– Теперь умрём голодной смертью, – сказала Варенька, и все опять покатились со смеху.

– А ну-ка, – Михаил стукнул по деревянной створке окошка, какие есть во всех буфетных непонятно для чего – вероятно для подглядывания за господами.

От удара что хрустнуло, и створка отворилась.

– Михаил Борисович, вы думаете, мы в эту дырочку пролезем? – продолжала смеяться Варенька.

Михаил и правда попытался пролезть – плечи не проходили. Попробовал Александр – ещё хуже. Тогда он просунул в окошко длинную руку и, чуть не свернув голову, дотянулся-таки до щеколды. Дверь распахнулась.

Тут им стало совсем невмоготу от смеха, и они, не разбирая, покидали в корзинку холодное мясо, хлебцы, пироги, яблоки, ещё что-то и, уже не скрываясь, шумно помчались в своё убежище.

Здесь их встретила Нина. Она, видно, только что вошла и с удивлением оглядывала остатки пиршества и раскиданные подушки.

– О, Нина Георгиевна, – весело сказал Александр, – нужен ещё бокал.

– Нина, а там уже всё кончилось? – спросила Варенька.

– Я не была, – коротко сказала Нина.

– Не была? – удивилась Варенька, – А почему?

– Голова болит, – ответила Нина ещё сумрачнее и в упор взглянула на Марию.

– От головной боли у нас есть средство первостатейное, – Михаил протянул ей полный бокал.

– Нет, я не буду, я спать пойду, – упрямилась Нина, но на уговоры сдалась и села.

Зазвенели бокалы, зазвучали здравицы, но мрачный вид Нины действовал на компанию, как дождь на костёр. Веселье угасло.

– Поздно уже, – вздохнула Варенька, – давайте расходиться. Да и молодым… – хотела она сказать какую-то свадебную прибаутку, но увидев настороженные брови Марии, смолчала и лишь улыбнулась.

Во весь их весёлый вечер не было ни одной свадебной традиционной шутки или присловья, и Мари была благодарна Вареньке и Михаилу за это. Обычно на свадьбах эти присловья, солёные и срамные, сыпались с избытком.

Теперь Варенька лишь перекрестила их обоих. Все смутились несколько. В этом общем смущении Мария потянула Александра за дверь. Быстро прошли коридорчиком и проходной комнатой и нырнули в свою спальню.

Плотно закрылась дверь, звякнула задвигаемая щеколда. Они стояли друг против друга у двери, будто не в силах двинуться. Куда-то пропали и забылись Варенька с Михаилом, сердитая Нина, царь со своей войной. Сашины глаза забирали её взгляд, ей казалось, она тонет в этой тёплой черноте.

– Ты моя жена, – медленно сказал он.

Мария улыбнулась и выпустила изо рта немного счастья, которым была полна.

– Да, – она взяла его за руку. – Пойдём.

От прикосновения его ладони по её руке к плечу побежала сладкая дрожь. Он хотел было второй рукой обнять, но она с той же улыбкой остановила.

– Погоди.

Довела до кровати, посадила, опустилась перед ним на пол и, взяв его ногу, начала стаскивать сапог. Он попытался было отдёрнуть ногу, поднять её, но она с той же улыбкой счастья молча покачала головой, и он подчинился.

Сапоги снялись с трудом – хорошо пригнаны. Теперь Александр сидел босой, в разлохматившихся портянках и удивлённо смотрел, как Мария старательно трясла перевёрнутые сапоги. Ничего не вытрясалось. Она сунула руку внутрь и отогнула стельку.

– Глубоко запрятали!

На ковёр выкатились несколько золотых монет.

– Так вот что мне там наминало! – засмеялся Александр, – А я думал, придётся к сапожнику нести.

– Совсем ты в своей Италии порядок забыл, – стрельнула в него глазами Мария, вытрясая второй сапог.

Поднялась на ноги, сказала торжественно:

– Вот теперь ты мне муж.

Александр обхватил её всю горячими руками и поймал ртом её губы.

…

Когда именно начались и как долго продолжались крики за дверью и стук, они не знали, поскольку посторонние звуки не доходили до их сознания. Но через некоторое время они пришли в себя настолько, что разобрали, что именно там кричат. Кричали такое, что хуже не бывает:

– Поручику Черкасскому срочно явиться к государю!

Александр разомкнул объятия и, кашлянув, сказал:

– Слышу. Сейчас буду.

Он растерянно повернулся к Марии.

– Я быстро.

Она покивала.

– Я подожду.

Помогла ему привести в порядок платье, ещё раз кивнула.

– Иди.

