А Оливер, увидев спящую рядом с Майсгрейвом принцессу, сначала опешил, а потом кинулся к ней, стал торопливо трясти за плечо. Анна проснулась не сразу и не сразу сообразила, что в хижину набилась добрая дюжина ратников. В руках у них пылали факелы, доспехи их громыхали. Встревоженные куры, кудахча, тыкались сослепу в сапоги воинов, били крыльями. Испуганно подала голос корова за перегородкой. Анна села, щурясь и еще ничего не понимая.

– Это еще что за девка? – услышала она прямо над головой.

Голос был грубый, надменный, он принадлежал крупному, коренастому мужчине с круглым лицом и коротко обрезанной бородой.

– А ты-то сам кто таков?

Она спросила властно, как знатная госпожа, и сама удивилась своему тону.

Мужчина растерялся, а солдаты вокруг засмеялись.

Анна наконец опомнилась и встала, оправляя серое холщовое платье, которое дала ей старая Мэдж и которое было ей явно коротко. Да, выглядит она сейчас неважно, и следовало бы попридержать язык.

Воин перевел дух.

– Я Освальд Брук, капитан ратников барона Майсгрейва. А ты… Кто она, Оливер?

– Она… Она…

Юноша потерялся под множеством устремленных на него взглядов и внезапно выпалил одним духом:

– Это супруга сэра Филипа.

Воцарилась тишина. Даже Анна лишилась на мгновение дара речи. Но вдруг глаза ее засияли, она выпрямилась. Супруга сэра Филипа? О чем ей еще мечтать? Пусть это и ложь, но она хоть на время получила возможность почувствовать себя леди Майсгрейв.

Капитан Брук медленно повернулся к Оливеру и постучал себе пальцем по лбу.

– Пойди проспись, сынок!

– Вы сомневаетесь в этом?

Анна не ожидала от себя подобной дерзости. Даже Оливер глядел на нее с изумлением.

– Мы обвенчались в Брюгге, где Филип Майсгрейв находился в свите короля Эдуарда. Оливер Симел присутствовал при этом.

Капитан Брук вдруг с силой взял Анну за подбородок и повернул ее лицо к свету.

– Конечно, девка ты не простая, как я подумал было сначала, в тебе чувствуется кровь. Однако старый Освальд еще не настолько ошалел, чтобы поверить, будто сэр Филип станет скрывать от нейуортцев, что скоро приведет в Гнездо Орла хозяйку.

Анна с силой ударила его по руке.

– Когда-нибудь вы пожалеете о том, что так обращались со мной!

В голосе ее звенели слезы. Ей было нестерпимо стыдно. Сейчас все откроется. Но ведь не сама же она придумала все. Это Оливер. И теперь он молчит.

Она сердито сквозь слезы взглянула на юношу. Оливер стянул с головы капюшон, его отросшие белые волосы упали на глаза. Он откинул их резким движением и негромко проговорил:

– Сэр Майсгрейв держал свой брак в секрете, ибо леди Анна из семьи, поддерживающей Алую Розу.

Анна перевела дыхание. Но Освальд Брук тут же нашелся:

– Из какого же она рода, Нол? Надеюсь, теперь ты можешь нам сказать?

Глаза Оливера заметались, но он снова выпалил:

– Из рода Селден!

Так звали людей, которые долгие месяцы выхаживали его в замке Эрингтон. Они были ланкастерцами, и это имя первым пришло ему в голову.

– Селден? – недоверчиво переспросил капитан Брук. Но кто-то из ратников Майсгрейва тут же подтвердил:

– Точно. Селдены стояли за Алую Розу. Вчера в Барнете казнили одного из них.

Вчера! Анна была так поглощена тем, что происходило с ней и Филипом, что позабыла обо всем.

Наверное, лицо ее исказилось болью, потому что солдаты вдруг притихли, и кто-то ткнул в бок говорившего о казни Саймона Селдена.

Капитан Брук шагнул вперед и взял Анну за руку.

– Простите меня, леди. И да будет милостив Господь к душе сэра Филипа.

Это была беспокойная ночь. Анна вдруг оказалась окруженной целой толпой желающих узнать о здоровье их господина, о том, как и чем его лечат. Она ничего не говорила им о вмешательстве Старой Мэдж, просто сказала, что теперь у нее появилась надежда и с Божьей помощью барон выздоровеет.

– Дай-то Бог! А силы у него есть – ему и не такое выпадало на веку.

Они все разом пускались в воспоминания, из которых следовало, что своего господина они хорошо знали и, по-видимому, любили. Но ратники так шумели, что Анна испугалась, как Филип бы не проснулся, и выпроводила всех за дверь. Последним шел Оливер, и она шепнула ему:

– Как ты мог привести их сюда?!

– Да парни просто с ума сходили без хозяина.

