– Да-а! – тянет восторженно малыш, и я, не удержавшись, сознаюсь. – Это подарок отца на моё пятнадцатилетие. Я в школе увлекалась историей автомобилестроения, вот и выпросила, чтобы максимально похоже получилось. Зато теперь наш автосервис вся округа знает! Если бы ты знал, Снусмумрик, сколько людей над этим макетом трудилось… Как-нибудь обязательно расскажу! Я уже и не рада была, что уперлась рогом, но такой уж у меня характер. Сначала требую – потом думаю. Кстати, у нас с отцом есть собрание старинных коллекционных машинок – почти шестьдесят штук! Вот придем – покажу. Хочешь?

– Очень! – кивает Снусмумрик.

Мы прошли двор и останавливаемся перед входом в широкий гараж. Вскинув голову, я спрашиваю, указывая взглядом на стильную вывеску рядом с «Серебряным Призраком»:

– Ты читать умеешь?

– Н-немного, – признается мальчишка.

– Тогда читай! – командую. – Это гараж дяди Андрея, и все, что здесь находится – тоже его, кроме машин клиентов. Теперь ты будешь здесь часто бывать, так что хорошо бы тебе запомнишь не только дорогу сюда, но и название автосервиса. Ну!

– А т-ты не б-будешь см-меяться? – неожиданно смущается мальчишка.

– Почему это?

– Я же з-заикаюсь.

– Буду! – совершенно серьезно заверяю я. – Поэтому давай сразу красиво, Снусмумрик, а то будем читать до посинения, а нас Глаша ждет.

И он читает, очень серьезно и старательно, вспомнив о «девочке»:

– Ше-еста-я ми-ля. Ав-то-сер-вис.

На этот раз Егорыч занят клиентами, и я лишь коротко приветствую Мишкиного отца рукой, проходя мимо мужчин и проводя следом за собой мальчишку. Зато Сан Саныч свободен, и в редкую минуту отдыха маляр читает журнал, развалившись на стуле, попивая кофе, закинув ноги в забрызганных краской до бурого цвета ботинках на рабочую стойку.

– Здрасти, Сан Саныч! – останавливаюсь возле мужчины, чтобы поздороваться. – Как дела?

Этот человек, так же, как Егорыч, проработал бок о бок с отцом больше десяти лет, знал меня сопливой девчонкой, и я искренне рада встрече с ним.

– О! – вскидывается мужчина. – Наша Закорючка пожаловала! Привет-привет, Танечка! Отлично! А это кто еще с тобой! – интересуется, щурясь. – Эй, малец! – хлопает себя по коленям, широко расставляя ноги, наклоняясь к мальчишке. – Ты кто?

Снусмумрик молчит, глядя исподлобья, крепко сжав мою руку, и я толкаю его в бок.

– Кажется, это тебе. А ты у нас не немой.

Я уже поняла: несмотря на сегодняшний шаг Снусмумрика и наш с ним разговор, для него затруднительно общение с людьми. Сыну Элечки спокойнее всего наедине со своими вымышленными монстрами и молчаливыми игрушками, но делать нечего, я не всегда буду рядом, а оставлять его наедине с собой в нашей квартире, – пусть даже из-за стены звучит не крик, а родительский смех, – жестоко. У отца и Элечки, если у них действительно все серьезно, конечно, в будущем найдется время на мальчишку, но не сейчас. Слишком долго они оба были по-настоящему одиноки.

– Я П-павлик П-пе-етров.

– Петро-ов?! Пашка, значит? – подхватывает мужчина, протягивая Снусмумрику крепкую ладонь для рукопожатия. – Здоров, Пашка! А я – дядь Саша! Будем знакомы! А ты чего сюда пришел, Пашка Петров? На машины посмотреть?

– Н-нет, – мотает головой Снусмумрик. – Мы к Глаше.

– А-а, – с пониманием подмигивает пацану мужчина, растягивая рот в улыбке. – Ну, это конечно! Это понятно! Глаша у нас оригинал! Особенно теперь, когда приоделась в цвет!

Для первого раза достаточно, и я снова забираю внимание Сан Саныча.

– Спасибо, дядь Саш! Я в прошлый раз видела, все замечательно получилось! Ваша работа, как всегда выше всяких похвал! Правда, спасибо вам большое!

– Андрей говорил, что тебе понравилось. Ну, еще бы, девочка, краска – эталон! Лучшее немецкое качество! Скажи спасибо отцу. Каждый раз бы с такой работать!

– О! Это точно!

– Осталась работа с трафаретом, но это ты уже сама. Здесь я к тебе в подсобники пойду. А то еще сделаю, что не так, испорчу нашу красавицу.

– Сан Саныч, – смеюсь я, – мне кажется, или вы, старый лис, напрашиваешься на комплимент?

