Эванджелина Коллинз - Королева ночи

— То есть вы проводите все свое время в офисе?

— Да. Это мое желание.

— Но почему?

— Я предпочитаю быть там, а не дома.

Странный ответ.

— Но по крайней мере вы получаете удовольствие от своей работы?

Он пожал плечами. Мягкая шерсть его рукава коснулась ее обнаженной руки.

— А вы получаете удовольствие от пребывания здесь?

Было ли это тонко завуалированное «нет» в ответ на ее вопрос, или простое равнодушие? Он рассматривает свою работу как безоговорочный аспект жизни. Глядя на роскошную обстановку ее апартаментов, не думает же он, будто она принимает ночи, проведенные здесь, за наслаждение? Это, понятно, никоим образом не ассоциировалось у нее с этим домом.

Что ж, может быть, это просто ошибка? Ее взгляд прошелся по его четко очерченному профилю, от прямой линии носа к скуле, покрытой тенью однодневной щетины. Нельзя сказать, что среди ее клиентов не было красивых мужчин, — редко, конечно, но встречались. Но в нем было… нечто большее. Джеймс. Она чувствовала скрытое благородство, его души, вместе с отдаленным эхом одиночества, которое так походило на ее собственное.

— Мне приятно ваше общество.

Это признание слетело с ее губ, прежде чем она успела подумать.

Его губы дрогнули в полуулыбке.

— Спасибо. — Он потер большим пальцем ее ладонь. Нежное, почти рассеянное движение, дружеский жест, ничего больше. — Вы еще не устали от меня?

— Нет.

— Что ж, а я устал. И нахожу вас куда более интересным предметом для разговора. Вы не могли бы рассказать мне о себе? У вас есть семья?

— У каждого из нас кто-то есть. Никто не приходит в этот мир сам по себе.

Джеймс бросил на нее внимательный взгляд, одна бровь приподнялась в ответ на ее ироничные слова. Но она не нашла ни тени критики в его выражении лица. Скорее, в глубине глаз мелькнули смешливые искорки.

И он продолжил. Один вопрос следовал за другим. Джеймс не давил на нее, но и не давал возможности уйти от ответа. Она проявила лучшие из своих способностей, стараясь не допустить лжи ни на йоту. За те деньги, что платили ее клиенты, они получали право на ее тело, на ее опыт в области наслаждения и даже на ее умение поддерживать беседу, если это требовалось. Но она никогда не открывалась так ни перед одним из них. Однако как бы ей ни было приятно беседовать с Джеймсом, она понимала, что это может и будет длиться лишь до рассвета. Правило, не терпящее исключений.

Поэтому Роуз отбросила прочь искушение открыть ему тайные уголки своей души и вместо этого просто радовалась тому, как складывался вечер. Радовалась временной передышке, которой она отчаянно желала, когда входила в гостиную несколько часов назад.

Но даже передышка когда-нибудь должна закончиться. Она не могла бы сказать, что позволяло им продолжать этот ни к чему не обязывающий разговор. Может быть, виной тому взаимное намерение? Лишь потрескивание дров в камине нарушало тишину. Огонь следовало поддержать, но она не сделала ни одной попытки подбросить поленьев. Некоторое время назад ей не пришло бы в голову, что она может просто отдыхать рядом с ним. Теперь она сидела, придвинувшись к нему, поджав ноги на кушетке и положив щеку ему на плечо. От него шло ощущение комфорта и уюта, от которого она не хотела отказываться.

Подняв голову, он обвел взглядом комнату, потом посмотрел через плечо.

— У вас есть часы?

— Нет, здесь нет.

Клиенты редко задерживались в гостиной, и ей не приходила в голову мысль о приобретении часов. А когда у нее был только один клиент за вечер, этот вопрос отпадал сам собой. Единственное условие — уход до рассвета.

Подвинувшись, он достал из кармана серебряные часы.

— Уже поздно, — сказал он, снова опуская часы в карман. — Я не хотел бы лишать вас отдыха, поэтому мне пора уходить.

Роуз по-своему поняла его слова и спустила ноги на пол.

Он встал и повернулся к ней.

— Спасибо.

«Пожалуйста. Пожалуйста, попросите меня о завтрашней ночи». Роуз проглотила слова, стараясь сдержаться. Джеймс никогда не вернется. Она чувствовала это всем своим нутром. Он не из тех мужчин, кто привык проводить вечера с женщинами вроде нее.

Его взгляд остановился на ее туфельках, затем снова вернулся к ее лицу и встретил ее взгляд.

