– Выходи, Коломбина, не упрямься! Если скажешь, что видела нечто подобное, разрешу укусить себя за нос.

Нет, не видела, только в кино. Я осторожно перешагиваю порог балкона и замираю, окидывая взглядом сверкающий огнями горизонт, обнимая себя за плечи. Вид ночного города, его делового центра и окрестностей, переброшенные через реку мосты, в яркой радуге огоньков, отразившихся в воде, усыпавшие небо звезды майского вечера… все это впечатляет с первого взгляда, как и размер балкона, больше подходящий моей комнате в Роднинске. Нет, я не видела ничего подобного, потолки в доме высокие, так что даже представить страшно на какой мы высоте.

Кажется, нос Рыжего сегодня останется целым.

– Высота тридцати этажей, – словно разумное эхо отвечает Бампер на мои мысли и тянет за руку к невысокому ограждению, едва ли выше его талии. – Иди сюда, Коломбина!

– Нет!

Шестой этаж общежития – самое высокое здание, куда мне приходилось забираться. Я вовсе не трусиха, залезть на высокое дерево даже сейчас для меня ничего не стоит, а крыши гаражей и чердак родного дома еще в детстве были излазаны вдоль и поперек, но высокие балконы… Я упрямо мотаю головой, даже от порога чувствуя легкое головокружение от открывшегося взгляду пространства и вида Рыжего, стоящего у самого края.

– Я не хочу есть! Я хочу спать! Думаю, мне лучше вернуться.

– Уверена? – хмурится Рыжий.

– Да.

– А сейчас?

Ветер играет его волосами, раздувает расстегнутую на груди рубашку… Я почти отвернулась и перешагнула порог спальни, когда улавливаю краем глаза смазанное движение и в ужасе оборачиваюсь, тут же срываясь с места, увидев, как Бампер, подтянувшись на руках, перекидывает через край ограждения ногу, усаживаясь сверху на широкие перила.

Мне хватает полсекунды, чтобы подлететь к парню, обвить руками его талию и стащить вниз с ограждения, крепко прижав к себе.

– Ненормальный! Артемьев, с ума сошел?!

– Есть немного. Ты сама говорила, что я сумасшедший.

– Я не имела в виду… Черт! Не настолько же? А если бы ты слетел вниз?!

Невероятно, но он тихо смеется, вскинув голову.

– Конечно, нет. Я знал, что ты меня спасешь.

– Дурак! Настоящий дурень!

– А ты упертая, вредная Коломбина, которая никак не желает сделать мою жизнь хоть немножко легче.

– Рыжий, конопатый и глупый! Все равно!

– Вампирша! Жадная и кусачая! И я вовсе не конопатый, а очень даже сексуальный парень. А это стоило того, моя колючая. Смотри, как ты обнимаешь меня. Словно паучиха комара. Слушай, Коломбина, может, ты влюбилась в Рыжего, а?.. Я же обаятельный и красивый, почему нет?

Что? Действительно стою и обнимаю. Даже глаза закрыла и щеку к спине прижала, а руками впилась в голую кожу. Но я не хотела, не виновата, просто так страшно стало, что чуть сердце не разорвалось в крике. Потому что… Потому что он запросто мог упасть со страшной высоты, как любой другой человек. Один из десяти, из сотен, из тысячи незнакомых, безразличных мне людей! Которых по-человечески жалко!

Нет мне до него никакого дела!

Я отшатываюсь от парня и отступаю к стене, на секунду потеряв ориентир из-за раскинувшегося надо мной неба, высокой фигуры у края балкона и глубокого вздоха.

– Размечтался! – прислоняюсь спиной к стеклу, переводя дыхание, кутая шею в теплый ворот халата, так знакомо пахнущего Рыжим. – Даже не надейся! Только бабника мне для полного счастья и не хватало! Я просто… просто должна тебе, вот и все!

Он смотрит на меня без улыбки, с интересом, склонив голову набок и кусая губы.

– Ты будешь есть? – спрашивает спокойно, бросив короткий взгляд за плечо. – Или повторим маневр с убеждением? Не дразни во мне зверя, Коломбина. Ты ведь знаешь, какой я ужасно гадкий тип, всегда добивающийся своего. Всегда. А сейчас я хочу тебя…

Сердце спотыкается и делает тройной кульбит, прежде чем Рыжий соизволяет договорить.

– …накормить. Ты ведь не оставила меня голодным в своем доме. Это дань вежливости, ничего больше. Так что мешает уступить в такой мелочи хозяину, раз уж он именно тебя привел в свой дом и стелется под ноги? А, Коломбина? Я старался, готовил. Не заставляй меня выбрасывать мои старания на ветер.

