Имя Марка Клодия теперь было на слуху у каждого жителя Рима. Первый раз молва шла о богатстве молодого Патриция, в один день ставшего обладателем состояния в несколько миллионов сестерциев. Во второй раз весть о его женитьбе на рабыне была куда более ошеломляющей. Разговоры о будущей свадьбе, хотя это событие и было из ряда вон выходящее, тем не менее, постепенно меркли по сравнению с другими делами, происходившими в Риме.

— Мало ли чудачеств у богачей? — говорил оборванец-плебей и скорее спешил на ипподром, чтобы насладиться ездой колесничих, или в какое-нибудь другое место, где можно было бы неплохо развлечься.

Среди равных Клодию не было определенного мнения по поводу поступка молодого человека. Но все, от бродяги до знатнейшего сенатора, были согласны с мыслью, что Марк Клодий Эллиан волен сам распоряжаться судьбой.

Забрезжил рассвет. Сквозь неприкрытое занавесями окно, пробивались первые лучи восходящего солнца. Клодий, плохо спавший ночью, зевнул и, откинув одеяло, еще немного понежился в постели. Затем сонным голосом призвал к себе слугу. В этот день предстояло сделать столько дел…

Час спустя, одетый в голубую тунику и освеженный ванной, Клодий встречал претора Рима Педания Секунда. Молодой патриций поприветствовал гостя, даже не гостя, а лицо, уполномоченное совершить акт освобождения рабыни по имени Актис, которая в скором будущем станет женой Марка Клодия Эллиана.

— Что ты задумал, Клодий? О твоей клятве в доме Поппеи Сабины говорит весь Рим. Неужели ты возьмешь в жены рабыню? — спросил Педаний Секунд, когда вошел в дом.

— Именно так. Иначе, зачем же тебя вызывали? Скоро приведут мою невесту, и я в твоем присутствии сделаю ее свободной.

Претор усмехнулся.

— Ну-ну. Это твое дело. Делай, как знаешь.

Послышался шорох, это вошла Бебия, ведя за собой юную рабыню. Клодий внимательно разглядывал Актис, когда та понуро опустив голову, и лишь изредка вскидывая прелестные глазки, смиренно шла за хозяйкой дома.

— Вот, сынок, погляди, какую тебе невесту подыскала старуха мать. Не обессудь, если она тебе не по нраву.

— Назови своих прежних хозяев! — потребовал претор.

Актис назвала Флавию, а что сказать насчет Петрония Леонида, она не знала. Претор понял ее затруднения и молвил:

— Хорошо! Теперь стой спокойно, иначе навлечешь на себя гнев богов.

Актис и так стояла, не шелохнувшись, слова Педания Секунда были излишни. Претор поднял жезл, который назывался так же, как и акт освобождения, виндиктом, и коснулся им головы Актис. В комнате воцарилась тишина. Наконец претор громогласно провозгласил:

— Бывшая рабыня по имени Актис, рожденная на Лесбосе, по воле ее господина Марка Клодия Эллиана и в моем присутствии, также при свидетелях получает волю и становится гражданкой Рима. Да будет Актис свободна!

Девушка закрыла глаза. Ей просто не верилось, что все происходит именно с ней. «Это сон. Приятный сказочный сон, — думала она. — Разве подобное возможно?»

Когда процедура освобождения окончилась, Бебия впустила в комнату других рабов и рабынь, и те кинулись поздравлять Актис, которая теперь становилась их госпожой.

Клодий, как только рабыня по совершенному акту обрела свободу, поспешил удалиться с Педанием Секундом. Актис с недоумением проводила их взглядом. Потом Бебия повела Актис в ее комнату, где она должна была дожидаться дня свадьбы. Здесь все было прибрано и предназначено для отдыха. Когда Бебия оставила Актис одну, девушка заворожено обвела взглядом комнату. На стенах, подвешенные на цепочках, висели бронзовые светильники, выполненные в виде всевозможных птиц и зверей. Свет от них отражался в бронзовых и серебряных зеркалах, повсюду расставленных на туалетных столиках. Пол был покрыт мозаикой, и световые блики на нем создавали гармонию вечного бытия. Актис обошла комнату, непременно заглянув в каждый уголок, в каждый ящичек. Она распустила свои каштановые волосы, и сев в кресло, задумчиво стала глядеть в зеркало. Невзгоды ничего не могли поделать с ее красотой. Тонко очерченные черные брови, черные завораживающие глаза, алые, как маковый цветок, губы, округлые плечи. Если бы не рабское прошлое, то она не знала бы себе соперниц…

