— Не говори так, дедушка! — требовательно воскликнула Хельвен.

— Но это же сущая правда, моя девочка. И мы оба это хорошо знаем. Последнее время я живу взаймы. И когда пробьет час уйти, скажу тебе честно, буду только рад. — Старик откинулся на резную спинку дубового кресла, сложив ладони у подбородка. Глаза Майлса все так же искрились весельем, голос звучал ровно и уверенно, без дрожи, нередко свойственной старым людям. Лицо Майлса не носило печати болезни, подтачивающей его изнутри. И все же последнее время ему не удавалось долго сохранять энергию и работоспособность. Приходилось экономить силы подобно тому, как домохозяйка старается уберечь задуваемое ветром пламя. Старику шел восемьдесят первый год. До такого возраста редко кто доживал. Медленно и неумолимо тело переставало подчиняться его воле.

— Ну, так вот, — ласково произнес старик, — теперь поговорим о твоей ссоре. Неужели ничего нельзя исправить?

Поначалу неохотно Хельвен рассказала всю историю, умолчав подробности о подозрительном серебре в сундуке Ральфа.

— Дедушка, знаю, что должна была вести себя более тактично, но просто испугалась. Ведь он сначала просто хотел утешить меня, а потом вдруг принялся меня целовать…

Майлс прикрыл глаза, представив Адама де Лейси таким, каким его помнил: спокойный молодой человек с серьезным выражением лица и смотрящими прямо темно-карими глазами под спускавшейся на лоб копной золотистых волос. Отменный наездник, ловко обращавшийся с мечом и еще лучше с копьем, Адам совсем не походил на человека, способного на безрассудный шаг, как утверждала Хельвен. Старик задумчиво посмотрел на внучку, прекрасно понимая, что та рассказала не все, и понимает, что он об этом догадался. Это было видно по тому, как Хельвен потупила взор, и щеки ее порозовели.

— Глупо, — фыркнул Майлс, — но удивляться нечему. Отчасти ты сама виновата. Не нужно зеркала, чтобы понимать, что ты нравишься мужчинам. Об этом всегда можешь узнать по тому, как они смотрят на тебя.

— И вовсе не виновата! — возмущенно заметила Хельвен.

— Ты не дала мне договорить. Я просто хочу добавить, что любой молодой мужчина, оказавшись с тобой наедине, причем по твоему же приглашению, да еще за полночь, вполне мог перейти грань, о которой даже и не подозревал. Ведь его первым побуждением было утешить тебя. Насколько мне известно, Адама де Лейси никак не назовешь бабником. У твоего отца никогда не возникало проблем с Адамом, которые доставлял ему молодой Майлс своим распутством.

— Так ты считаешь, что я должна извиниться перед ним? — деревянным голосом спросила Хельвен.

— Не обязательно, но подозреваю, что ты была несколько груба и из мухи раздула целого слона.

Хельвен опустила голову и стала теребить эмалевые звенья, вплетенные в пояс. Преклонный возраст ее деда не отразился на остром и проницательном уме, и от его испытующего взгляда молодой женщине стало неуютно. Она быстро выпалила:

— Дедушка, пожалуй, ты прав. Я постараюсь исправить ошибку.

Старик молча задвигал кадыком, и Хельвен заметила, что щетина на шее деда совсем серебряная.

— Не худшим вариантом для тебя было бы выйти за Адама де Лейси замуж, — снова заговорил старик, внимательно глядя на внучку. — Парень явно неравнодушен к тебе, к тому же имеет очень хорошую репутацию и в пограничье, и в королевских кругах.

— Дедушка, да разве это возможно, это ведь то же самое, что выйти замуж за одного из братьев, — и добавила, оправдываясь, — к тому же о моем будущем уже практически договорились.

— Я понимаю, — согласно кивнул старик. — Значит, ты по-прежнему готова принять предложение де Мортимера?

— Да, дедушка. — Хельвен бросила взгляд из-под черных ресниц. — После жизни с Ральфом я буду благодарна любому мужчине, чьи отлучки не станут доводить меня до припадков бешеной ревности.

— Хельвен… — начал Майлс, но не смог закончить, так как внезапное сильное утомление овладело им. Возникло такое чувство, словно вся жизненная энергия медленно выливается из тела и исчезает в камышовой подстилке.

— Дедушка, с тобой все в порядке? — Хельвен вскочила на ноги, перепуганная внезапно посеревшим лицом старика. — Ну-ка, выпей еще немного вика.