– Иди уже, Танечка, иди! А то заговоришь меня! – довольно хохочет мужчина, возвращаясь к журналу и чашке с кофе, а я утягиваю Снусмумрика за собой ко второму боксу.

Сегодня здесь тихо и темно. Смотровая яма свободна, Мишки нет, я захожу и включаю яркий верхний свет, закрываю за нами дверь, отгораживаясь от лишних голосов, чтобы оставить Снусмумрика наедине с первым впечатлением от встречи с Глашей. То, что автомобиль мальчишке понравится, я совершенно уверена. Я еще хорошо помню себя в его возрасте и на его месте. И отца, вот так вот приводившего меня в свой первый гараж, чтобы познакомить с машинами.

– Ну как тебе? – спрашиваю через пять минут, расчехлив «Хонду», обхватив Снусмумрика за плечи и поставив перед собой. – Нравится? Это – моя Глаша!

Мальчишка молчит. Долго. Раскрыв от удивления глаза и рот. Команда отца здорово постаралась, я тоже все это время не была в стороне, и сегодня перед нашими глазами, вместо кучи покореженного аварией металла, стоит небольшая и аккуратная двухдверная спортивная «Хонда». Снежно-белая, с черным верхом, стальными хромированными накладками на бамперах и дверях, блестящими как зеркало дисками на угольно-черных колесах, со стильным двойным черным спойлером-крылом на багажнике.

Сумасшедшая любимая красавица! Самая лучшая и быстрая!

Снусмумрик так онемел, что я уже не надеюсь вытянуть из мальчишки хоть слово. Поэтому просто говорю, наклонившись к его уху, сообразив, что он и дальше намерен стоять столбом:

– Хочешь, покатаемся? – и получаю в ответ восхищенный вздох.

Ну, еще бы!

Наверно, мне это нужно сейчас гораздо больше, чем ему, – оказаться внутри машины и почувствовать жадным нервом истомившее ее ожидание. Удостовериться, что она жива, дышит, скучает и ждет меня. Верит мне так же безоглядно, как я когда-то поверила в то, что «Хонда» достойна новой жизни. Моя Глаша. Моя гордость. Только моя и ничья больше.

На месте водителя лежит автомобильный шлем, и я, как доспех, водружаю его на голову затаившего дыхание в ожидании чуда Снусмумрика, усаживая мальчишку на пассажирское сидение, регулируя механизм, защелкивая на худенькой груди крепкие, двойные ремни безопасности. Я не намерена лихачить, сегодня в нашем распоряжении только лежащий за гаражом объезженный пустырь, но вот обставить нашу поездку по-серьезному мне ничего не мешает, и я сообщаю обалдевшему Пашке, чтобы готовился к настоящим испытаниям. Потому что сегодня мы с ним будем учить Глашу рисовать. Настоящие фигуры. Все, что только сможем придумать.

Глаша умница, она урчит довольной кошкой, шутя и лениво объезжая расставленные мной дорожные колпаки, а я невольно отвечаю смехом на восторженный хохот мальчугана и довольные хлопки в ладоши, когда мы виртуозно замыкаем восьмерку, выползая на новый круг. И снова, в который раз, разрешаю Снусмумрику огласить тишину пустыря высоким звуком клаксона.

– Таня! Еще! Пожалуйста! Давай еще! Ну, хоть разочек!

– Давай!

Намного позже, когда мальчишка, вволю налюбезничавшись с Глашей, доставлен домой к Элечке, а отец под моим взглядом обещает рассказать ее сыну о «Серебряном Призраке», я уезжаю за город и долго гоняю по автомобильному треку с такими же, как я, одержимыми техникой и скоростью гонщиками. А после до ночи вожусь с Сан Санычем в гараже – приводя мою девочку в порядок и просто болтая о своем.

* * *

– Серебрянский, я же тебе только что русским языком сказала – не звони! Ты что, издеваешься?! Ну, не могу я вечно телефон из-за тебя отключать! Угомонись уже, а? Не нужно ко мне приходить ни сегодня, ни завтра, никогда! На носу экзамен, а ты меня отвлекаешь!

– Привет.

Голос в динамике совсем не Вовкин. Я отрываю взгляд от учебника, чтобы посмотреть перед собой в темное окно, за которым спустился вечер, и в которое слабо барабанят первые капли дождя.

– Медвед?

– Ну, я, Закорючка. А ты, смотрю, от одиночества не страдаешь. Такое горячее приветствие.

– Не жалуюсь. Тебе что надо, Медвед? – Наш короткий разговор на следующий день после Мишкиного задержания был всего в три предложения и оборвался на его словах: «Все в порядке, я дома». Рыжий не выдвинул против Мишки обвинение, история с поездкой в клуб закончилась, но обида на старого друга осталась, так что говорить с ним совсем не хочется.

Как и заново вспоминать случившееся.

– Поговорить.

– Извини, но у меня куча дел. Правда. Да и ухо горит, как у телефонистки Смольного. Давай как-нибудь в следующий раз.