– Ты мог выдать меня! Что если бы они меня узнали?

– Нейуортцы в глаза не видали принцессу Уэльскую.

Они переговаривались в дверях, пока толпа на улице не стала требовать выйти леди Майсгрейв. Они были простодушны и никак не могли опомниться от появления новой супруги барона. Несмотря на ее протесты, Анну вывели из хижины и усадили у пылающего костра, на брошенное на землю седло. Кто-то принес мешок с едой, и Анне достались кусок копченой оленины и луковица. Простая солдатская пища. Она так и задремала с луковицей в руках и не противилась, когда кто-то поднял ее, отнес в дом и осторожно уложил подле Филипа. На короткое время она могла считать это место по праву своим.

Однако когда на другой день она, напоив Филипа бульоном, поведала ему о вчерашнем происшествии, он промолчал, и Анна забеспокоилась.

– Ты осуждаешь меня?

– Я не привык лгать своим людям.

Анна отставила плошку с бульоном. Руки ее дрожали.

– Ты забываешь, что это не моя затея. Да и что мог еще сказать Оливер? Выбора не было. Когда они прискакали, я спала рядом с тобой. Я могла быть либо шлюхой, либо супругой.

Филип попытался улыбнуться, но улыбка тут же сменилась болезненной гримасой. Испуганная Анна перевела разговор на другое.

Филипа мучили боли, и Анна давала ему маковый отвар, чтобы он больше спал. Он был еще очень слаб, настолько слаб, что она не решалась сказать ему о своей беременности. В их отношениях по-прежнему была теплота, и солдаты Майсгрейва волей-неволей перестали сомневаться в том, что она их новая госпожа, но взгляд Филипа порой пугал ее. В нем были и сострадание, и глухая тоска. «Он считает, что вскоре им предстоит снова расстаться! Всему виной это несчастный брак с Ланкастером. О Эд Ланкастер! Верный сын, во всем повинующийся своей матери, для которой теперь, когда нет больше Делателя Королей, я не представляю ни малейшего интереса… Она только облегченно вздохнет, если Анна Невиль тихо исчезнет, а она сможет подобрать для Эда куда более подходящую партию».

Но Анна не в силах переубедить Филипа. Для него их отношения – тяжкий грех, мучительно-сладкий, упоительный, но грех. А иначе и быть не могло. Она была ее высочеством принцессой Уэльской и теперь сознавала, что на его решение ничто не сможет повлиять, даже если она объявит о своей беременности.

Спустя несколько дней, когда Филип уже мог приподняться, облокотясь о высокое изголовье, Анна сняла с его головы повязку. Рана на голове почти затянулась, хотя боль от стрелы еще мучила. Анна слышала, как при дыхании что-то словно скрежещет в его груди. Но когда она склонилась над Филипом, чтобы расчесать ему волосы, он приподнял руку и осторожно провел по ее груди.

Анна шлепнула его по пальцам.

– Вы, сэр, однако, малый не промах.

Но у нее часто забилось сердце и по телу разлилось тепло.

– Ты действительно выздоравливаешь, Филип!

Однако глаза Филипа снова стали серьезными и печальными.

Анну рассердил этот взгляд, она смахнула с лица улыбку и сцепила зубы, едва сдерживая гневное дыхание.

Как хорошо знал Филип эти вспышки ее гнева! Он чувствовал, что ничего не сумеет объяснить, что ее душа гораздо более свободна, чем его, и только она может смести те препятствия, которые представляются ему непреодолимыми.

– Анна!

Она торопливо отошла, сжимая руки.

– Ты сам сказал, что был неправ, отказавшись от меня. Зачем же ты множишь ошибки?

Ему было трудно говорить. Наверное, следовало бы отложить объяснение до того времени, когда ему станет легче. Но все же он едва слышно сказал:

– Тогда я был в отчаянии. Но и страдая, я в глубине души знал, что мы поступили, как должно. Мы избежали, может быть, тяжелейшего греха в нашей жизни! Наша любовь была бы любовью отверженных, и мы никогда не изведали бы счастья. Хотя Всемогущему Богу ведомо, что я любил тебя каждый день, каждый час и буду любить всегда.

Она шагнула к нему. Глаза ее фосфоресцировали, как у кошки.

– Если бы ты не был сейчас так слаб, я бы ударила тебя!

Филип хрипло вздохнул. Анна глядела в сторону, закусив губу.

– Анна, неужели ты считаешь, что мы смогли бы всю жизнь прожить во лжи?

Она обернулась.

– А как, по-твоему, я прожила все это время? Я лгала, лгала и лгала… Ты не любишь обмана, Филип Майсгрейв, но разве ты не бывал при дворе и не знаешь, что ложь там так же естественна, как желание есть или справлять нужду. Ты пугаешь меня грехом, но разве не ты толкаешь меня в клоаку, где обитают только предатели, убийцы, кровосмесители и воры всех мастей и званий?..

