А Венуций и его армия, уходили на север. Девятый легион, который пришёл на помощь своим разбитым и уничтоженным когортам, спутал все его планы. Теперь уже невозможно идти на Эбурак и покарать продажную Картимандую. Значит придется снова идти в изгнание и собирать по всей Британии воинов для борьбы за царство, поруганное царицей и римлянами.

Венуций был молод и полон сил. Он уже понял, что главный виновник в бедах Британской земли, это не только ненасытный Рим и его легионы, ещё и предательские соглашения отдельных племён и царей с поработителями-римлянами. Это несогласованность всех британцев. Одно племя, пусть даже самое сильное и могущественное не в состоянии бороться с врагом. Только все вместе, сообща, британцы могут сбросить ненавистное иго.

А Рим силен. Ещё четыре года назад юношей Венуций побывал в Вечном городе со своим отцом и видел всё его могущество и великолепие. Год он прожил заложником в этом гигантском муравейнике. Он учился латыни и греческому языку. Он общался с молодыми патрициями и часто видел Августа Клавдия, этого смешного императора. Ходил в цирк, в амфитеатр. Развлекался. Но всем сердцем стремился в пасмурную Британию. Когда же он вернулся, то его как младшего из сыновей, царь ордовиков женил на Картимандуе, которая уже тогда запятнала себя предательством. Так он стал бригантом. Гордостью этого племени.


Картимандуя была в своей комнате, когда ей сообщили, что разбиты римские когорты. Царица с тоской смотрела на большую деревянную кровать — ложе бригантских царей; теперь на ней валялся вечно пьяный Веллокат. Слуга, который принёс это известие, почтительно склонил перед царицей голову.

— К тебе хочет прийти Кубон, — прибавил слуга, прежде чем удалиться.

— Какое у него настроение? — спросила Картимандуя.

— Он чуть не покончил с собой от страха, когда синие щиты твоего мужа замелькали у стен Эбурака.

— Это самый трусливый римлянин, которого я встречала, — усмехнулась царица. — Хорошо, скажи ему, что он может войти.

Сама того не подозревая, царица переняла обычай знатных римских матрон — принимать посетителей в собственной спальне. Она щелкнула пальцем и из-за занавешенной звериными шкурами соседней каморки выбежала девочка лет одиннадцати в жалком поношенном платье. Девочка была босая, а на шее у неё отливался светом металлический ошейник. Маленькая рабыня подбежала к госпоже и стала расчёсывать ей волосы гребешком из слоновой кости.

В комнату вошёл, вернее даже вбежал Гай Юлий Кубон — римский трибун в Эбураке.

— Царица, ты слыхала ужасную новость? — пропыхтел Кубон.

— Да, я всё знаю. Это ужасно.

— Это катастрофа. Люди твоего мужа… — Кубон заметил, как и без того сердитая Картимандуя нахмурила брови, и поспешил поправить, — твоего бывшего мужа посмели напасть на наши отряды.

— Я предупреждала, что ты требуешь слишком мало солдат для нашей защиты, — возразила царица. — Но ты был так уверен в себе.

— Подлые бритты напали на них внезапно.

— Это война, Кубон. А в ней не выбирают средств! — гордо вскинула голову Картимандуя. — И этому нас британцев научили вы — римляне! Неужели вы думали, что Венуций трус? Он лучший воин на нашей земле и вы это скоро почувствуете. Вернее уже почувствовали.

— Зря ты насмехаешься, — глаза трибуна забегали.

Царица снова села, а испуганная рабыня вновь взялась за её волосы. Ловкие пальчики девочки стали плести косы, а большие серые глаза уставились на римлянина. Маленькой дикарке был интересен этот напыщенный и смешной человек.

Кубон продолжал:

— Зря ты издеваешься над нашими воинами. Просто они попали в засаду и героически погибли, сражаясь с десятикратно превосходящими их варварами. К тому же я уверен, что главной виной этому является проклятый туман, который наслали на нас ваши колдуны в серых одеждах.

— Ты говоришь о друидах?

— Да. Об этих созданиях дьявола. Это только они помогли твоему мужу.

— Мне обидно, что Мэрлок поддержал его, а не меня.

— Теперь мы в страшной опасности. С минуты на минуту Венуций нападёт на Эбурак. У тебя так мало преданных воинов. Тебя убьёт твой муж за измену. — В голосе римлянина на мгновение появилось злорадство, но тут же сменилось страхом. — И меня тоже убьёт. Если он не побоялся напасть на регулярные войска, что ему простой посланник и трибун.

