— Будет холодно к тому времени, когда мы доберемся туда, — объяснил Том.

— Доберемся куда? — спросила я. Жара в кабине, музыка по радио, успокаивающийся адреналин вызвали у меня головокружение. Мне казалось, что я могу потерять сознание, и эта мысль была мне неприятна.

— К Королевскому дубу, — ответил Том. — Еще до того, как я выехал из дома, я знал, что мы поедем" к Королевскому дубу сегодня ночью — ты и я. Разве это для тебя неожиданно?

— Нет.

Ночь была темной и дышала морозом, а небо над пустынными зимними полями было осыпано звездами, как серебряным перцем. Я приоткрыла окно, стараясь освежить голову, и воздух, ворвавшийся в кабину, пах холодом и дикостью. В нем был и запах мускуса от лесного дыма — богатый, успокаивающий аромат, говорящий о свете, тепле и закрытых на ночь комнатах. Том не произнес ни слова, пока мы не доехали до узкого, с глубокой колеей поворота к „Королевскому дубу", лишь взял мою руку и держал ее в своей сердечно и твердо. Я не отняла ее.

Мы тряслись по длинной заросшей аллее, которую я помнила по другой ночной поездке, той, когда мы с Картером ехали на барбекю. Но, выехав на расчищенное место, где стоял огромный темный дом Клэя, Том не остановился, а проехал мимо него по дороге, которая вела через открытые соевые поля по направлению к темной линии леса на болоте Биг Сильвер. И тогда Том заговорил.

— Луна не взойдет еще некоторое время, поэтому мы подъедем поближе. Слишком темно, чтобы идти пешком, да и ты не одета для этого. Но в одну прекрасную ночь, мне этого очень хочется, ты прокрадешься со мной вверх по ручью к Королевскому дубу. Ты этого никогда не забудешь, Диана. И не беспокойся, что дядя Клэй или кто-нибудь другой помешает нам. Клэй не бывает в лесу в эту ночь и не разрешает никому.

— А что это за ночь? — спросила я онемевшими от чего-то губами.

— Зимнее солнцестояние. Самая святая из всех ночей. От нее мы получили Рождество. Я прихожу сюда каждый год в эту ночь. Клэй это знает. Раньше он тоже приходил. И мой отец. Ты не боишься? Нет?

— Боюсь, — произнесла я и поняла, отчего онемели мои губы.

— Ты хочешь, чтобы я отвез тебя обратно? Я отвезу.

— Нет.

Мы вышли из грузовичка на маленькой поляне на берегу ручья. Тишина вокруг была древней, чистой и бесконечной, она была больше, чем тем утром, когда так напугала меня, — сейчас не было шума ветра, птиц, насекомых или бегущей воды, только хруст наших шагов по покрытой льдом траве и звук нашего дыхания.

Том взял меня под локоть и помог спуститься с берега туда, где неподвижно у темной кромки воды стоял челнок, и твердо удержал меня, когда я покачнулась на высоких серебряных каблуках.

На другой руке он нес норковое покрывало. Сумасшедшая мысль пришла мне в голову: если бы не необычный сверток меха, мы походили бы на людей, отправляющихся на полуночное венское жаркое, и смех подступил к моему горлу, но я сдержала его из последних сил.

Том перевез меня на остров несколькими глубокими уверенными толчками шеста, выпрыгнул в темную мелкую воду и подтянул челнок на берег под огромный шатер Королевского дуба. Даже в середине зимы дерево было увешано мхом и сохранило все листья. Я вспомнила слова Клэя Дэбни о том, что это живой дуб, он не роняет листву осенью. Я ступила на мох под деревом, в густую тьму, и посмотрела вверх в искривленные ветви. Как будто я вошла в огромный дом с низкими потолками, в кафедральный собор язычников. Сквозь ветви я не могла ничего увидеть, но я вспомнила, как хорошо я видела все происходившее внизу, сидя на Королевском дубе в тот день. Знакомое медленное предательское тепло повернулось в моем паху и внизу живота.

Я тихо стояла и просто наблюдала за Томом Дэбни.

Он улыбнулся мне — белозубая улыбка рассекла темноту, — вынул зажигалку из кармана, нагнулся, зажег от нее костер, сложенный из поленьев. Буйно заиграли тени от шатра из ветвей, а за ними черная поверхность воды отразила ожившее пламя.

В свете костра Том казался мне совершенно чужим, абсолютно уверенным и спокойным в этом диком месте, как лиса или волк… или даже что-то более древнее и дикое. Что-то, состоящее из воздуха, холода, зелени и тишины. Он расстелил норковое покрывало на земле около костра, выпрямился и протянул мне руку. Держась за сильную кисть, я сбросила вымазанные в земле босоножки и ступила на покрывало. Ноги погрузились в него, согретые мехом и огнем костра.

