Гидеон ощетинился от этого напоминания.

— Я это прекрасно понимаю. Но все, что был тебе должен, я давно оплатил. Я работал на тебя в той или иной форме с семи лет.

— Нет, не оплатил, — сказала она. — Знаешь, как много предложений я отклонила, когда ты был мальчишкой? Я удерживала развратников на расстоянии, берегла тебя, пока ты не станешь старше. Даровала тебе роскошь несколько лет обучаться в постелях моих девочек, прежде чем позволила нанять тебя.

— Что? — Он в замешательстве покачал головой.

— А ты и вправду думал, что они трахались с тобой, потому что хотели этого? Ни одна из моих девочек не раздвинет ног без моего согласия. Твое образование — моя заслуга, Роуздейл. Я приказала им всем спать с тобой, научить тебя, как доставить удовольствие женщине. Я вылепила из тебя идеальный инструмент наслаждения. Я сделала тебя, и ты будешь работать на меня до тех пор, пока я тебя не отпущу.

Он провел дрожащей рукой по волосам.

— Но я теперь бесполезен для тебя.

— Я смогу найти тебе применение. Даже евнуха можно использовать в публичном доме.

— Нет, Рубикон, я отказываюсь. Она пропустила его слова мимо ушей.

— По сути дела, у меня есть для тебя идеальное применение. А если откажешься от моего предложения, я упеку тебя в плавучую тюрьму «Юстиция», обвинив в педерастии.

— Что? Я… я никогда… — Охваченный яростью, Гидеон умолк.

— Ты проститут, Роуздейл, а цель мужчины-проститута быть использованным другими мужчинами. Никто не поверит, что ты проработал так долго, не дав по крайней мере один раз. Можешь попытаться отрицать. Можешь даже попробовать обвинить меня в мстительности. Но это тебе не поможет. Никто тебе не поверит. У меня много друзей, в том числе и сам капитан. У него специфический вкус, и я одна из немногих, которая может его удовлетворить. Если ты попытаешься отказать мне, то окажешься в трюмах корабля, куда даже стражники редко заходят. Такой мужчина, как ты?

Они будут за тебя драться. Такой красавчик, такой милашка. Они никогда не оставят тебя в покое. И я не позволю им убить тебя. Будешь прозябать там, покуда не подхватишь болезнь. Будешь умолять отпустить тебя на берег на тяжелую работу, но никогда больше не увидишь дневного света. Итак, выбор за тобой. Либо работаешь на меня, либо работаешь на «Юстиции». Тебе не убежать от меня, Роуздейл. Куда бы ты ни отправился, я тебя найду.

Он знал, что Рубикон жестока, но такого никак не ожидал. У нее целая сеть информаторов и очень длинные руки. Что до ее угрозы… она отнюдь не пустая. Он ничуть не сомневался, что она приведет ее в исполнение.

Все, кто жил в Лондоне, не могли не знать о старых посудинах, стоящих на якоре в Темзе у Вулиджа, переделанных в тюрьмы. Это хуже, чем Ньюгейт, чем любая наземная тюрьма. Гидеон не был трусом, но даже закоренелые преступники белели от перспективы отбывать наказание в плавучей тюрьме. Заключенных держат в трюмах на цепях, закованных в колодки, помещения переполнены, каждую ночь люки плотно задраиваются — и воцаряются хаос и темнота. И она проследит, чтобы он больше никогда не ступил на землю.

У него нет выбора. У таких, как он, выбор редко бывает.

— Что я должен делать? — глухо спросил он. Рубикон злорадно улыбнулась.

— Сегодня вечером займешь место Тимоти. Он пока… поправляется. Но не бойся. Я отправлю кого-нибудь присматривать за комнатой, на случай если ситуация опять выйдет из-под контроля. Не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Я назначила довольно крупную сумму за Тимоти. За тебя могу потребовать еще больше. И твоя маленькая проблема не будет помехой. Тимоти редко приходится трахать их. Интересы его клиенток лежат в другой плоскости.


* * *


Подошвы шлепанцев стучали по каменному полу, когда женщина медленно обходила вокруг него, любуясь результатом дела рук своих. Осторожно, чтобы не встретиться с ней глазами, Гидеон сохранял невыразительное лицо, глядя прямо перед собой на каменную стену.