Картимандуя посмотрела на Кубона с таким презрением, что тот втянул голову в плечи.

— Не бойся так, римлянин, — сказал она. — А то над тобой будет смеяться даже моя рабыня, хоть она и не понимает латыни.

— Как ты смеешь обвинять меня в трусости?

— Никто не обвиняет владык мира в трусости. Но пока ты бегал возлагать жертвы своим богам, я действовала. Как только Веллокат сообщил, что готовится засада на римлян, я тут же послала в обход своих людей к вашему вождю Цериалу за помощью.

— К Петилию? — брови Кубона взлетели вверх. — Значит Девятый легион скоро будет здесь?

— Я надеюсь на это.

— Слава Юпитеру Капитолийскому, у меня появилась надежда. Венуций не осмелится напасть на целый легион. Скорее он побежит от него, как заяц.

— Да, чтобы затем снова явиться. Он скорее умрёт, чем отступится от своего.

— Зачем ты вышла замуж за этого упрямца?

— Так решили старейшины. Друиды поддержали их выбор, и сама Вирка освятила наш брак. Но Венуций был слишком молод, чтобы противостоять решению мудрых, а я после того, как Каратак попал в плен к вашему Августу, вовсе не могла слова сказать.

— Что же было дальше?

— Дальше вздорный мальчишка решил нарушить вековые традиции бригантов.

— Что ты говоришь, это какие же? — впервые видя царицу столь откровенной, спросил трибун.

— Всегда, даже тогда, когда наш народ жил далеко от Британии, на Великой земле, бригантами управляли женщины, потому что наш народ живёт под покровительством великой богини Бригантин.

— Ну и что?

— А он захотел стать таким же царём, как и я, вместо того, чтобы заниматься только войной и охотой. Его богам были не Бригантия, не Езус и Тевтат и даже не Белатукар.[17]

— А кто же?

— Каратак! Вот кто. Он молился на этого силура днём и ночью. И чем больше любил Каратака, тем больше ненавидел меня. Я желала мира с великим Римом, он мечтал о войне. И вот он начал эту войну.

— Да, и уже одержал первую победу, — вздохнул Кубой. — Как получилось, что твои воины пошли за ним, а не за тобой?

— Они предали меня. И за это Бригантия отвернётся от них. Мой народ тоже проклянёт их.

— О, боги, да сбудется ваша воля. И ты уверена в верности тех людей, которых ты послала за подмогой?

— Да. Я в них уверена. Два лучших моих телохранителя и охотника отправились в путь.

— Вон тот, — Кубон кивнул на храпящего в постели всё время их беседы Веллоката, — говорят, тоже был лучшим телохранителем Венуция.

Картимандуя поняла намёк.

— Можешь не волноваться, в моём дворце под надёжной охраной находятся их семьи, — тихо произнесла царица. — Не думаю, что они предадут меня. Иди и жди известий. Смерть всё равно давно стоит за нашей спиной, с того дня, как только ты убедил меня, что Веллокат лучшая кандидатура для бригантов, чем Венуций.

Также поспешно как вошёл, Кубон выскочил из спальни царицы.

— Во дворце! — презрительно произнёс он. — Как можно этот сарай называть дворцом?

Он был несправедлив, ибо дом Картимандуи был богаче замка Прасутага.

Быстрым шагом римлянин шёл по короткому коридору. Выйдя во двор, он увидел, как двое бриттов торопливо бежавшие навстречу, обогнули его и вошли туда, откуда он только что вышел. Кубон подумал, что это те самые разведчики, которых послала царица бригантов. Он убедился в этом очень скоро, когда к нему подбежал его помощник, центурион Флавий.

— Господин трибун, — произнёс он, — мы спасены.

— Каким образом? — пытаясь скрыть радость, спросил Кубон.

— Девятый легион подошёл к Оме.

— Хвала богам! А бритты? Что делают варвары, они готовятся к бою или хотят укрыться за стенами Эбурака? — трибун похолодел при последней мысли.

— Нет, — возбуждённо ответил Флавий, — варвары уже удрали на север. Как только увидели наши когорты. Ушли на север к пиктам.

— Туда им дорога, — облегченно вздохнул трибун.

Царица Картимандуя совсем иначе приняла эти известия.

— Значит, Венуций ушёл на север? — спросила она.

— Да, царица, — ответили два воина, и с ним очень много воинов из их семьи.