Актис вздохнула и принялась рассматривать содержимое баночек, склянок и мешочков. Там находились различные средства, которыми пользуются римские женщины, чтобы выглядеть красивее, чем они есть. Её заинтересовала небольшая шкатулка, выглядевшая по сравнению с другими простой безделушкой. Когда Актис открыла ее, то перед ней предстал цветной портрет курчавого малыша, выполненный на глиняной дощечке. Актис даже не стала брать в руки такую хрупкую вещь, боясь, что она вот-вот развалится, и лишь смотрела, как со дна шкатулки на нее глядит краснощекий мальчуган. Наконец она закрыла шкатулку и встала. Не зная, чем занять себя, она, как и Клодий, плохо спала в эту ночь, и поэтому легла в постель. Очень быстро прикрылись глаза, и не в силах бороться с усталостью, Актис заснула. Бебия несколько раз заглядывала к ней, но, видя, что невеста сына безмятежно спит, уходила. А Клодий тем временем вместе с Педанием Секундом возлежал в триклинии и вел застольную беседу. Он был задумчив, и даже вино и шутки претора не сгоняли грусть с его лица. «Скорей бы покончить со всеми хлопотами и уехать в Британию» — думал он.

Настал день свадьбы, совпавший со временем, которое испокон веков почитается благоприятным для рода Клодиев. Были отосланы приглашения на обряд бракосочетания друзьям и знакомым семьи, а также некоторым влиятельным людям в империи. Но благомыслящие отцы семейств не приняли приглашения от молодого патриция, осмелившегося сыграть свадьбу с рабыней. Лишь те, кто принял правила игры, предложенные жизнью развращенного общества, посчитали, что Клодий просто-напросто устраивает шутовское представление, и поспешили в дом жениха. Клодий решил провести свадьбу, как и подобает патрицию, переселившись для этого в другой дом, Актис оставили в доме Бебии.

Рано утром к Актис вошла в комнату рабыня и сказала, что госпожа Бебия просит поторопиться. Актис быстро встала с постели и уже собиралась надеть палию, но служанка остановила ее:

— Надо принять в этот день свадебную ванну, и вам ни к чему одеваться. Идите за мной.

Две рабыни помогли Актис при принятии ванны, и когда новобрачная, причесанная и облаченная в тунику, завязала пояс на талии, Бебия слегка удивилась. Актис знала, как нужно было подпоясывать свадебное платье.

На невесту накинули оранжевый шлейф, покрывавший ее лицо и волосы, и обули в кожаные сапожки, которые были тоже оранжевого цвета.

Клодий пришел в дом к своей невесте вместе с каким-то человеком. Незнакомец был в тоге с пурпурной каймой и обритый наголо. Это был жрец-авгур, занимавшийся гаданием по полету птиц. После обмена приветствиями, Бебия спросила:

— Ну, как прошли ауспиции? Благоприятны ли твои вести, Муран?

Жрец поклонился Бебии и сказал:

— Я, как посланник авгуров, говорю, что крик петуха предвещает утреннюю зарю, с которой начнется счастливая жизнь новобрачных. Карканье вороны подсказывает мне, что не все спокойно на душе жениха и тревожно на сердце у невесты, но это и понятно, они в первый раз в жизни вступают в брак, уханье совы предупреждает Клодия и Актис, что впереди их ждут суровые испытания. Это будет так, ибо выпустили мы в небо ястреба и орла, и что вы думаете? Ястреб камнем полетел к земле, и чуть было не разбился, а орел взмыл под самые облака и долго парил в небе. Дорогая Бебия, брак между твоим сыном и Актис будет нелегок, но, в конце концов, новобрачные обретут счастье друг с другом и у них родится сын. Ты хочешь спросить у меня, откуда я это знаю. Так сегодня утром, как только первые лучи солнца коснулись яиц, по которым мы тоже производим гадания, на свет вылез крохотный цыпленок. Вот так Бебия! Будет тебе в скором времени внук.

Бебия улыбнулась и, заплатив жрецу несколько динариев, проводила его до улицы. Когда она вернулась в дом, Клодий сидел в задумчивости в гостиной.

— А где моя невеста, мама? — спросил молодой патриций.

— Ее снаряжают, сынок. Ох, и трудно мне было подыскать ей дружку. Не возьмешь же для этой цели рабыню. Все же, я подыскала одну, зовут Ульпия, и та дала согласие. Один раз она была замужем, но это не нарушает наши обычаи. А я то думала, сынок, — заговорщически зашептала Бебия, — что Актис мало чего смыслит в жизни, а она, хотя и молода еще, но умеет практически все, что должна знать римлянка.

На лице Клодия появилась легкая усмешка.

— Значит, выбор удачен! Спасибо, мама!