Оставшись одна, она постояла немного, потом не спеша подобрала с полу золотые, убрала в шкатулку, посмотрела в зеркало – не голова, а метёлка! – и решила ополоснуться. Вода, конечно, холодная, ну да в ванне и некогда сидеть – царь его, конечно, быстро отпустит. А потом она надушится из пузатого пузырёчка, и когда Саша придёт, она его встретит… Она длинно вздохнула и принялась быстро раздеваться.

Вскоре она с удовольствием оглядывала себя в зеркале и с удовольствием чувствовала свежесть кожи под новой сорочкой. Волосы она заплетать не стала, пышная золотистая волна покрыла спину до подколенок. Она с сожалением посмотрела на сорочку – очень приглядна, но прозрачна слишком, надо накинуть халат. Ну да ничего, в халате тоже хорошо, он розовый с голубыми глазками. А когда Саша придёт, халат можно снять…

Он пришёл с таким лицом, что она испугалась. Выдавил:

– В армию. Немедля.

Она молчала, не понимая.

– Я быстро вернусь. Как доеду – сразу назад. У генерала выпрошусь…

Она вышла из оцепенения, зачастила:

– Но почему? Ведь не сразу же. Я с тобой поеду!

Он взял её за плечи, стал целовать всё лицо, шею, волосы. Сказал:

– Я под балконом проеду.

И вышел.

Почти сразу он очутился под её балконом, уже снаряженный, в плаще и треуголке, в сопровождении солдата с двумя сменными лошадьми в поводу. Они смотрели молча друг на друга. Потом он улыбнулся, кивнул ей и поскакал по аллее прочь.

Солдат жалостливо вздохнул:

– Эх, сердешные! – поскакал следом.

Мария осталась на балконе. Сначала смотрела вслед, потом стала смотреть на озеро. Разгоравшаяся заря отражалась в стеклянной воде. Солнце поднималось, и становилось тепло, только босые ноги ещё зябли.

Пришла Варенька, заглянула в лицо, обняла.

– Одевайся, к завтраку пора.

– Я не пойду.

– Пойдём. Алексей уехал. Царь его ещё вчера отправил. Так пьяного в карету и положили, – Варенька хихикнула. – И свита его хорошо наугощалась, еле в сёдлах сидели. А царь и усом не повёл, сказал, в дороге, мол, ветерком обвеет, быстро протрезвеют. Ну, Маша, вставай.

Мария помотала головой.

– Я не из-за Алексея, что он мне. Ему-то я как раз благодарна должна быть, ведь всё к лучшему для меня обернулось. Просто есть совсем не хочется и вялость какая-то.

– Ну ладно, – Варенька поднялась, – скажу, голова у тебя болит.

Она ушла, а Мария снова принялась смотреть на озеро. Теперь оно всё сморщилось под утренним ветерком, шлёпало о берег мокрыми ладошками волн, переливалось в ярком утреннем солнце.

Варенька скоро вернулась.

– Велено тебе идти. Катерина-то было согласилась, а Пётр щёки надул – распустились фрейлины, никакого этикету, что хотят делают… Давай я тебе платье достану.

Платье Варенька выбрала зелёное. Она любила этот цвет, а Мария – нет, но сейчас это было всё равно.

За столом было мало народу – почти половина мест пустовали – а те, кто сидели, были вялыми и неразговорчивыми после почти бессонной ночи. Один царь был бодр, как всегда с утра, и говорил за всех.

– Ну что, княгиня молодая, – зычно приветствовал он Марию, – хорошо ли почивали?

– Благодарю, государь, хорошо, – отвечала она, глядя поверх его бровей.

– А что же лицом бледна, будто кто спать не давал? – похохатывал Пётр и подмигивал сотрапезникам, приглашая повеселиться.

– Государь, разлука с супругом не может не печалить, – пробовала унять его Катерина.

Но Пётр не унимался.

– Так ведь она не хотела замуж, брыкалась, как кобыла необъезженная! Неужто князь за одну ночь так укротить её сумел, что она уж в разлуке печалится?

Мария старалась не слышать того, что вылетало из его мокрого рта с коричневыми от табака зубами, и еле досидела до позволения встать. Варенька, конечно, вышла вместе с ней и уговорила пойти в сад. Они забрались в своё любимое место, на дерновую скамью в розарии, сорвали по цветку и прикололи к лифу поближе к лицу – обе любили розовый запах.

– Знаешь, Маша, по-моему, он всё-таки ревнует, – неожиданно сказала Варенька.

– Кто?

– Да царь же. Иначе с чего ему так злиться и из себя выходить?

Мария смотрела, как по её руке ползёт божья коровка. Букашка добралась до кончика просвечивающего розовым на солнце пальца и взлетела, смешно растопырив крылышки.