Не знаю, почему я так удивляюсь? Наверно, потому, что единственным мужчиной, когда-либо готовившим для меня, до сих пор оставался отец. А Рыжий… Мне казалось, что только отсутствие женщины в доме может заставить мужчину встать к плите. Но у Бампера есть Карловна. Мама, которой в нашем с отцом доме, по сути, никогда не было. Пока не появилась Элечка, а с ней уют и тепло. Утренние пироги и тихое счастье в отцовских глазах, невидимыми иглами ревности царапающее душу.

– Готовил? Сам?.. А как же мама? – Он все-таки заставляет меня уступить, забыв о высоте и звездном небе.

– А мама у нас на особом положении – готовит сугубо по личной инициативе и желанию. В этом доме роль скатерти-самобранки принадлежит нам с отцом. Не всегда, конечно, но очень часто. Прошу, Коломбина, хватит ершиться!

Бампер обнимает меня за плечи и усаживает за небольшой круглый стол из плетеной лозы и стекла, стоящий тут же на балконе в гарнитуре с двумя стульями. Вернувшись в комнату, приносит поднос, опуская передо мной тарелку.

– А ты? Разве не будешь?

– Нет, Коломбина. Еда, в данный момент, мой голод не утолит. И потом, – на мгновение склоняется к уху, – я предпочитаю смущать девушек голодным, а не сытым взглядом. Это так заводит.

Ну вот, он снова довольно улыбается, а я фыркаю в ответ на его самоуверенную ухмылку, наблюдая, как Рыжий садится за стол напротив и щелкает появившейся в руке зажигалкой. Прикуривает сигарету, глубоко затянувшись, заставляя меня в который раз засмотреться на него, удивившись правдивости сказанных слов: почему, ну почему ему всегда удается добиться своего?

Ай! К лешему посторонние мысли! Запах от еды тянется такой ароматный, что желудок тут же сжимается в радостном предвкушении гастрономического праздника, а я сама не замечаю, как, минуя нож, беру вилку, кусок хлеба и…

– И что? Даже не спросишь, что лежит на тарелке?

– А что лежит? – я теряюсь, подняв глаза на Бампера и сглотнув слюну. Определенно что-то вкусное и этого достаточно. Да хоть картошка в мундире!

– Саламандра. Жареная на углях в собственной крови. Такая же зубастая, как ты.

Я опускаю серьезный взгляд на стол и вдруг слышу смех. Громкий, от души.

– Опять врешь! – снова изумляюсь Рыжему, столько раз застающему меня врасплох. – Врун несчастный!

– Так уж и несчастный? – Он выдыхает дым, щуря взгляд. Затягивается сигаретой, откидываясь на спинку стула. – А может, наоборот, – играет, подлец, бровями, – счастливый?

Эти непонятные шарады кого хочешь с ума сведут, но я намерена стоять на своем даже в простой мелочи. Это куда привычнее, чем обнаружить вдруг, что вот так сидеть вдвоем с Бампером под открытым небом – не так уж страшно.

– Все равно врун!

– С тобой не поспоришь. Хотя Карловна сказала бы, что ее сын просто любит сочинять. Видела бы ты меня в детстве, определенно, я бы тебе скучать не дал. Увез бы в страну хоббитов на ближайшей электричке или на остров к Робинзону Крузо. Однажды я весь класс увел в лес искать нору Белого Кролика. Знаешь, это было занятно.

– И как, нашли?

– Не успели, родители помешали. Но попытка того стоила. Я был очень впечатлительным ребенком и очень начитанным для своих лет, а ты меня однажды сильно впечатлила.

– Так значит не зубастая саламандра?

– Увы, – Рыжий играет в зубах сигаретой, дразнясь, медленно, но верно доводя меня улыбкой и расслабленной позой до белого каления. Красивым движением стряхивает пепел в стоящую на столе фарфоровую пепельницу, пряча глаза за припавшими веками. – Яичница, Коломбина. С сыром, ветчиной и помидорами. Быстро и сытно. Почти классика, если решиться добавить несколько колец лука. Попробуй, тебе понравится. Я мастер делать девушкам приятное.

Да, мастер. Я на секунду замираю с вилкой в руке, засмотревшись на голую грудь и крепкий пресс парня, не скрытые расстегнутой рубашкой. Поймав себя на мысли, что с удовольствием бы провела сейчас по ним рукой… И не только рукой, если честно…

– Да уж! – снова фыркаю, хмуря брови и опуская взгляд. Ты тоже акула, Крюкова, ничем не лучше грудастой любительницы Шерлока. Только акула до поры до времени бьющаяся в собственных тисках. – Ужин на балконе – чем не романтика. Только свечей в старинных канделябрах не хватает и унылого дворецкого у локтя. А так спасибо, Артемьев, размах ночной сиесты впечатляет.

– Свечей? – вдруг вскидывается Рыжий, забыв сигарету в пепельнице, задумчиво закусив губы и сжав на столешнице ладонь в кулак. – А ты хочешь?