— Я, должно быть, показался вам довольно странным?

Как же он далек от истины. Роуз находила его чудесным и была благодарна за то, что заставило его прийти сюда.

— Почему вы так решили?

— Потому что я провел вечер с красивой женщиной и не сделал ни одной попытки украсть ее поцелуй.

И тогда, сделав шаг к нему, она прошептала:

— Это можно исправить.

Джеймс сильнее сжал ее руку, и она готова была поклясться, что чувствует, как дрожь пробежала по его телу. Его глаза больше не были оливково-зелеными, а потемнели от явного желания. Он медленно, очень медленно опустил голову. Ее свободная рука поднялась по его руке, его мощные мускулы напряглись под ее прикосновением. Роуз приподнялась на цыпочки, подняла подбородок и потянулась к нему, чувствуя бешеный стук своего сердца. Он обхватил ее за талию и, прежде чем ее губы коснулись его рта, опустил голову. Затем горячие губы прижались к ее шее. Легчайшее прикосновение. Легчайший поцелуй.

Его короткое, прерывистое дыхание обжигало ее кожу, касание жесткой щеки дразнило ее. Мягкие пряди его волос щекотали ее ухо. Желание вспыхнуло и разлилось по всему телу. Кожа покрылась мурашками. Роуз прерывисто дышала, покачиваясь на цыпочках. Прижимаясь к нему, она блаженно прикрыла глаза в желании ответить. Его губы скользили по ее шее, заставляя каждый нерв трепетать от возрастающего желания.

Вздох нетерпения слетел с ее губ, она отклонила голову, подставляя шею его поцелуям. Его губы медленно шептали что-то, касаясь щеки. И наконец нашли ее губы.

Его поцелуй был легким, благоговейным — мягкое касание кожи к коже, — и она хотела, чтобы он никогда не кончался. Кончик его языка упирался в ее губы, которые открылись навстречу ему, желая большего. И тут же его горячий язык вошел во влажную глубину ее рта, переплелся с ее языком, и она потеряла счет времени… отдаваясь откровенной страсти и желая одного — его поцелуев.

Она сдержала стон протеста, готовый вырваться из груди, когда его губы оставили ее. Джеймс привлек ее к себе, сократив расстояние, разделявшее их, настолько, что она могла слышать, как стучит его сердце.

Она не могла бы сказать, как долго они так стояли. Ее щека лежала на его груди, его сильное тело, казалось, вобрало ее тело, их пальцы переплетались.

Затем, быстро прижавшись губами к ее макушке, он отступил на шаг и убрал руку с талии. Густые ресницы дрогнули, гримаса боли пробежала по лицу, а губы сложились в жесткую линию. Когда мгновение спустя он открыл глаза, отчаяние ушло, но желание осталось. По-прежнему сильное, оно блестело в их оливково-зеленой глубине.

И тогда она поняла… Ему нужен был этот вечер так же сильно, как ей.

Пальцы, сжимавшие ее руку, ослабли. Ей потребовалась вся воля, чтобы отпустить его, чувствуя, как сильные пальцы скользят по ее ладони.

Не сказав ни слова, он поклонился. В изумлении она отодвинулась, прижимаясь к стене. Хорошо отлаженная защелка издала короткий щелчок, и потайная дверь, повернувшись, открылась. Он сделал всего один шаг и исчез в темноте коридора, оставив ее стоять в элегантной маленькой гостиной. Она сжала руку, которая все еще хранила его тепло.

Завязав галстук простым узлом, Джеймс вошел в гардеробную. Надев бежевый жилет, снял с плечиков светло-коричневый сюртук и сунул руки в рукава. Большинство джентльменов пользовались услугами камердинера, но он придерживался твердого убеждения, что одевание не такая уж трудная задача и не требует чьей-то помощи. Он усвоил это еще в юности, и продолжал придерживаться того же мнения, став взрослым. Размер его банковского счета, слава Богу, не поколебал его убеждение на этот счет.

Застегнув пуговицы сюртука, он вернулся в спальню. Потянул манжету рубашки, поправляя ее под сюртуком, и, стоя около кровати, которую покинул несколько минут назад, посмотрел в окно. Синие шторы были раздвинуты, открывая бесконечную серую пелену, низко нависшую над землей. Слабые проблески дневного света не давали точного представления о времени, но показавшееся солнце напомнило ему, что он встал позже обычного.

