— Все, они уже упустили свой шанс, — заявила Хельвен со смехом, отошла от окна и закрыла ставни. Она прекрасно поняла серьезность предупреждения, скрытую за легковесностью реплики Адама. Одно дело — проявлять своенравие дома, и совсем другое — теперь, когда им с Адамом предстояло произвести благоприятное впечатление на графа Анжуйского.

Внизу проскакал замыкавший кавалькаду всадник. К седлу возле сумки была приторочена веревка, к другому концу которой был привязан прекрасный неоседланный жеребец в яблоках. На другой стороне улицы, в тени дома, стоял Варэн де Мортимер, горящим взором неотрывно глядя на окна дома напротив.

* * *

Фульке, сын Фульке ле Решэна, графа Анжуйского, был человеком среднего роста, среднего сложения и средних лет. Физически крепкий, он находился в самом расцвете сил. В прошлом шевелюра могла богатством красок соперничать с волосами Хельвен, однако к нынешнему времени несколько поблекла и приняла более мягкий рыжеватый оттенок, а на макушке заметно поредела. Над усыпанным крупными порами носом в форме картофелины светились серебристой сталью ничего не пропускающие мимо внимания глаза. Именно за выражением глаз графа следовало наблюдать собеседнику, не обращая особого внимания на обманчиво добрую и радушную улыбку.

И отец, и сын были очарованы Хельвен. Фульке настоял, чтобы лично проводить ее к столу, где усадил гостью рядом с собой.

— Ты ведь не будешь возражать, сэр Адам? — с напускной любезностью обратился он к несколько озадаченному супругу. — Нам так нечасто выпадает удовольствие принимать столь замечательных людей.

— Да, конечно, сэр, — сдержанно согласился Адам, в душе крайне недовольный. Дело не в том, что он не доверял жене. Просто Хельвен выглядела слишком соблазнительно в парадном платье из аквамаринового шелка, идущего к цвету ее глаз, отчего те делались более живыми, чем обычно. К тому же ей было хорошо известно искусство флирта, и Адам чувствовал болезненный укол ревности всякий раз, когда видел ее рядом с другим мужчиной, — это напоминало ему о прежней жизни. Сохраняя невозмутимое выражение лица, Адам занял место несколько поодаль от супруги.

Отец с сыном соперничали за внимание Хельвен, то и дело подкладывая ей на деревянный поднос самые изысканные закуски, пока молодая женщина не рассмеялась, умоляя их остановиться, ибо в противном случае она просто лопнет. Но среди шуток и веселья Хельвен отметила явное соперничество между графом и его сыном, надеясь, что Адам также обратил на это внимание.

— Хельвен… — задумчиво повторил опоздавший к застолью гость, которого она узнала еще до того, как он был представлен: Уильям ле Клито. — А что значит это имя?

Хельвен бросила в его сторону мимолетную улыбку.

— По-валлийски это означает «солнечный свет», мой господин. Меня назвали в честь моей прабабушки Хельвен Уэрч Оуэйн. Она была княгиней.

— Я вижу, вы можете этим гордиться, — заявил круглолицый плотно сбитый молодой мужчина, на его вялых губах заиграла горькая усмешка. — Я понял это именно так. — Он еще сильнее усмехнулся, выражение лица приобрело злобный оттенок. — Извините за мое любопытство, но ваше имя слишком необычно. Наверняка вы та самая Хельвен, с которой был помолвлен один из моих рыцарей, некий Варэн де Мортимер?

— Нет, милорд. — Стараясь не выдать волнение, она ответила низким голосом. — Мы не были помолвлены с этим человеком. Его обвинили в заговоре и убийстве, признали виновным и… впрочем, вы все знаете не хуже меня. — Она в упор посмотрела на ле Клито расширившимися укоряющими глазами.

— Какой Варэн де Мортимер? — недоуменно поморщился граф. У него была скверная память на имена.

— Ты его знаешь, — вмешался Джоффри, — крупный человек с желтыми волосами, у него еще вечно колец на руках больше, чем пальцев. Да вон же он, посмотри, вон там справа, как раз усаживается.

У Хельвен лихорадочно застучало сердце, бешеный пульс колотился и в висках. Перед глазами на мгновение все поплыло, что не помешало ей разглядеть мужчину, занимавшего место за находившимися ниже подмостями, где рассаживались поесть люди из окружения ле Клито. Заметила Хельвен и то, что Варэн смотрит прямо в ее сторону, буквально испепеляя яростно-враждебным взглядом. Хотя обычно никто не считает голубой цвет теплым, сейчас голубой блеск глаз де Мортимера обжигал тело Хельвен нешуточным огнем. Получается, Варэн в Анжере? Господи, сделай так, чтобы это ей только померещилось!