– Вот ещё! Кто я ему, чтоб меня ревновать? У него своя жена есть. А у меня свой муж, – на последнем слове она чуть запнулась и улыбнулась своей запинке.

– Ах, святая простота! – всплеснула руками Варенька. – А то ты нашего царя-батюшку не знаешь! А что в Москве было, забыла уже?

Мария вздохнула и неуверенно возразила:

– Но тогда я была не замужем, и он не венчан.

Варенька вскочила на ноги.

– Так ты на это надеешься, думаешь, его таинство церковное остановит? А Нина? А графиня Олизар? А гетманша Сенявская? Я вот что думаю, он и на Алексея так сильно озлился, что сам на тебя виды имеет, а сын ему вроде дорогу перебежал. Потому и Александра услал, если б мог, он бы и сразу от венца его отправил.

Мария с досадой сломала ветку.

– Так что он, думает, добьётся чего-нибудь от меня?

– Наверное, думает. Он ведь редко отпор от нашей сестры получал, а может, и никогда. Царь ведь. Да ты погоди, не ломай куст-то, а то садовник пускать нас сюда не будет. Надо тебе уехать куда-нибудь, пока он не охолонёт.

– Куда?

Варенька пожала плечами.

– Ну в гости к кому-нибудь. Пани Ядвига давеча к себе звала.

– Ну да, я в гости, а тут Саша вернётся… А вот он вернётся, и я с ним попрошусь!

– Так тебя и пустят.

– Пусть попробуют не пустить!

Мария скорчила рожу и зарычала:

– Я им житья не дам.

Она спрыгнула со скамьи, оскалила зубы и, согнув пальцы, как когти, пошла на Вареньку.

– Р-р-р! Я страшная ведьма с Лысой Горы, я любого могу со свету сжить.

Варенька с визгом побежала спасаться, Мария за ней.

Дорожки в розарии узкие, вьются круто, не разгонишься, никак не догнать подругу. И вдруг из-за поворота налетела на стоящую Вареньку, да так сильно, прямо врезалась! А Варенька стояла перед Ниной. А Нина плакала и отворачивалась. При виде Марии она даже убегать бросилась. Пришлось её ловить, усаживать на скамью да по плечам гладить. Варенька всё это время спрашивала, кто её обидел, а Нина только головой мотала да руками отмахивалась. Наконец, она подняла мокрое красное лицо на Марию и с надрывом крикнула:

– Зачем? Зачем тебе это надо было?

Мария в растерянности только глазами моргала.

– Ах, не понимаешь, – из Нины неудержимо полились слова, как до этого слёзы.

– Тебе ведь всё равно за кого замуж идти было. Ведь уговорила ты Шереметева отказаться, и его могла бы уговорить. Ведь ты, ты же знала, что я его… Что мы с ним… А ты нарочно! Зачем я тебе призналась! Если б ты не знала, то и не трогала б его.

– Постой, Нина, постой, – Мария трясла её за плечи.

Но та не слышала и, кажется, не могла остановиться, слёзы снова потекли по её лицу.

Мария оглянулась. Где-то здесь был маленький бассейн с рыбками.

– Ты куда? – спросила Варенька у вскочившей на скамью и озирающей окрестности Марии.

– Вон там бассейн, воды принесу, – ответила та, спрыгивая.

Пригоршня воды, выплеснутая на лицо Нины, немного привела её в чувство, хотя окончательно успокоилась она лишь после обстоятельного умывания на краю бассейна.

Такие маленькие круглые бассейны белого камня стояли по всему парку. В них плавали разноцветные рыбки, охотно хватающие крошки, которыми любили кормить их гуляющие дамы. Рыбки и сейчас сплылись и широко разевали рты у поверхности воды, ища угощение.

Наконец, Нина утихла и насухо вытерла лицо, изведя на это платки всех троих.

Мария протянула ей свою руку с заветным перстеньком.

– Посмотри, вот этот перстень с голубками и бирюзой, ты его у меня давно видела.

– Да, – сказала Нина, – он всегда у тебя.

– Мне его Александр подарил, давно. И решено меж нами всё уж давно было, сразу, как он из Италии вернулся. А не говорила я этого потому, что согласия батюшкиного пока окончательно не было.

Мария помолчала, глядя в недоверчивые чёрные глаза.

– Ниночка, тебе показалось, что между вами склонность была. Ведь он не говорил тебе ничего. А у тебя будет настоящий суженый, ведь ты же красавица. Вон, поклонников сколько у тебя.

Нина замотала головой. Глаза снова наполнились влагой.

– Ну, вот опять, – всплеснула руками Варенька. – Ну не плачь.

– Оставьте меня, уйдите, – тихо сказала Нина.

– А ты опять слёзы лить примешься? Как же мы уйдём!