будет благосклоннее?

Рыжие усы разошлись в улыбке под неподвижными глазами.

– Ах, он ещё шутит! – сказала себе Мария. – Ну я ему сейчас…

Она жестом отклонила протянутую руку пана и пошла к столу сама. Быстро обогнула стол и, встав с противоположной стороны, изо всех сил бросила блюдо с заливной рыбой. Бросок получился удачным – ударило той стороной, где была рыба – но не очень метким. Целилась она в лицо, а попала в грудь, и теперь с нарядного камзола тягуче капало желе и свисали рыбьи хвосты.

Рот пана открывался, но звуков из него не выходило. Мария засмеялась. Он сначала попытался отряхиваться, потом обошёл стол и схватил хохочущую Марию за плечо. Она начала вырываться, и его пальцы сжались так, что она с трудом удержалась от крика.

– Хорошо же, – прошипел он ей в лицо, – Я хотел по-благородному… Но теперь панне Марии придётся обойтись без священника.

Он быстро вышел.

– Ах, как я огорчена, что не стану пани Шидловской, – фыркнула Мария.

Она оглядела стол. Ножи все были столовые с круглыми концами, но наточенные, и она выбрала поострее. Потом подумала и взяла в другую руку длиннозубую вилку.

Окно открылось с жутким скрипом, Мария поспешно метнулась к столу и вовремя: дверь заскрежетала замком и в щель просунулась голова ражего молодца. Она принялась скрести ножом по тарелке, как бы отрезая кусок мяса. Дверь закрылась.

Мясо, которое она терзала, оказалось ветчиной, и от запаха Мария вспомнила, что не ела уже полдня. Ветчина была нежной и в меру солёной. Она сунула в рот кусок и, позвенев напоследок посудой, двинулась к окну. Взобралась на подоконник, аккуратно расправила за собой штору и, присев в проёме на корточках, выглянула вниз. До земли было высоковато, но не слишком – видать, это не второй этаж, а первый на подклети.

Повисла на руках и спрыгнула, не упав. На подол только наступила – жалко платья, испачкалось. Рядом светилось окно над самой землёй и доносились голоса. Заглянула. Это оказалась кухня. Но какая же грязная и маленькая! Мария отошла в темноту, огляделась. Жаль, не было какой-нибудь накидки – светлое платье и открытые плечи в темноте заметны.

По запаху и звукам нашла конюшню. У дверей сидел под фонарём холоп. Она, пригнувшись, проскользнула к маленькому окошку.

Да-а! Может, это и было когда-нибудь конюшней, но теперь – просто грязное стойло. И лошадей там всего три!

«И этот нищий однодворец собирался на княжне Голицыной жениться! – усмехнулась Мария. – Не иначе, как на приданое расчёт имел.»

Лошадь ей, конечно, не вывести. Разве подождать, пока холоп уйдёт? Если уйдёт. Но во всяком случае надо посмотреть, где ворота и какая стража.

Стражи у ворот не было! Мало того, они даже не были заперты!

– Похититель, – хихикнула Мария.

Пожалуй, лучше всего сейчас уйти подальше, а утром поискать лошадь в какой-нибудь деревне.

Между тем, звук, который уже некоторое время привлекал её внимание, стал громче, и стало ясно, что это дробь копыт по дороге, и лошадь скачет сюда. Она отбежала в тень полуразвалившегося сарайчика.

Всадник, проскочивший в ворота, с той же скоростью пролетел к дому и закричал что-то по-польски. Мария разобрала только имя хозяина и «пся крев». Хозяин выскочил на высокое крыльцо и некоторое время они переругивались. Потом один пан слез с крыльца, а другой – с лошади, и зазвенели сабли.

Отважный рыцарь спасает прекрасную даму – Мария вглядывалась, стараясь рассмотреть его лицо.

Отважным рыцарем оказался пан Тыклинский.

Между тем вокруг сражающихся начали собираться холопы, и Мария с беспокойством заметила, что все они вооружены.

Брошенная лошадь пана Тадеуша медленно передвигалась по двору, нюхая землю. В общей суматохе на неё никто не обращал внимания. Мария потихоньку стала перебираться к ней поближе, держась в тени строений. Проклятая луна светила, как десять фонарей.

– Лошадка, ну иди, иди ко мне, лошадка, – говорила она мысленно. – Милая моя, иди ко мне.

