— Тупой. Страшный, — Антон плюхнулся на диван, и котяра тут же приземлился к нему на колени. — Представляешь, какие дети от него будут?

— Какие еще дети?! — мой смех ему очень не нравился.

— Уродливые и белобрысые! Бр-р-р!

— Ну ты и придурок! Я сама блондинка! — даже смеяться от такого наезда перестала, а настроение очень быстро меняло окраску.

— Бр-р-р-р-р! — еще решительнее повторил он, не найдя других аргументов. — К тому же и носатые!

— Идиот.

Интересно, а я могу его выгнать из его собственной квартиры? Ведь он даже плату мне вернул. Формально-то за кота, хотя с тем у нас уже установился политический нейтралитет: драк больше не случалось, мы просто успешно игнорировали друг друга. Хотя по ночам чудовище все же укладывалось мне в ноги, отдавливая их до боли своим весом. Но я терпела! Он же меня терпел.

Демонстративно обиделась и занялась делами — достала конспекты и учебник, разместилась за кухонным столом, налила одной себе кофе. Антон тоже принял мысль, что сегодня лучше нам больше не общаться, хоть и придется спать на одном диване, поэтому так же демонстративно сходил в душ, переоделся в спортивные штаны и футболку, которые тоже, наверное, водились в этой квартире, постелил себе и завалился на боковую, тут же припечатанный к месту котом. Ну и ладно.

Я просидела над конспектами недолго. Просто оценила материал, что мне придется освоить к следующему экзамену, который предположительно будет гораздо сложнее первого. А потом тихо, стараясь не разбудить своих буйных, но в данный момент мирно сопящих мужланов, пошла в ванную наверх. Повалялась минут двадцать в пене — лучший способ, чтобы привести себя в порядок после самого трудного дня. Переосмыслить произошедшее.

Руслан с Ольгой помирились и наконец-то займутся друг другом — это нам всем упростит жизнь. С Сергеем… даже думать о нем стыдно. Интересное дело, а ведь еще совсем недавно чувство стыда мне вообще не было свойственно, особенно в таких вопросах! Насколько же сильно я успела измениться, насколько уязвимее стала… и обратимый ли это процесс? Когда все закончится, я буду прежней? Или так и останусь ванильно-совестливой дурындой? А Антон… Антон ревнует, но не желает этого признавать. Я нравлюсь ему сильнее, чем он обозначает под своим сексуальным желанием — но ни за что в этом не признается. Меня и радует, и волнует это понимание. Сейчас я бы не слишком сильно удивилась, поняв, что он относится ко мне чуть ли не так же, как я к нему. Но он не скажет об этом прямо! А мне он нужен! Нужен до такой степени, что я готова плюнуть на все свои первоначальные установки, лишь бы получить его любовь. Хотя бы ненадолго, пусть и на пару дней. Очень нерациональный выбор, но в груди так сладко замирает от одной этой мысли. Я даже о матери вспомнила — если она тогда пребывала в таком же отупелом состоянии, то я понимаю, почему мамуля сделала настолько грандиозную ошибку, как умчаться за папашей в ад.

Отодвинула шторку и вскрикнула. Антон сидел на бельевой корзине боком ко мне.

— Алин, давай встречаться?

— Уходи отсюда! — я метнулась к полотенцу и попыталась быстро завернуться в него.

Он встал и посмотрел на меня. Не удержался и оценил мой внешний вид странным прищуром, но ему удалось вернуть взгляд на мое лицо.

— А встречаться давай? — шагнул ближе.

— Антон! — я задыхалась, возмущенная его наглостью. — Иди уже отсюда!

— А встречаться? — теперь он улыбался так хитро, что мне захотелось ему утвердительно ответить. Прямо губами. Прямо в улыбку.

— Антон… — меня волновало его настроение. Его медленное движение ко мне.


Он подошел, положил руки мне на голые плечи, повел ими вниз, потом вверх, к лицу.

— Ты же согласился подождать… — я понимала, что сейчас он настроен делать что угодно, но только не ждать.

Он держал мое лицо ладонями, поэтому я даже взгляд отвести не могла, отчего волнение нарастало рывками.

— Алина, а если я не хочу ждать? А если ты не хочешь ждать?

Я не знала, что ответить. Рука, державшая полотенце на груди, задрожала. Было бы очень глупо сейчас убеждать его, что он мне неприятен, что совсем-совсем мне не нравится — не поверил бы, потому что все слишком очевидно.