Майлс сначала смотрел, как она берет кувшин, но вдруг закрыл глаза. Ощутив, что в руке оказался кубок, старик снова посмотрел на окружающий мир, но не мог избавиться от ощущения, что его собственные веки стали тяжелыми, как монеты, которыми прикрывают глаза покойникам.

— Прости меня, дедушка, мне не стоило взваливать на тебя груз моих проблем. — Голос внучки дрожал.

Майлс протянул свободную руку вперед и легким касанием дотронулся до лица склонившейся внучки. Щеки у нее оказались влажными.

— Не-а, милочка, не надо тревожиться, — он с трудом изобразил улыбку. — Все в порядке, просто я устал. Мы с тобой поговорим после того, как я немного отдохну.

— Это не обязательно, дедушка. Я помирюсь с Адамом, а потом, как только Варэн возвратится из Нормандии, соглашусь на его предложение, вот все и уладится. Пойду-ка я позову маму.

— Деточка, может, лучше расскажешь мне все сначала? — хриплым шепотом обратился старик, но слов его уже никто не слышал, так как молодая женщина выбежала из зала, высоко подобрав юбки.

Глава 4

Обливаясь потом под ослепляющим солнцем, Адам закрыл глаза и жадными глотками стал пить вино прямо из бурдюка. Напротив Обри ФицНигель опустил острый конец меча прямо в пыль и вытер лоб тыльной стороной ладони.

— Ты давно не практиковался, — улыбнулся ФицНигель, который тоже от души утолил жажду и, удовлетворенно вздохнув, добавил: — Если бы мы дрались острыми лезвиями, а не этими костяными игрушками, я бы мог тебя убить.

— Нет, — улыбаясь, уверенно возразил Адам.

Практика — всего лишь практика, повторение движений во время быстрого воинственного танца атак и отступлений. Такая практика постепенно доводила движения до совершенства, и являлась совершенно необходимым этапом подготовки, но не предусматривала смертельных поединков и не воспринималась, как настоящий бой. Только в настоящей схватке возникало неподдельное леденящее душу и восхитительно острое чувство противостояния собственного мастерства с мастерством другого воина, когда знаешь, что ставкой будет либо твоя, либо его жизнь. А поскольку Адам совсем не хотел убивать своего офицера, то, как и напарник, использовал для упражнения меч с тупым лезвием.

Обри утолил жажду, закупорил бурдюк и перебросил его Остину, для обучения которого отчасти и был затеян тренировочный поединок.

— Хочешь сразиться на заклад? — с вызовом предложил Адаму немного отдохнувший рыцарь и, поплевав на ладони, поднял щит и встал в боевую стойку.

Адам обтер правую руку о поножи и снова взялся за рукоятку меча.

— Жаль лишать тебя честно заработанных денег, — парировал он, меняя позицию на песчаной тренировочной площадке поместья Торнейфорд. Когда Обри напал, Адам подпрыгнул над просвистевшим низко над землей лезвием меча и неожиданно оказался у неприкрытого бока рыцаря, затем обманным движением вынудил соперника выставить щит и ударил снизу. Обри отпрянул назад, словно перепуганный заяц, и шумно перевел дыхание. Адам рассмеялся и усилил натиск.

Со стороны главных ворот послышался конский топот, и вскоре во двор замка въехал небольшой отряд. Появились конюхи, выбежал слуга и стал что-то говорить оруженосцу Адама.

— Господин Адам, — крикнул Остин, — прибыл Майлс ле Галуа. Он пригнал несколько коней и хочет с вами переговорить.

Адам не рассчитал силу следующего удара, потерял равновесие и увидел выставленный снизу меч, под которым яростно сверкали слезящиеся глаза Обри. Адам раздраженно отпихнул меч упавшего рыцаря в сторону.

— Простите, господин, — виновато прикусил губу Остин.

— Ничего, я сам виноват. Не сосредоточился. — Адам протянул затупленный тренировочный меч юноше. — На, становись и постарайся отработать не хуже, чем я.

— Нет ничего проще, — шутливо бросил Обри.

Адам поднял вверх два сцепленных пальца, приветствуя недавнего соперника, сбросил на землю щит, поднял рубаху традиционным для англичан жестом и небрежно накинул ее на одно плечо. Затем направился через проход между двумя сараями в главный двор замка.

Старик осторожно спешивался с гнедого боевого коня из конюшен Ральфа. Позади Майлса, с мечтательной миной на лице, ослаблял подпругу у гнедого жеребца Ренард. Немного поодаль резво топталась привязанная к его седлу пегая лошадь.

— Лорд Майлс! — Адам с неподдельной радостью бросился навстречу, протягивая старику жесткую ладонь. — Вот уж, действительно, сюрприз!