— Я приходил сюда днем и сложил костер, — сказал Том. — Я делаю это каждый год. И прихожу сюда каждую ночь зимнего солнцестояния, зажигаю костер и остаюсь до рассвета. Это моя единственная рождественская традиция. Я приводил сюда Скретча, Мартина и Риза пару раз. Но больше никого. Ты первая… единственная, кого я сюда допустил. В один прекрасный день я приведу сюда своих мальчиков, и мне бы хотелось, чтобы под этим дубом побывала и Хилари. Но этот раз все только для тебя.

Я молчала. Мне пришло в голову, что он может быть действительно неуравновешенным, но почему-то эта мысль не обеспокоила меня. Какими-то глубинами сознания я понимала, что это не так; не этого я боялась.

А я действительно боялась. Рот пересох от страха, сердце стучало, ноги, Дуни, пальцы чуть дрожали. Казалось, мне не хватит дыхания, чтобы заговорить, а Том не замечал ничего необычного.

— Иди сюда, Диана, позволь мне рассказать кое о чем, — проговорил он, опустился в своем смокинге на покрывало рядом с деревом и протянул мне руку. Я взяла ее, он тихонько потянул вниз. Мы сели в свете мерцавшего и прыгавшего пламени костра, и я не чувствовала холода, хотя была лишь в тонком шелковом джерси. Том пристально смотрел на меня, но не прикасался к моему телу.

— Во времена, когда история еще не записывалась, в некоторых лесах существовали рощи, в центре которых стояло одно огромное дерево. В большинстве случаев это был дуб. Эти рощи были священными рощами богини Дианы — покровительницы плодородия и охоты. Леса охранялись королем, который был одновременно и жрецом. Он оставался на страже в роще, защищал ее от пришельцев и служил Диане, пока не приходил другой человек, бывший в состоянии сразиться с королем и убить его. Тогда этот пришелец, в свою очередь, становился властелином. Он назывался Королем Священной Рощи или Королем Леса. Почти в каждой культуре была подобная роща и подобный король, который служил богине и умирал, чтобы уступить место другому повелителю. Хотя не везде богиню называли Дианой.

Богиня покровительствовала плодородию и охоте, а король был смертным мужчиной, и, говорят, именно поэтому он мог брать богиню в супруги и овладевать ею. И от этого союза священная роща и священное дерево получали благословение на следующий год. Этот союз освящал лес и животных в нем и сохранял их в безопасности.

Меня начало трясти. Голова качалась из стороны в сторону. Нет, я даже не знала, что делаю. Том улыбнулся, протянул руну и коснулся моей щеки. Это было нежное прикосновение. Я перестала качать головой, но все еще смотрела на него, должно быть, безумными глазами.

— Разве ты не знала? — мягко спросил Том. — Разве не знала, когда впервые пришла и Королевскому дубу и увидела, как я принес оленя к нему? Я знаю, ты была там. И знаю, ты видела меня. Я чувствовал, что ты там, наверху. И разве ты не знала, когда мы встретились позже в тот день и ты сказала, что тебя зовут Диана, и я так рассмеялся? И сегодня, когда ты пришла туда, где был я, в белом греческом платье и лавровом венке именно в ночь зимнего солнцестояния… Разве ты не знала?

— Знала что? — прошептала я. — Что я должна была знать? Том, ты пугаешь меня. Я не знаю, что ты хочешь…

Но я знала. Мои колени знали. Знала и теплая впадина между ног. Я попыталась сделать глубокий вдох, но не смогла.

— Встань, Диана, — произнес Том. — Если в любой момент ты захочешь уехать, только произнеси слово. Я отвезу тебя домой. Дай мне посмотреть на тебя.

Он протянул руки, я ухватилась за них и позволила ему медленно поднять меня на ноги. Мои руки свободно упали по бокам, и я просто смотрела в его лицо. Он изучал меня довольно долго, а затем подошел, взял мое лицо в свои ладони и поцеловал. Это снова был мягкий поцелуй, но он опалил мой рот, подобно огню.

— Ты очень красива и оказываешь честь этому месту, — проговорил Том.