Чтобы вовремя проснуться, ему никогда не требовался ни слуга, ни камердинер. Даже когда он спал, его сознание точно контролировало лимит времени, отведенный на сон. Но сегодня он спал лучше, чем всегда. И поцелуй Роуз до сих пор не стерся из памяти за эти ночные часы.

Он провел бессчетное число ночей один в своей постели. Долгие бессонные ночи. Исчезающий свет догорающих в камине углей, большой городской дом, тихий, как могила. Если бы он захотел, то, конечно, не имел бы отказа у женщин. И вот в одну из ночей, когда он наконец решился и получил особое приглашение, что он сделал?

Отказался.

Он осуждающе покачал головой, тихо подсмеиваясь над собой: «Джеймс, ты определенно стареешь!»

Но предложение, которое на самом деле не являлось предложением, он был не в состоянии забыть. Роуз оказалась не просто красива. Ее образ рождал в его сознании море фантазий. Но когда он стоял лицом к лицу с ней, мысль использовать ее, удовлетворяя свои эгоистичные желания, казалась ему кощунственной.

Его тело откликалось с пугающей готовностью. Его проклятая плоть ожила, реагируя на каждую ее улыбку, не важно, прикасалась она к нему или нет. Он и сейчас мог ощущать легкое касание ее пальцев, когда они поднимались вверх от его колена, обжигая своим прикосновением. Без сомнения, в его фантазиях эта ласка продолжится. Его брюки упадут, движения ее рук станут откровеннее, скользя вверх и вниз по его мужскому достоинству, пока она не доведет дело до конца. Его плоть будет такой влажной от сладострастного удовольствия, от вида ее красивого рта, ее глаз, блестевших от желания, схожего с его собственным.

Джеймс что-то коротко буркнул и, опустив глаза вниз, привел себя в порядок. Эти мысли будут будоражить его фантазии не одну долгую ночь.

Кроме всего этого, ему было так приятно обнимать ее, чувствовать легкий вес мягкого тела, прижимавшегося нему, держать маленькую ручку в своей руке. Ощущать сладкий, женственный запах, которым полнилось ее дыхание. Прошло много времени с тех пор, когда он в последний раз обнимал женщину. До женитьбы он никогда не задумывался о таком естественном удовольствии. Но теперь, после трех лет воздержания, он впитывал присутствие Роуз, словно она была драгоценной капелей дождя в пустыне.

Он предпочел бы остаться с Роуз, продлить их целомудренный вечер до рассвета, не возвращаться сюда. К жене… Даже при том, что ему не часто приходилось видеть ее, просто находиться в своем собственном доме: было невыносимо для него. Это проклятое чувство одиночества окутывало его непроницаемым плащом, как только он входил в парадную дверь.

Но ничто не было в силах изменить ход вещей. Лучшее, что он мог сделать, — это нести свой крест и не позволять отчаянию окончательно поймать его в свои сети.

Нахмурившись, он снова взглянул на серое небо и вышел из спальни. Остается надеяться, что дождь пройдет стороной. Безрадостная перспектива прийти в офис, вымокнув до нитки.

Глоток кофе, и он поспешит в сторону доков. Декер, вероятно, удивлен его отсутствием. Джеймс обычно сидел за своим письменным столом, когда стрелки часов еще не достигали восьми, а сейчас уже половина одиннадцатого.

Он кивнул горничной, которая торопливо шла к комнате в другом конце коридора. Бледно-розовое батистовое платье в ее руках не ускользнуло от его глаз. Он ускорил шаг, спускаясь по лестнице. В столовой никого не оказалось. Только приборы да тонкий фарфор цвета слоновой кости поджидали его на одном конце длинного стола красного дерева. На буфете около стены было пусто, за исключением двух серебряных подсвечников в каждом конце. Он никогда не беспокоил кухню по поводу завтрака. Из-за того, что ему не терпелось поскорее покинуть дом, не стоило вытаскивать повара из постели в такую рань, лишь бы приготовить ему еду. Все, что ему требовалось, — это чашка кофе. Любой слуга мог справиться с этой задачей.

Он сел за стол и потянулся к кофейнику.

— Я распорядился, чтобы принесли свежий кофе, мистер Арчер.

Каким-то образом ему удалось не вздрогнуть. Проклятие, слуги двигаются по дому, словно тени, не производя ни единого звука. Он думал, что он один.

Лакей, облаченный в темно-зеленую ливрею, материализовался около его локтя. Руки сложены за спиной, спина услужливо согнута, беспокойство отпечаталось на лице, он явно приготовился выслушать выговор.