Он никогда раньше не был в этой комнате. Он знал о ее существовании, но даже когда работал здесь мальчиком, ни разу не заходил в нее. Она находилась внизу, в стороне от других комнат. Дверь была толстой, дабы заглушать звуки изнутри. В ней не было окон, лишь подсвечники, вделанные в стены на равных промежутках. У одной стены стояла кровать. Тонкие кожаные полоски, привязанные к железному каркасу, лежали на простыне в ожидании следующей жертвы. Массивный шкаф занимал другую стену и был заполнен всем, что могло понадобиться обитателям комнаты. Деревянный стул с прямой спинкой стоял у двери. Вот и вся мебель.

Медленные постукивания прекратились, когда она остановилась перед ним. Очень приятная улыбка изогнула губы, глаза осветились удовлетворением. Темные, почти черные волосы прямыми прядями свисали вдоль спины. Кремовые выпуклости грудей вываливались из черного кружевного корсета, затянутого так туго, что тело ее было похоже на песочные часы. Треугольник волос между ног был таким же темным, как и волосы на голове, и обрамлен черными лентами, идущими от низа корсета к верхнему краю черных шелковых чулок.

Конечный результат должен был бы пробудить хотя бы проблеск желания, но он оставался равнодушен к ней, как и ко всем другим женщинам, с тех пор как покинул Шотландию. Черные кожаные бриджи, которые она заставила его надеть, были настолько узкими, что мешали нормальному кровообращению. Возбужденная плоть в таких бриджах причиняла бы крайнее неудобство.

Он всегда делал все возможное, дабы избегать таких, как она. Его вкусы не распространялись на рабство и садизм. Он сам никогда не нуждался в боли для пробуждения страсти и отказывался причинять ее другим. Его талант заключался в том, чтобы дарить удовольствие.

Но это не имеет ничего общего с удовольствием. Тут главное — власть и господство.

Сегодня она уедет отсюда и вернется в свой городской особняк, будет выполнять желания мужа и вести себя, как и подобает добропорядочной леди.

Без единого слова она возобновила свой обход, окидывая взглядом сверху донизу его обнаженное тело. На нем были только бриджи. Маленькая ручка схватила его за зад. Он вздрогнул, бессильный что-либо сделать, чтобы остановить ее, когда она хватала его где и как хотела.

— Очень мило, — промурлыкала она.

Гидеон поморщился. Цепи, охватывавшие его запястья и вытягивавшие руки в стороны и вверх, к потолку, зазвенели, когда он дернулся от неожиданности, получив чувствительный удар стеком по заду.

О дьявольщина! А она знает, как обращаться с этой штукой. Рука у нее тяжелая, а кожаные бриджи не смягчили удара. Он чувствовал, как полоса от удара горит и жжет.

Похлопывая стеком по ладони, она обошла вокруг и снова остановилась перед ним.

Самодовольная улыбка изогнула накрашенные губы. Дьявольский блеск в бледно-голубых глазах не предвещал ничего хорошего.

— Тебе понравилось?

Он поднял голову.

— Не смотри на меня! — приказала дама. Гидеон уставился на каменную стену.

— Отвечай. Тебе понравилось?

Вот оно как. Единственное, на что он теперь годится, — это служить мальчиком для битья для знатной дамы.

Он знал свою роль. Знал ответ, который она хочет услышать.

Опустив голову, он закрыл глаза.

— Да, хозяйка.


Глава 16


Дверь со щелчком закрылась, когда она вышла из комнаты. Гидеон стоял в оцепенении, казалось, целую вечность. Уронив голову на грудь и закрыв глаза, он ждал.

Он услышал, как открылась дверь. Щелкнув, замок открылся, и рука его повисла словно плеть. Секунду спустя и вторая рука была освобождена. Острая боль пронзила мышцы, когда он подвигал плечами. Пальцы закололо, словно тысячи иголок вонзились в кожу, когда кровь вновь устремилась к ним.

— Тебе что-нибудь нужно? — раздался мужской голос.

Гидеон не взглянул на обладателя голоса, не мог, он лишь покачал головой.

И шаги удалились, дверь закрылась, оставив его одного.

Он больше этого не сделает, не сможет пройти через это снова. Она забавлялась с ним больше часа, чередуя шлепки стеком по заду и поддразнивания, как кошка, мучающая мышку. На каждый ее вопрос он отвечал одними и теми же словами: «Да, хозяйка». Когда он ей надоел, она прижалась спиной к стене и удовлетворила себя сама, то и дело спрашивая у него, хочет ли он ее.

Он стоял, закованный в цепи, с пылающим от ударов задом, пока она удовлетворяла себя. Румянец возбуждения, который окрасил кремовые выпуклости грудей, и ее тихие постанывания, вырывавшиеся из приоткрытых губ, не оказали на него никакого воздействия. Он просто ждал, когда кончится этот кошмар.