— Что ж он не безумец, чтобы биться с такой силой. Силы он соберёт на севере. Вот тогда он вернётся, не раньше. А жаль! Лучше бы он был безумцем. Тогда с ним было бы покончено сейчас же. Римляне бы прикончили его. О, Бригантия, почему римский посланник оказался так глуп, что запросил лишь тысячу воинов?

Посланцы стояли и слушали эти рассуждения повелительницы. Наконец та увидала, что мыслит вслух при своих людях, и велела им убираться.

Когда она осталась одна, в постели зашевелился Веллокат. Вскоре показалась его взлохмаченная голова с красными от похмелья глазами.

— Картимандуя, — позвал Веллокат.

— Ты уже не спишь?

— Давно уж.

— Слышал, что они говорили?

— Я что похож на глухого? — проговорил любовник царицы. Он почувствовал боль в голове и застонал, затем прибавил: — Иди сюда.

— Дикарь! — сказала Картимандуя и поморщилась. — Варвар.

— Так называют нас римские псы. Ты тоже скоро забудешь наших богов и будешь молиться их Юпитерам.

С этими словами бритт грубо привлёк к себе царицу и рывком бросил её на застеленную мехами постель.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Прошло уже четыре дня с того момента, как Актис попала в плен к Венуцию. Все они ушли на дорогу. Двигались непрерывно, останавливаясь лишь на ночлег. С верховой лошади Актис пересадили в повозку. Два воина неотступно следили за ней. Девушка внимательно наблюдала за тем, что творится вокруг. Она вслушивалась в кельтскую речь и пыталась понять её. Многие слова она понимала, так как знала их ещё с той жизни, в Линде, в других словах улавливала смысл в силу своей сообразительности. Девушка совершенно успокоилась, потому что была уверена в том, что Клодий очень скоро её выкупит, и она вновь обнимет своего горячо любимого мужа, а их встреча после таких ужасных происшествий будет особенно тёплой.

Два раза за эти дни её навестил Венуций. Он не разговаривал с пленницей, только что-то обсуждал с её стражниками, но молодой король не сводил голубых глаз с Актис. Девушке даже становилось не по себе, но она всё же не опускала глаз перед своим повелителем. Варвар смотрел на неё без стеснения, и в его глазах римлянка видела неподдельное восхищение. Это немного льстило пленнице, и она даже находила приятным такое внимание, но в то же время, чем дальше отряды Венуция уходили на север, тем большее волнение охватывало Актис.

Её заботило, как долго она будет находиться в плену, и послал ли король посланцев к её мужу, чтобы вести переговоры о выкупе. Однажды она всё-таки не выдержала и решила поговорить с Венуцием. Это произошло на пятый день плена. Король очередной раз подъехал к повозке, где сидела Актис, и девушка с ходу начала разговор.

— Я хочу говорить с королём, — с почтением, но не теряя достоинства, спросила она.

— Что ты хочешь узнать? — Венуций был удивлён словами девушки, которая молчала четыре дня и лишь бросала не него огненные взгляды, полные, как казалось бриганту, ненависти.

— Ты увозишь меня всё дальше и дальше. Когда же ты думаешь отпустить меня на свободу?

— О какой свободе может идти речь, если я взял тебя в бою?

Актис растерялась.

— Ты же обещал отпустить меня за выкуп.

— Разве? Я что-то не помню, чтобы давал подобное обещание. Я лишь мог подумать об этом. А о выкупе говорила ты.

Действительно, Актис вспомнила, что Венуций ничего об этом не говорил, и её настроение сразу изменилось. Всё вокруг сразу же стало враждебным и ненавистным. Всё. Абсолютно всё. Кроме короля. Как ни странно, к нему она не почувствовала особой ненависти. Варвар держался так просто и в то же время так благородно, как редко держали себя даже сенаторы в Риме. И обликом, и спокойствием Венуций походил на Клодия. Актис бессознательно доверяла ему. Тем не менее, после последних слов она наградила бриганта таким укоряющим и сердитым взглядом, наполненным искренним возмущением, что король-изгнанник не выдержал и, дернув узду коня, умчался прочь от своего боевого трофея.

Теперь Актис и впрямь забеспокоилась. Беззаботность быстро слетела с её безмятежного личика, на смену ей пришла задумчивость. Сердце охватила тоска. Актис вспомнила Клодия, порадовалась, что он жив, возблагодарила небо за его спасение, вспомнила о том, как супруг далек от неё и залилась слезами. С удивлением смотрели на неё британцы, ещё недавно весёлую и ликующую в предвкушении свободы, а теперь пришедшую в отчаяние.