Майлс хлопнул по протянутой руке.

— Так и задумано, — тепло ответил он, иронически оглядывая полуодетого Адама и перепачканную землей рубашку на его плече.

— Я упражнялся на мечах, да что-то сегодня неважно получается. Даже рад, что закончил. — Свободной рукой Адам отбросил со лба потемневшие от пота волосы.

— Дедушка пригнал лошадей тебе по пути домой, ведь ты забыл их взять, когда столь поспешно уехал от нас. — Ренард ехидно улыбнулся. — Нечасто мужики удирают от моей сестрички куда подальше, обычно бывает наоборот.

Адам окинул юношу холодным взглядом.

— Мало кто знает ее так же хорошо, как я.

— Или так же плохо, — несогласно помотал головой Ренард. Он ласково погладил бархатистую морду своего Лайярда и окинул быстрым взглядом запасного коня, метиса серой окраски. — На нем сидишь, как на шелке. По сравнению с ним старина Звездный Свет шершавый, словно дерюга.

Майлс улыбнулся, слыша такие откровения.

— Малыш, да у тебя развился изысканный вкус к лошадям.

— Почему бы и нет, я же наследник, верно? — произнесено было легкомысленным тоном, но в глазах Ренарда, прежде чем он опустил густые ресницы, внимательный наблюдатель мог бы уловить мрачный, если даже не злобный блеск. Со стороны тренировочного двора донеслись звуки лязгающего металла. Ренард соскочил с коня и неторопливо двинулся к площадке, на которой продолжалось состязание на мечах.

— Чересчур смышленый парень, иногда даже во вред самому себе. — Майлс отошел в сторону, предоставляя конюхам возможность расседлать боевых коней. Затем и основных, и запасных повели к каменному корыту с водой. — С таким острым языком он когда-нибудь нарвется на неприятности. Жизнь научит не болтать лишнего.

— Ренарду еще нет и шестнадцати, а большинство парней в таком возрасте весьма несдержанны, — отозвался Адам, вспоминая о недавних прегрешениях своего оруженосца.

— Э, нет, просто ты успокаиваешь себя, вместо того чтобы его проучить. — Майлс с тяжелым вздохом уселся на каменную ступеньку, упершись ладонями в колени.

Адам рассмеялся, кивком признавая согласие со словами старика, и подал знак слуге.

— Вы останетесь поесть?

Майлс наклонил голову и задумчиво добавил:

— Не-а, он все-таки хороший мальчишка. Ему велели проводить меня до дома. Отчасти хотели, конечно, отдохнуть от него несколько дней. Но Ренарду надо уже привыкать и к ответственности, и к умению повелевать подчиненными. А другая причина в том, что несколько дней назад мне было совсем плохо.

Взгляд Адама посерьезнел. Майлс махнул рукой, и на лице возникла гримаса отвращения.

— Собственно, ничего серьезного, сам виноват. Просто выдохся, пытаясь на равных бегать с шестилетним мальчуганом. Правду говорят, что старики впадают в детство. Но, Господь свидетель, я поплатился за свою глупость. Джудит и Хельвен два дня держали меня в постели и поили поссетом[1], да еще никого ко мне не пускали. — В глубине глаз старика, глубоко посаженных на морщинистом лице, засветились озорные искорки. — Тогда я им заявил, что лежать покойником в часовне было бы веселее, и вдобавок превратился в совсем несносного больного, так что женщины в конце концов образумились и только что не вытолкали меня из замка! — Майлс взглянул на шумно фыркавших у поилки лошадей, чьи тени причудливо переплетались на истоптанной копытами земле. Лицо старика вдруг стало снова серьезным, и он пристально взглянул на Адама. — Хельвен рассказала мне, почему вы повздорили.

Адам сбросил рубашку прямо на землю и уселся рядом, повернувшись спиной к Майлсу, так чтобы тот не мог видеть выражения его лица.

— Ах, вот так? — безразличным тоном откликнулся он и, ухватив пальцами пучок травы рядом с ногой, резко вырвал его из высохшей почвы.

Но, даже не видя лица молодого мужчины, Майлс безошибочно определил, как напряглись его мускулистые плечи, почувствовал резкую перемену в настроении и мысленно возблагодарил Бога, что Ренард ушел осматривать площадку для состязаний. Старик кивнул в сторону трех жеребцов:

— Хельвен прислала тебе коней в знак своего извинения. Она мучается угрызениями совести и признает, что поступила с тобой нечестно. — Морщины на старом лице сделались резче у рта и глаз. — Она такая же упрямая, как и ты.