Яичница и вправду объедение! Бампер не врал, когда сказал, что умеет готовить. Я осторожно пробую ее, укладывая – очень нежную – на язык, сжимая губами, и так и остаюсь с вилкой во рту, ошалело хлопнув ресницами. Чего?

– Кто? Я?

– Ну, не Светка же! – удивляется парень. – Конечно, ты, Коломбина! Кроме нас здесь никого нет. И как я сам не додумался!

Он что, серьезно? Я поднимаю голову, глядя, как Рыжий уверенно встает из-за стола с намерением покинуть балкон без тени шутки на лице, так свойственной ему.

– Э-э… Артемьев! – спешу вскочить со стула, чтобы преградить ему путь. – Только попробуй, слышишь! С ума сошел! Ты что, снова издеваешься надо мной, как с песней про барсука? Не хочу я никаких свеч, понял! У твоей совести есть предел вообще или нет? Уверена, Света и так под впечатлением от готовки омлета, не нужно ее доводить до икоты еще и канделябрами!

Он легко усаживает меня на стул одним движением. Присев на корточки, найдя глаза, по-хозяйски твердо опускает ладонь на выглянувшую из-под халата коленку, удерживая взгляд, гипнотизируя меня сейчас, как питон Каа глупого бандерлога.

– Коломбина, ты часто ужинала при свечах?! Неужели ты думаешь, что Рыжего затруднит подобная малость? Мне не жалко, у Карловны подобной фигни море, я просто хочу сделать тебе приятно. Это ничего не стоит, почему нет? Все равно мы сегодня в одной лодке, и здесь кроме тебя другой девушки нет. Так что этим вечером ты для меня самая-самая. Поняла?

Я что, кивнула? Не верю. Но почему тогда в изумлении таращусь в тарелку, оставшись на балконе в одиночестве?

Он все-таки принес свечу. Одну, в форме сердца, в парафиновых розовых лепестках, в красивой круглой вазе с декором, и поставил между нами на стол. А чуть позже, после незаметно съеденной до последней крошки яичницы – две чашки кофе и конфеты.

– Я подумал, что ты любишь с молоком.

– Люблю.

– И конфеты.

– И конфеты.

– Иди сюда! – вдруг сдергивает меня со стула, прижимая спиной к груди, обнимая за плечи, поворачивая лицом к городу. – Смотри! Вон там – наш университет! Видишь, сразу за парком? В стороне – знакомый тебе кинотеатр «Глобус» и Театральный бульвар. На первом курсе мы часто с друзьями околачивались там, в надежде познакомиться со взрослыми девчонками, чтобы провести ночь с пользой и набраться опыта. А во-он там, на холме, весь в золотых огнях – посмотри, он хорошо виден отсюда – горит главный шпиль Преображенского собора. Его днем не увидеть так просто, то облачность мешает, то солнце, а сейчас весь на виду. Не бойся, Тань, подойди ближе. Видишь, слева, ниже по реке – старый речной вокзал? Еще лет пят назад он ночью ярко освещался маяками, а теперь почти забыт. Зато торговый центр Градова у всего города как на ладони. Большой Босс не скупится на рекламу, имеет право. Иногда, когда я смотрю на его бизнес-квартал, мне кажется, что я попал на окраину Манхеттена. Ты когда-нибудь была в Нью-Йорке?

– Нет.

– Будешь. Стоит поехать хоть раз, чтобы убедиться, что курицу я готовлю лучше, чем в фирменных забегаловках на Бродвее. Однажды в этом городе появится сеть ресторанов с моим именем, вот увидишь. Придешь попробовать кухню?

– М-м…

– Придешь. А вон там, за новыми высотками, твое общежитие.

– Где?

– Смотри правее, Коломбина, сразу за моей рукой. Его не видно, но оно точно там. А здесь – ну-ка, подними голову – ночное небо. Мы с тобой обязательно заберемся на крышу увидеть его – усеянное звездами – без помех и света.

Бампер опускает руку ниже, и я, повинуясь этому движению, наклоняюсь вперед, заглядывая за перила балкона…

– А вот здесь защитный карниз. Широкий. Я думаю, на тот случай, если жильцам не повезет выронить из рук коктейльный стакан или взбредет в голову усесться на перила верхом. Чтобы точно никому не угодить в голову. А ты как думаешь?

Как я думаю? Я смотрю и не верю своим глазам. Если он решил, что эта москитная сетка спасет его в случае падения, то он точно дурак. Нашел чем бравировать! Неужели и, правда, подумал, что сидеть на перилах высоченного балкона – это весело и… безопасно?

Я вырываюсь из рук Бампера и толкаю его ладонью в грудь. Отвечаю, сердито сверкая глазами, разом прогнав из души и личного пространства, опасно затрещавшего по швам, хрупкую интимность момента.