Он поцеловал, едва коснувшись губ, потом в щеку, в шею. Сжал мою руку и попытался мягко убрать. Снова посмотрел в глаза. Он старался не давить — да он прилагал все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы не давить слишком сильно, но у него это плохо получалось. Что я делаю? Кому — ему или себе — я сопротивляюсь? И зачем? Ведь все равно уже неизбежно…

Я сама потянулась к его губам — и он, конечно, тут же воспринял это как призыв к действию. И поскольку руки свои я теперь контролировать не могла, полотенце свалилось с меня на пол. Я об этом узнала, почувствовав его ладони, блуждающие повсюду. Но даже смутиться не успела, потому что он не стал останавливать поцелуи.

— Пойдем вниз… — он прошептал, кое-как оторвавшись от меня. — Там все…

Но я и думать не могла о том, чтобы отодвинуться от него хотя бы на сантиметр. Целая лестница, миллиард лет разлуки — и все из-за какого-то дивана? Не стала отвечать, потянув его футболку вверх за края. Он даже стащить ее с себя не успел, как я прикоснулась губами к его груди, потом языком по ключице — он застонал. И теперь я бы уже его не остановила, возникни такое желание — наверное, именно этого подсознательно и добивалась.

На полу было только полотенце. Антон, опуская меня вниз, попытался расправить его, но полотенце его интересовало явно в меньшей степени, чем моя грудь. Он исследовал меня пальцами и языком беззастенчиво, не давая возможности закрыться. Во мне возбуждение выросло уже до такого уровня, что я просто отдалась на волю собственного тела. А оно тоже целовало, даже, кажется, кусало от невозможности выплеснуть иначе накопившееся за такое длительное время перенапряжение. Я сжалась от боли, когда ощутила его в себе, и вцепилась в его плечо зубами, чтобы не закричать. Но он даже не замедлил движения — наоборот, толчки постепенно усиливались. Боль менялась на нечто иное, нарастающее где-то совсем глубоко. Я хотела остановить его, чтобы он дал мне возможность подстроиться под такие непривычные ощущения, но получилось только застонать.

Невероятно! Настолько сильно, приятно и неприятно одновременно, что я даже на его поцелуи теперь отвечать не могла. Пока он не напрягся всем телом и не вырвал меня из этой лавины наслаждения, резко отстраняясь. Я почувствовала теплое на внутренней стороне бедра. Снова закрыла глаза.

По мере выравнивания дыхания начали включаться и холодные мозги, которыми я всю жизнь так гордилась. До какой же степени идиотизма я упала, чтобы заниматься сексом — впервые в жизни! — на полу и без презерватива? Влюбленность — самое отупляющее чувство из всех, что можно себе вообразить!


Антон еще дышал немного рвано и пытался не наваливаться на меня всем весом, но до сих пор целовал в плечо. Мои руки сами по себе гладили его плечи, но теперь я могла думать и говорить:

— А если я забеременею?

Он усмехнулся мне в шею — наверное, до сих пор не было сил, чтобы поднять голову.

— Очень вряд ли. И пошли сразу мыться — тут вроде недалеко.

— А если я подхвачу от тебя что-нибудь? — я была даже рада, что рациональность во мне подавала признаки жизни, поэтому и не подумала бы извиняться за этот вопрос, который неуместен только для нерациональных и излишне романтичных людей — уж точно не для нас с Антоном.

— Очень вряд ли. Я… до сих пор… это не в моем стиле. И я звал тебя вниз.

— Тогда пошли мыться.

— Ты будешь со мной встречаться, Бубликова?

Я рассмеялась — устало, тихо, счастливо. И продолжала гладить его плечо. И думала только о том, какую замечательную ошибку допустила — и допустила бы ее снова, если бы у меня была попытка все исправить.

После душа мы долго-долго нежились в постели. Антон даже порывался повторить, обещая, что теперь будет куда круче. Ишь, сладкоголосый соловушка! Но не сегодня — сегодня я истощена. И даже больше эмоционально, чем физически. Он согласился, насупившись, но одеться мне так и не позволил, что было даже удобно — и для поцелуев, и для ненастойчивых ласк. Я никогда раньше не ощущала себя настолько умиротворенно-счастливой.

— Антон, а что дальше-то… ну, после того как желтый карлик выходит на охоту?

— Отстань, — он снова поцеловал меня в макушку. — Каждому человеку дается только один шанс узнать легенду до конца! Ты свой шанс упустила.