— Ох, и непутевый ты у меня. А что скажут люди? Любой прохожий теперь будет надо мной насмехаться. Скажут, ну как Бебия, поживает твой сынок. А что я им отвечу?

— Пошли их к Орку, мама. Им-то, какое дело до этого. Ты будешь жить в другом доме. Тебя мало кто там потревожит. А я вот скоро уеду служить и возьму с собой жену.

Бебия даже рот открыла.

— Что ты говоришь, сынок? Как же так! Если уж не захотел жениться на знатной римлянке, то не забирай тогда Актис. Может быть, она будет напоминать о тебе, сынок!

Клодий обнял мать и прижал ее голову к груди.

— Мне нельзя без жены. Не могу же я приводить каждый день в палатку наложниц.

Бебия всхлипнула, и, утерев кулачком слезы на лице, сказала:

— Хорошо, хорошо, сынок. Что я говорю, старуха? Ты прав, ты прав. Будь, по-твоему. Я не буду больше докучать тебя своими советами. Решай сам.

И Бебия, покинув сына, поспешила к Актис. Время таяло, как весенний снег, а нужно было еще в полдень принести очистительную жертву.

Актис в белой тунике, и перепоясанная брачным ремешком, вышла из комнаты, где ее одевали к свадьбе четыре рабыни. Рядом с невестой шла Ульпия, высокая женщина с густыми черными волосами, сплетенными в две косы. Она выполняла роль посланницы Юноны и держала в руках изображение жены Юпитера. Когда Клодий, тоже одетый в белую тунику, подошел к невесте, то Ульпия соединила правые руки новобрачных. Колец тогда еще не было и лишь прикосновение ладоней делало Актис и Клодия обрученными. Тут же находился человек среднего роста, с благодушным, краснощеким лицом, с маленькими, словно пуговицы глазами и толстущими губами. Это был писарь, который пригласил молодых поставить свои подписи на брачном контракте. После того, как Актис и Клодий расписались, нужно было десятерым свидетелям сделать то же самое. К Актис подошла Ульпия и надела на нее свадебное покрывало. Так знатнейший римлянин был обручен с бывшей рабыней, родом из Греции.

К новобрачным подошел жрец храма Юноны, — мужчина лет сорока с черной, коротко постриженной бородой. На груди у него висело ожерелье из кораллов. Жрец встал перед обрученными и сказал:

— Богиня Юнона соединяет вас, друзья мои, и обещает ограждать вас от всех напастей, которые подстерегают вас в супружеской жизни. Отныне ты Клодий и ты Актис объявляетесь мужем и женой, любите друг друга, да пусть боги даруют вам вечную молодость. А теперь настал черед преподнести дары великой Юноне.

Когда жрец закончил свою речь, к Клодию и Актис стали подходить домочадцы и желать счастья и здоровья новоиспеченной семье. Друзья и знакомые при подписании брачного контракта не присутствовали. Они придут лишь вечером, когда Клодий поведет жену в свой дом. Вот тогда-то и наступит веселье. А теперь надо было соблюдать официальную часть, без которой брачные узы были бы недействительными, и поэтому Клодия и Актис окружал лишь узкий круг людей.

Высокорослый нубиец, ранее исполнявший роль скорохода при доме Петрония Леонида, но после того, как он повредил ноги, оставленный в качестве камердинера, открыл железную дверь, ведущую в комнату, где находился алтарь богов.

Два раба принесли туда павлина, зажав ему крылья и голову, но птица то и дело выглядывала из-под рук, державших ее, и освободила бессмысленным взором собравшуюся публику, не в силах понять свое предназначение. Затем проследовали еще два раба. Они тащили огромного белого гуся. Гусь лежал спокойно и даже не делал попытки взмахнуть крыльями и убежать из плена. Перед этим птиц напоили снотворной водой. На гуся это снадобье подействовало быстрее, чем на павлина. И еще один раб вошел в комнату, где проводились жертвоприношения. Он нес амфору с вином и сгибался под ее тяжестью. Жертвенное возлияние было необходимой процедурой. Боги тоже иногда не прочь выпить хорошего вина.

Жертвоприношение птицами, посвященное Юноне, должно было проходить в абсолютной тишине. Разговоры были запрещены, а одеяния жертвующих не должны были омрачать великой богини. Вдруг и другие божества пришли вместе с Юноной, чтобы принять от новобрачных дары. Павлина и гуся умертвили, а затем возложили на алтарь и вылили на них вино. От птиц отрезали небольшие куски мяса и сожгли их. Самая большая и лучшая часть жертв будет потом подана на свадебный стол. Перепадало, конечно, и жрецам храма Юноны.