Уильям ле Клито вальяжно облокотился о стол.

— Я принял его к себе после того, как он был изгнан из владений моего дядюшки. Я так понимаю, миледи, Варэн и ваш супруг сражались на суде-поединке во время прошедшего Рождества. Там еще были какие-то неясные взаимные обвинения, не так ли? — Он насмешливо приподнял бровь. — Не думаю, что жуткие подробности имели место на самом деле?

Хельвен опустила взгляд на свои ладони, единственное место, куда она могла смотреть без опаски. Руки дрожали. От одного вида пищи подкатывала тошнота.

— С моей стороны было бы признаком дурного воспитания ответить на ваше любопытство в такой манере, как оно заслуживает, мой господин, — процедила она задеревеневшими губами.

— Люблю женщин, умеющих постоять за себя, — хихикнул он.

«Ах ты, скороспелый хлыщ! — подумала Хельвен. Еще не знаешь, какие уроки тебе преподаст императрица». Игнорируя юношу и ле Клито, она послала жалобный взгляд графу.

— Милорд, ради бога… Мне вовсе не хочется развивать эту тему… Дело неприятное и касается только меня.

— Ну что вы, леди Хельвен! Не расстраивайтесь. — Фульке неуклюжим движением стиснул ей руку и метнул сердитый взгляд в сторону ле Клито. — Лорд Уильям не собирался вас обижать, просто его юмор слишком тяжеловесен. Уверен, он принесет свои извинения.

Именно так и сделал ле Клито. Искренность торопливых извинений была столь же подлинной, как древность старинных предметов, в изобилии продаваемых на ярмарке. Однако Хельвен приняла извинения с такой же искренней признательностью и даже заставила себя съесть порцию восхитительной оленины, запеченной с травами, хотя каждый кусок застревал в горле. Хельвен ни на минуту не забывала, что на нее постоянно смотрит Варэн.

Она вновь перевела взгляд на Адама. Тот ел с невозмутимым видом, словно за столом ничего не происходило. Тем не менее от внимания Хельвен не ускользнуло, что он прикладывается к своему кубку несколько чаще, чем раньше. Теперь Адам уже не беседовал со священником, внимание переключилось на де Мортимера. На лице мужа Хельвен узнала то задумчивое отрешенное выражение, которое видела уже не раз, хотя не понимала, что скрывается за ним. Почувствовав на себе ее изучающий взгляд, Адам повернулся и встретился с ней глазами. Выражение лица моментально переменилось, лицо скривилось в неодобрительной ухмылке, усиленной укоризненным покачиванием головы. Хельвен закусила губу. В это момент Фульке дотронулся до ее руки, обращаясь к ней, пришлось повернуться к графу и переключить внимание на него. Понадобилась вся сила духа, чтобы с улыбкой поддерживать разговор, будто ничего не случилось. Однако Хельвен чувствовала — игра ей не вполне удается.

Трапеза продолжалась. Блюда сменялись одно другим, иногда перемежаясь каким-либо выступлением на забаву гостей. Гвоздем программы оказалась группа сирийских танцовщиц. Лица девушек закрывали тончайшие вуалевые накидки, которые заменяли им все прочие детали одежды. В особенном восторге были мужчины, ведь обычная одежда даже мелькнувшую на мгновение икру женской ножки превращала в повод для сальных замечаний и причину нервного облизывания губ. Гостей развлекал акробат. Игрок на лютне исполнил две героические баллады, за которыми последовала одна из любовных песен, сочиненных герцогом Уильямом Аквитанским. Содержание песни было таким же откровенным, как наряды сирийских танцовщиц.

Потом снова разнесли сосуды для омовения рук, вода в них была настояна на травах. На десерт подали фрукты и орехи со сладким вином. Наконец Фульке встал из-за стола и подозвал пажа, чтобы тот проводил его в личные покои, сделав знак Джоффри и Адаму следовать за ним. На прощание граф поблагодарил Хельвен за доставленное ее обществом удовольствие, поцеловав руку и приложившись к щеке Хельвен. Несмотря на теплое прощание, она безошибочно поняла — ее дальнейшее присутствие излишне.

— Не беспокойся обо мне, — сказала Хельвен, когда подошедший Адам взял ее за руку, переводя взгляд то на застывшего в ожидании пажа, то на ле Клито, который уже включился в игру в кости неподалеку от камина.