Затем он медленно протянул руки, нашел на моей спине молнию платья и опустил ее вниз. Наряд упал к моим ногам, и я оставила его лежать там, пока Том расстегивал мой бюстгальтер без лямок и, отбросив его в сторону, так же неторопливо спустил чулки до лодыжек. Я ничего не говорила. Мое сердце почти вырывалось из грудной клетки. Большими пальцами он снял с меня трусики, и я шагнула через них так же просто, как ребенок, которого раздевают перед купанием. Теперь я стояла перед Томом нагая в огромном черном лесу при свете прыгающего пламени костра в тишине зимней ночи. Я знала, что холодный воздух касается моей кожи, но я не чувствовала его. Казалось, я не могу пошевелиться, как будто очутилась, замороженная, в самом ярком сне моей жизни. Конечно, я скоро проснусь. Но я не хотела пробуждаться.

Из своего безопасного сна я наблюдала, как он раздевался, бросая на край покрывала свой официальный костюм, а его глаза ни на минуту не отрывались от моего лица и тела. Никакого намека на смущение не было в нем. Когда он встал предо мной в своей темной, освещенной костром наготе, красота его стройного тела вынудила меня вновь прикрыть глаза, как и в тот день, и сделать большой глоток воздуха. Я скорее почувствовала, нежели увидела, как он подошел ко мне и положил руки на мое тело. Я не открывала глаз.

— Я всегда думал, что это должно было произойти именно так. — Его голос раздался у самого моего уха, голос был мягким, а дыхание теплым. — Я думаю, вначале король просто хотел прикоснуться ко всему ее телу, боготворить ее при помощи рук, — прошептал Том, и я почувствовала, как его руки, теплые, твердые и сухие, скользят по моему лицу и шее к плечам, рукам, к талии, вдоль бедер. Я ощутила, как дыхание замерло у меня в горле и вновь началась мелкая дрожь.

— Я думаю, он прикасался к ней здесь, — сказал Том, и его пальцы легко скользнули вокруг моих сосков, охватили груди и подняли их ко рту Тома. Я почувствовала, как он провел по ним языком так легко, как бабочка касается своим крылом лепестка. И я ощутила, как соски затвердели.

— Да, — мой голос был хриплым и низким. Я не открывала глаз.

— И затем, я думаю, он коснулся ее здесь, — произнес Том, и я почувствовала, что он встал предо мной на колени, его руки нежно развели мои бедра, и его пальцы легко двинулись между ними, в теплоту, задержались там, стали искать и нашли центр моего тела. Мои колени ослабели, и я упала бы, если бы его руки, охватившие теперь мои ягодицы, не поддержали меня.

— И я думаю, что после этого он достаточно осмелел, чтобы поцеловать ее там, в сокровенном центре, прямо в сердце тайны. Здесь.

— Да, — произнесла я. Сильный огонь побежал по моему телу, обжигая меня. Я почувствовала, как Том сильнее раздвинул мои ноги, почувствовала его язык и ощутила подъем предательского красного прибоя в самом центре моего существа и ответный предательский скачок страха. Нет, Том не должен обнаружить эту тьму в самой сердцевине моего существа…

— Том, нет, я боюсь… — прошептала я, но он взял мои руки и провел ими по своей теплой твердости, которая входила в меня, и огромная волна наконец поглотила меня целиком. Я упала на спину на меховое покрывало и с силой потянула на себя Тома, мои неистовые руки указывали его твердости путь в кричащую пустоту. Я ощутила начало того медленного, ужасного старого ритма, который на этот раз неизбежно смоет меня из этого мира в вечность.

Даже когда я слышала свои собственные восклицания: „Да, да, продолжай, да", я слышала также свои всхлипывания: „Я боюсь, боюсь…"

И я слышала его успокаивающее: „Не бойся. Я никогда не причиню тебе боль, никогда…"

И я закричала так громко, как только могла:

— Себя, себя я боюсь!

Он приподнялся надо мной на твердых сильных руках и начался, качался, глядя вниз. Его лицо было спокойным.

— Не сдерживайся, Диана, — сказал он и пронзил меня.

— Нет!

— Не сдерживайся, позволь мне принять все на себя. Позволь мне, — опять толчок.

— Нет!

— Ты не можешь причинить мне боль. Я могу справиться. Я был рожден, чтобы принять все на себя и удержать, — опять резкий толчок.

— Нет, Том, нет!

— Ты можешь больше не сдерживаться. Теперь я здесь, чтобы принять у тебя твою боль, — толчок.

И наконец на тридцать девятом году жизни и двадцатом году любовных отношений я поняла, что нашла вместилище, которое может поймать, удержать и преобразовать взрывную красную тьму внутри меня, может влить ее обратно в мое тело в виде огня и легкости. И я больше не сдерживалась и почувствовала, что земля, небо, леса и воды разлетелись в разные стороны, и я смеялась силе нашего экстаза.