И лошадь будто слушалась её, подходила всё ближе. Вот она уже почти рядом, ещё два шага. В это время прямо в её сторону откуда-то сзади пошёл холоп, собравшийся поглазеть на сражение. Мария быстро бросила в сторону то, что держала в правой руке. Оказался нож. Тяжёлый, серебряный, он воткнулся в землю перед самым носом парня. И пока тот разглядывал находку да пока прятал за пазуху, Мария уже схватила поводья и влетела в седло.

Седло, конечно, было мужским, и у неё задрался подол до самых подвязок. Одёрнуть юбку не удалось. Громкие крики со всех сторон погнали её к воротам. Но, опомнившись, она повернула назад. Нехорошо оставлять пана Тадеуша без лошади, в таком разбойничьем месте ему не поздоровится.

Следующие моменты слились для неё в сплошную круговерть лиц и рук. Она кричала:

– Прыгайте, пан Тадеуш, – до тех пор, пока не почувствовала сзади седока, который судорожно отмахивался саблей.

Выскочив за ворота, Мария послала лошадку рысью, но погони не было, и она перестала торопить лошадь, а оглянулась назад – Тыклинский ли это? Это был он. Причём смотрел он через её плечо не куда-нибудь, а на её открытые колени в ажурных чулках.

– Давайте остановимся, княжна, и сядем поудобнее.

Его голос звучал спокойно, с интонацией улыбки. Мария вспыхнула. Рука сзади протянулась и перехватила поводья. Лошадь встала, и вот уже пан стоит рядом и протягивает к ней руки. Ноги Марии не доставали до стремян, поэтому ей пришлось перекидывать ногу через луку седла. При этом юбка задралась ещё больше, и стали видны даже оборки на панталонах. Она поспешно сползла с седла на подставленные руки и сердито посмотрела в его лицо. Он не смеялся и даже не улыбался.

– Ночью прохладно.

Он накинул на её обнажённые плечи свой плащ.

– Да, спасибо, – пробормотала Мария.

Его руки застегнули плащ и как бы невзначай коснулись её подбородка.

Он приладил перед седлом плотную подушку.

– Надеюсь, так панне Марии будет удобно.

Обхватил ладонями её талию, чтобы посадить на лошадь.

– Я счастлив, что мне удалось освободить вас от этого насильника.

Поскольку он не поднимал её, то его руки на её талии превратились в объятия, голос звучал нежно.

– Интересно, – подумала Мария, – это ещё как посмотреть, кто кого освободил.

– Ой, скачет кто-то, – сказала она.

Пан быстро оглянулся.

– Никого, показалось.

Но трепетность момента уже была нарушена, и княжна уселась на подушку, а её освободитель в седле позади взял поводья, не забывая нежно придерживать свою добычу.

О том, что она опять добыча, Мария начала догадываться, когда они свернули с дороги и поехали по лесной тропинке.

– Пан Тадеуш, мы разве не к Олизарам едем? – спросила она сразу.

Он смутился.

– О, мы просто проедем здесь, так быстрее.

– Не надо, ночью мы можем заблудиться, лучше по дороге.

Тыклинский молчал, а лошадь под его рукой прибавила шагу.

– Пан Тыклинский, куда мы едем?

Голос Марии требовательно и громко прозвучал в тишине леса. Рука пана крепче обняла её плечи.

– Пусть панна Мария не беспокоится, мы отдохнём в доме моего друга, а утром поедем. По ночам небезопасно путешествовать.

– Но вы же… Я не поеду! Стойте!

Руки пана сжались крепче и прижали её к груди. Он что-то пробормотал по-польски, скользнул губами по её шее.

– Ах так! – разозлилась Мария.

У неё ещё оставалась вилка, заткнутая за шнурок корсета. В живот нельзя, мелькнуло у неё в голове, не повредить бы чего внутри, лучше в ногу. И она с силой воткнула вилку в верхнюю часть бедра пана, ближе к паху.

Какой великолепный вопль он издал! Мария пнула его по той ноге, что была с ближней ей стороны, и носок его сапога выскочил из стремени. Он сразу завалился на другую сторону. Вытряхнуть другое стремя было недолго. И вот она уже повернула лошадь в обратную сторону. Ничего, рана не опасная, посидит тут до утра, а от Олизаров она пришлёт холопа с конём.