— Ты уверена, что с тобой все в порядке? Господи, знать бы заранее, вполне можно было обойтись без подобного дурацкого поворота судьбы. — Помрачнев, Адам принялся высматривать среди гостей Варэна де Мортимера. Оказалось, тот по-прежнему сидит на своем месте с кубком вина, стоящего посреди красноватой лужицы пролитого напитка. На одном колене примостилась черноволосая женщина со знойными темными глазами. Она обнимала Варэна за шею, перебирая пальцами его шевелюру, а тот положил свою ладонь ей на бедро. Женщина что-то нашептывала в ухо Варэна, но тот едва ли слушал, ибо все свое внимание обратил в сторону Адама и Хельвен.

— Да, уверена. — Хельвен с усилием сдержала неожиданную дрожь, торопливо поцеловала мужа и постаралась спрятаться от сурового взгляда Варэна. Укрывшись за прижавшейся к ее голове щекой Адама, Хельвен впитывала хорошо знакомый родной запах, и к ней действительно возвращалась уверенность.

Адам обнял жену за талию и повел через зал, чтобы поручить попечению своего телохранителя, проследил, как она уходит, и вернулся к ожидавшему пажу, уже проявлявшему явные признаки нетерпения. Адам решительно игнорировал присутствие Варэна де Мортимера, хотя ни на минуту не забывал о его присутствии, поглядывал за ним боковым зрением и даже заметил, как тот медленно расстегивает кружевной лиф своей дамы.

* * *

Оруженосец разлил вино, оставил кувшин и блюдо с засахаренными фруктами и, поклонившись, вышел из комнаты. Один из псов Фульке сделал несколько кругов по комнате и улегся на полу перед огромным очагом.

Адам передал Фульке запечатанный пергамент, который бережно хранил несколько последних недель, и по знаку графа уселся на стул с подложенной для удобства гобеленовой подушечкой.

Фульке вскрыл печать, развернул пергамент и принялся читать. Джоффри взял засахаренный марципан и аппетитно откусил половину.

— Интересно? — с набитым ртом обратился он к отцу.

Скорчив гримасу, Фульке покачал головой, затем поднес документ к канделябру и принялся перечитывать заново. Джоффри приподнял одну бровь, но, бросив оценивающий взгляд на отца, потерял интерес к происходящему и отвернулся. Он взял второй кусок марципана и швырнул собаке. Та прыгнула, схватила лакомство и облизнулась.

— Вы когда-нибудь занимались упражнением с копьем, сэр Адам?

— Да, милорд, правда, от случая к случаю.

— А мне кажется, довольно часто, — возразил Джоффри. — Я недавно в конюшне видел вашего жеребца и разговорился с вашим оруженосцем. Так вот, он сообщил мне, что вы попадаете копьем точно в центр щита на столбе десять раз из десяти.

— Остин имеет привычку преувеличивать, милорд.

— Мы завтра организуем учебный бой, отряд ле Клито против моих бойцов. Сочту за честь пригласить вас принять участие… Разумеется, в моей команде.

Такое предложение было равносильно приказу, в какой бы небрежной манере оно ни прозвучало. Сохраняя на лице бесстрастное выражение, Адам рассматривал молодого человека, который явно привык во всем добиваться своего. Вполне возможно также, что в случае несогласия он даже мог быть опасен.

— Оружие выбирайте по своему вкусу, милорд. Нельзя только пускать в ход острые лезвия клинков, даже если возникнет сильное желание наказать противника.

Адам наклонил голову в знак согласия и отхлебнул вина из своего кубка.

— Нельзя пускать в ход острые лезвия клинков, — медленно повторил он, убедившись, что его голос звучит спокойно.

Фульке холодным пронизывающим взглядом посмотрел на Адама.

— Ты знаешь, что здесь написано?

— Да, мой господин.

— А что там такое? — заинтересовался Джоффри. — Король Генрих собирается нас подкупить, чтобы мы не очень дружили с его любимым племянником?

Фульке в ответ фыркнул.

— Можно сказать и так. — Он протянул пергамент сыну.

— Бог ты мой! — воскликнул Джоффри, добравшись до самой важной части письма. — Да ведь она мне в бабушки годится!

— Она не кто-нибудь, а вдовствующая императрица Германии и законная наследница короля Генриха, — с суровым предостережением в голосе обронил граф, — к тому же ей всего двадцать пять лет.

Лицо Джоффри густо залилось румянцем. Он нервно сглотнул подступивший комок в горле и стал перечитывать пергамент, словно надеялся, что смысл написанного может измениться.