Анна увидела ужас и растерянность на его лице. Да, она много пережила за это время, она стала сильнее. Филип не боялся смерти и крови, его не пугали опасности, но он не ведал, что такое постоянное ожидание измены, когда за тобой шпионят те, кого ты любишь, когда близкие лгут и предают, когда ты становишься беспомощной игрушкой в руках тех, кто сильнее и злее. И она пожалела Филипа. Не стоит посвящать его во все это. Зачем ему знать о том, что ожидает ее, вздумай она вернуться к супругу в ее положении…

Но на другой день он снова заговорил об этом.

– То, чего ты хочешь, неосуществимо. Ты принцесса Уэльская, и ты не можешь взять и просто исчезнуть. Тебя будут искать до тех пор, пока не найдут. Вспомни, твой свекор, король Генрих, одно время даже пустился бродить по дорогам, питаясь подаянием, но его в конце концов опознали и отправили в Лондон. Ты же – красива и молода, тебя многие видели и знают.

– Кому я могу понадобиться? Мои ближайшие родственники всегда считали меня полусумасшедшей. Когда я жила в аббатстве Киркхейм, кроме отца, никто меня не навещал. Им всем станет спокойнее без Анны Невиль.

– Тебя будет искать твой супруг.

– Супруг? – Анна рассмеялась. – Супруг, который бросил меня на произвол судьбы, зная, что Уорвик рискует проиграть битву. Супруг, который не поспешил на помощь отцу и дал ему погибнуть. Что может нас связывать с Эдуардом Ланкастером после этого?

– И все же ты должна вернуться. Перед Богом и людьми ты его жена, Анна. Ты сказала свое «да» перед алтарем, когда вас венчали.

Не глядя на Филипа, Анна отрицательно покачала головой.

– Увы, Фил. Куда-куда, но к Эдуарду я не вернусь. Он сам отвергнет меня, узнав, что я вернулась беременной.

Теперь она выговорила это. Ей сразу стало легко, но и в то же время страшно. Она повернулась к Филипу.

Лицо его оставалось непроницаемым. Он молчал, лишь глаза его как-то странно светились. Потом их блеск погас, Филип закрыл лицо ладонью и глухо застонал.

– Господи, что же я наделал!

Анне показалось, что сердце ее рассыпалось в прах, словно дотлевший уголек.

– Моя судьба в твоих руках, Филип Майсгрейв. И теперь только тебе решать, как мне поступить.

Она почему-то вспомнила мокрое утро в старом Арденском лесу, когда они бежали из Уорвик-Кастла. Тогда Филипу в первый раз пришлось решать за нее, выбирать между ней и долгом*. Тогда она победила. Позже, в Бордо, не смогла… Но сейчас все было иным. Филипу предстояло посягнуть на устои, которые питали его с детства. Увезти женщину, на которую он не имел никаких прав, которая была женой другого! Под силу ли это ему? Неважно. Теперь все это неважно, потому что Анна твердо решила, что подчинится любому его решению.

В эту минуту в хижину влетел один из ратников Майсгрейва.

– Король! Сюда едет сам король!

Следом вошли Освальд Брук, еще какие-то люди. Лицо Оливера было напряженным. Встретившись взглядом с Анной, он коротким кивком указал на дверь. Анна поняла, что у нее еще есть шанс избежать встречи с Эдуардом Йорком. Но как это сделать, чтобы люди Филипа ничего не заподозрили?

– Господь Всемогущий! Король! Король скачет сюда, а я в таком наряде!

Она растолкала ратников и, выскочив из хижины, со всех ног бросилась к лесу и скрылась в орешнике как раз в тот момент, когда Эдуард показался на тропе.

Солдаты Майсгрейва громогласно приветствовали короля. Испуганный угольщик повалился ниц, увлекая за собой остолбеневшего сына.

Эдуард на ходу спрыгнул с коня, предоставив свите ловить его за повод. Его эскорт был невелик и, оставив его, он, низко склонившись, вступил в хижину.

– Государь!

Филип попытался приподняться, но король мягким жестом не позволил ему сделать это.

– Лежи, лежи! Ах, Майсгрейв, ты и представить не можешь, как я несказанно рад, что слухи о твоей гибели оказались ложными!

Давно ли Эдуард Йорк слепо ревновал и бешено ненавидел рыцаря Бурого Орла? Теперь многие в его окружении завидовали тому, насколько король приблизил к себе барона Майсгрейва, как превозносит его и ценит. Даже ближайший друг и соратник Эдуарда лорд Гастингс с тревогой поглядывал на Майсгрейва, чувствуя в нем потенциального соперника при дворе короля.