Пульс, который оставался странно ровным последний час, заколотился в жилах. Дыхание участилось. Мышцы задрожали.

После того, что произошло, Гидеон чувствовал отвращение к самому себе.

«Ты способен на большее».

Гидеон застонал и, стиснув челюсти, зажмурился. Судорожно втянув воздух, лихорадочно цеплялся за ее слова. Слова, которые Белла произнесла с такой убежденностью, с такой уверенностью. Они поддерживали его, дали силу стянуть с себя эти бриджи, надеть свою одежду и покинуть комнату.

Что бы там ни думала Рубикон, но он не совсем лишен приемлемого выбора. Один остался. Тот, который прежде он отказывался даже рассматривать.

Выскользнув незамеченным через заднюю дверь заведения Рубикон, он прошел пешком короткое расстояние до своей квартиры и быстро сунул несколько вещей в седельную сумку. Выдвинул верхний ящик комода, Отбросил в сторону аккуратно сложенные галстуки и вытащил деревянную шкатулку. Поднял крышку, отложил в сторону сверток сверху и воззрился на содержимое шкатулки.

Маленькое состояние в золотых соверенах и банкнотах никогда не казалось достаточным. Да и как иначе, когда ему надо было заставить женщину не видеть, кто он и откуда. Последние десять лет женщины платили ему, и он откладывал деньги, чтобы купить себе жену. Гидеон усмехнулся — сложившаяся ситуация его позабавила.

Но сейчас, когда он смотрел в шкатулку, сумма казалась чрезмерной. В данный момент он чувствовал, что не стоит и фартинга. Он ощущал себя самой дешевой шлюхой, как те несчастные создания, которые позволяют использовать себя за бутылку джина. Но Рубикон считает, что он стоит немало. Оставалось лишь надеяться, что здесь достаточно, дабы утолить ее алчность.

Он сунул шкатулку в седельную сумку и схватил сверток с комода, но, прежде чем положить в карман, развернул. Сердце его сжалось не от вида пачки фунтов внутри, а от вида самой обертки.

Дрожащим кончиком пальца он обвел аристократический изгиб ее скулы, сочные губы, сложенные в легчайшую улыбку, и изящную длину тонкой руки. Горло его сдавило, тело задрожало от тоски. Он плохой художник и не отдал должное ее красоте, но сердце его помнило выражение этих глаз, которое он пытался передать. Взгляд, который заставлял его чувствовать себя королем среди мужчин. Только Белла смотрела на него так.

Он любит ее. Иисусе, он любит ее и не сможет жить, если хотя бы не увидит. А единственный способ увидеть ее — это отказаться от своей заветной мечты, отдать все, что он имеет. Не будет ни дома в деревне, ни семьи, которую он сможет назвать своей. У него не останется ничего; кроме его любви к Белле, и теперь это единственное, что имеет значение.

Осторожно обернув набросок вокруг пачки денег, Гидеон сунул его в карман сюртука. Он вышел, даже не остановившись, чтобы бросить последний взгляд на дорогую его сердцу квартиру, прежде чем закрыть входную дверь.

Пятнадцать минут спустя он вошел в кабинет Рубикон.

Со стуком поставив стакан с джином на стол, она поднялась из кресла.

— Где ты был? У меня еще одна клиентка, которая ждет уже полчаса. Тащи свою задницу назад в темницу. — Она ткнула пальцем в дверь у него за спиной.

Не обеспокоенный гневом Рубикон, он подошел к столу.

— Ей придется очень долго ждать, если она желает меня. Я ухожу.

— Мы уже это обсуждали, Роуздейл. Ты обнаружил в себе предпочтение к мужчинам? Желаешь быть изнасилованным? Если нет, значит, предлагаю тебе снять с себя этот твой красивый сюртук и тащить свою хорошенькую задницу в темницу.

Проигнорировав ее приказ, Гидеон вытащил из седельной сумки деревянную шкатулку. Звон монет, когда он бросил шкатулку на стол, привлек ее внимание.

— Ты утверждаешь, что я тебе должен. Поэтому я расплачиваюсь с тобой. Выбор за тобой, — холодно проговорил он, наслаждаясь возможностью бросить ей в лицо ее же слова. — Либо ты принимаешь это, либо ничего, ибо я больше никогда не буду работать на тебя. Ну давай, заточи меня на «Юстиции». Там никто не будет платить тебе за меня.

Трясясь от ярости, она сверлила его взглядом. Глаза ее округлились, когда она открыла шкатулку.