– Тань…

– Слушай, Мишка, будь человеком. Один желающий поговорить только что нервы вытрепал, теперь ты… Приеду к отцу, может быть, и забегу в гости, а сейчас…

А сейчас мне вовсе не хочется тебя слышать. Совсем! Особенно после твоих слов и недвусмысленных объятий.

– Просто выйди, Тань, я рядом с твоим домом. Не превращайся в зануду. Обещаю, что надолго не задержу.

– Возле общежития, что ли? – удивляюсь я. – А что ты здесь делаешь?

Но Мишка, гад, уже вешает трубку, не собираясь объяснять причины своего появления в городе, и мне остается только порычать в телефон в бессильной злости на него. И на себя тоже. Потому что мы оба знаем: я не смогу отгородиться от старого друга четырьмя стенами и несколькими лестничными пролетами. Как бы ни обижалась и как бы ни злилась. Слишком много между нами было разного: хорошего и не очень.

Сегодня в университете был трудный день, завтра предстоит день не легче, и последние три часа я усиленно штудирую учебник по макроэкономике, рассчитывая выучить за вечер две новые темы. В комнате горит настольная лампа, тихо работает телевизор… Всю прошлую неделю мне было не до косметики и полноценного сна, но я все равно включаю верхний свет и подхожу к зеркалу, чтобы лишний раз удостовериться, что выгляжу достаточно уныло и непричесанно для Мишкиных глаз.

Леший его забери!

Я выхожу из подъезда в домашнем халате и наброшенной на плечи куртке и сразу же замечаю в нескольких метрах от крыльца Саню Лома и Ромыча, в полной экипировке сидящих в седлах своих мотоциклов. И Мишку, остановившего «Kawasaki» у самых ступеней. Он коротко кивает мне, не вставая со спортбайка, не снимая шлема, и я отвечаю ему таким же сухим и коротким приветствием, подходя ближе:

– Ну, привет, Медвед.

– Привет, Закорючка.

Вечер давно сгустился, дождь моросит все настойчивей, но Мишка молчит. Я тоже не в настроении болтать ни о чем, пусть мои волосы и мокнут под холодными каплями, а ветер обдувает голые ноги, а потому плотнее запахиваю куртку на груди и продолжаю ждать, отсчитывая секунды своего терпения.

– Обижаешься? – наконец, осторожно спрашивает Мишка, и я признаюсь, не играя:

– Да.

– Ненавидишь?

– Не говори глупости.

– Тань, ты права. Это не мое дело, с кем ты спишь.

– А вот сейчас лучше заткнись, Медвед! Даже не начинай.

– И все-таки я дурак. Прости меня, Закорючка. Сам не знаю, что на меня нашло. Поверь, мне самому противно от того, как я поступил. По большей части с тобой поступил, чем с ним.

– Ты был пьян.

– Это не оправдание. Все должно было случиться не так.

– Не так.

– Но почему, Танька? Почему он? Ты хоть знаешь, что о нем говорят?

– Осторожно, Медвед. Кажется, я просила.

– Че-ерт! Как все сложно с тобой, Закорючка!

Мишка стягивает шлем, раздраженно ероша пятерней отросший ежик волос. Сплюнув в сторону, вскидывает голову, смеясь…

– Что с твоим лицом? – я спрашиваю это быстрее, чем на самом деле понимаю причину толкнувшейся в груди тревоги.

– А-а, это? – парень с улыбкой проводит тыльной стороной ладони по разбитым губам. Поворачивает голову, демонстрируя наливающийся багровым цветом кровоподтек под левой бровью и заплывающий глаз. – Это должок, Тань, который мне вернули полчаса назад. Только и всего.

– Кто вернул? – не понимаю я.

– А ты догадайся. Он сказал, что предупреждал тебя, так что ты не должна сильно удивиться. Кстати, этот Бампер, кажется, деньги любит не меньше, чем симпатичных девчонок, – не думай, подруга, что я не видел, как он оглаживал ту брюнетку у клуба. Но я дал себе слово не лезть в твою жизнь и не буду. В конце концов, каждый из нас волен совершать свои собственные ошибки. Не замуж же тебе за него выходить! Так что личное бизнесу не помеха. Мы с ребятами уже в деле и сегодня ночью выжмем Черехинскую трассу по-серьезному. Ты не представляешь, Закорючка, сколько людей готовы платить хорошие деньги за зрелище. Такие ставки, грех не рискнуть! Может, через пару-тройку удачных заездов, когда меня узнают, – в меня поверят так же, как в Сашку Лома! А почему нет? Даже первоклассному механику наличный капиталец не лишний, если у него есть совершенный спортбайк.

– Постой, – я пропускаю замечание Медведа насчет совершенных мной ошибок мимо ушей и сосредотачиваюсь на последней новости. – Ты решил принять участие в нелегальной мотогонке? Я правильно поняла?