— Рассказывай уже, интриган.

— Охотится он! Больше ни слова не скажу!

Два экзамена я все-таки завалила — в смысле, сдала на четверки. Но декан не стала меня этим попрекать, из чего я сделала вывод, что предыдущий конфликт исчерпан.

Антон с той ночи окончательно переселился в свою квартиру, что обрадовало не только Буагильбера. Я же впадала в состояние бесконечной муки, боясь себе признаться, что мучаюсь-то я непривычным эмоциональным блаженством — пугающе странным, почти физически ощущаемым, но грозящим исчезнуть в любой момент. Я пыталась убедить себя в том, что прочно поселилась в его голове, но, к сожалению, сомнения в этом оставались. Но пока, кажется, самого его тоже все устраивало — он не выказывал никаких признаков усталости от меня, был нежным и несговорчивым, как и всегда прежде, не стеснялся прижимать и целовать меня при посторонних. Да и с чего бы ему этого стесняться теперь, если уж он и раньше этим не заморачивался? Я чувствовала, что его интерес ко мне не угасает — и от этого… еще сильнее мучилась нестерпимым блаженством.

Я продолжала работать — с Антоном и речи не шло о том, чтобы просто сесть ему на шею. Он оплачивал рестораны или покупал продукты, но вряд ли стал бы приобретать мне нижнее белье или зонт. Хотя я и не спрашивала — возможно, что он бы меня и удивил. Но ведь я изначально понимала, что связалась не с тем человеком, из которого можно выкачивать блага. И даже это меня устраивало. Меня устраивало даже то, как мы часто проговаривали со смехом все ситуации, когда мы наконец-то разойдемся в разные стороны. Например, если я растолстею или залечу, или если он еще хоть раз назовет меня «поварешкой», растолстеет или залетит.

Мы ссорились часто — по каждой мелочи, правда, тут же мирились. Иногда я даже специально выводила его из себя, чтобы увидеть всполохи страсти в его глазах — это он не мог контролировать, хоть и понимал, что я беззастенчиво пользуюсь его эмоциональностью для собственного удовлетворения. И ему это тоже нравилось.

Глава 20. Маски отрицательных персонажей

Я менялась с пугающей для меня же быстротой, поэтому оставалось удивляться, что Антон своим принципам никогда не изменял. Но только со временем я узнавала, что принципов у него гораздо больше, чем могло бы показаться на первый взгляд.

Сначала в наш город пожаловал Николай Васильевич — тот самый московский политик, с которым Антон заключил сделку века, и потому мой милейший и гостеприимнейший парень весь день, а потом и полночи, развлекал того, как умел. Я поначалу засомневалась, что рестораны и сауны с девочками — именно то, что нужно нашему дорогому гостю, но оказалось, что и этот солидный с виду мужчина не прочь позабыть на пару дней о своей солидности. Антон на мои сомнения вообще только смехом и отреагировал. Неужели я настолько наивна, что и под внушительной оболочкой представителя власти не смогла разглядеть обычного смертного?

Антон вернулся уже за полночь — уставший, но провозглашающий свое привычное «все идет по плану». Пришлось обнять его, чтобы наконец-то притих и успокоился, хотя на тот момент я и не заподозрила, что он всерьез чем-то обеспокоен.

Волноваться я начала только после того, как утром домофон возвестил о каких-то незваных посетителях нашего неотремонтированного шалаша на двоих. Конечно, это могла быть и Ольга, которая так и не научилась предупреждать о своих визитах по телефону заранее. Но в такую рань ее можно было увидеть только в случае ядерного взрыва или ссоры с Русланом. Мог быть и Костик, который теперь с чего-то начал считать Антона лучшим другом. Я старалась не выдавать своего недовольства его участившимися визитами, но сам Антон, кажется, всегда был только рад его компании — ну еще бы! Два пацана примерно одинакового уровня развития всегда найдут чем заняться.

Но по выражению лица Антона стало понятно, что пожаловал в наш милый дом не кто-то из перечисленных. В открывшуюся дверь чинно вошел Николай Васильевич. Я бегло оглядела квартиру, радуясь тому, что мы успели хотя бы диван убрать, поправила футболку и тоже вышла к нему, чтобы поздороваться. Второй этаж так и оставался необжитым — даже и не знаю, почему никто из нас этот вопрос не поднимал. Вполне вероятно, что нам обоим просто нравилось уживаться вот тут, в ограниченном пространстве, где друг от друга никуда невозможно деться.