Джулия Лонг - Красавица и шпион

Ужасное совпадение? Маленькая штучка вполне могла попасть на конюшню. Может быть, седло лежало на полу, сучок прицепился к нему...

– Вот и преступник, – небрежно произнес Кит, подняв сучок вверх. Но на землю его не бросил, а аккуратно положил в карман. Ему пришлось сделать усилие, чтобы сосредоточиться, – от боли в голове неприятно гудело. Он еще раз сделал глубокий вдох. Надо срочно что-нибудь выпить. Он осмотрел подпругу и обнаружил, что она лопнула как раз под самым седлом, там, где незаметнее всего. Можно отругать конюха, но это едва ли его вина. Он ощупал подпругу – кожаный ремень был довольно старым. Настолько ли старым, чтобы лопнуть? Сюзанна уже несколько дней пользовалась этим седлом. Он пристальнее рассмотрел края ремня. Место разрыва выглядело слишком уж аккуратным.

У Кита похолодело внутри. Он не мог избавиться от невероятного ощущения, что здесь поработал нож.

Незнакомец в роще... Перевернувшийся дилижанс... Гадюка в корзинке... Сучок... Подпруга...

Седло – дамское. В него могла сесть только женщина.

Он поднял взгляд на Сюзанну, которая по-прежнему спокойно следила за его действиями. За ее спиной он разглядел на земле окончательно помятое зеленое перышко, слегка трепетавшее на ветру. Ее волосы растрепались от скачки и падали ей на плечи. Он ни разу не видел ее с распущенными волосами, и внутри что-то сжалось. Чудесные волосы. У них, как и у ее глаз, множество оттенков – тут и каштан, и красное дерево, и соболь...

Внезапно она показалась ему до крайности уязвимой, слабой, беззащитной. Вот только что она могла получить серьезные, тяжелые увечья. Несчастье подошло совсем близко...

Непонятная ярость овладела им, даже дыхание перехватило. Ну как сказать женщине, недавно потерявшей буквально все, что кто-то пытается ее убить?

Такие вещи можно сказать, только если в них не сомневаешься.

Лошади мирно щипали траву, волоча по земле поводья. Кобыла Сюзанны чувствовала себя довольно неплохо, лучше, чем сам Кит. Радуется небось, что упала на мягкое, язвительно подумал Кит.

– Вы уже не служите в армии, вам не надо терпеть боль, если вы сами того не хотите. Есть такой пустячок под званием лауданум, он вполне способен помощь.

Она пыталась шутить, но Кит не отреагировал. Мысли его блуждали далеко. Надо проверить все седла и побеседовать с конюхами.

– Да, – услышал он свой отдаленный голос. – Виски тоже неплохо помогает.

Кит не знал, как лучше – то ли вернуться назад верхом, то ли пешком, не был уверен, что для него легче, и решил, что больно будет в любом случае.

– Еще раз спасибо зато, что спасли меня, – произнесла Сюзанна. Ее торжественный тон заставил его улыбнуться.

– Это самое меньшее, что я могу сделать для такого ценного работника, как вы, мисс Мейкпис. Вы уверены, что сами-то целы?

– Лошадь упала на вас, а не на меня, – произнесла она веско. – Меня вы успели отбросить.

Он не сдержал улыбки. И подумал, что она с тем же успехом могла бы оказаться на его месте. Эта мысль сковала ему язык. Он подобрал поводья своей лошади, Сюзанна – своей. Кит решил вернуться домой пешком, причем идти очень медленно. На глаза ему снова попалась ее шляпка – такого зеленого цвета в природе не бывает. Он знал, что этот оттенок называется ивовый, очень модный сейчас среди лондонских дам, так он слышал. На самом деле цвет совсем не такой, как листья ивы, но от него глаза Сюзанны сияют этим странным гипнотизирующим светом, И за это ему можно простить несоответствие природному.

– Там ваша шляпа, – сказал он.

– Ах да. – Сюзанна вернулась, подобрала шляпу и печально погладила сломанное перышко. – Она мне так нравилась, – вздохнула девушка.

– Мне тоже, – не подумав, сказал Кит.

Она изумленно вскинула брови.

– Неужели это комплимент, милорд?

– Простая констатация факта, мисс Мейкпис, – быстро произнес он. Но почему-то его ответ вызвал у Сюзанны мягкую лучезарную улыбку. И что странно, целое мгновение, правда, всего мгновение, он не ощущал никакой боли.

Петтишо, сравнительно молодой член парламента, толок воду в ступе, рассуждая о необходимости парламентских реформ. Лица вокруг выражали непреходящее внимание, некоторые даже кивали в знак согласия. Согласия ли? Морли сомневался. Возможно, они просто борются со сном? Трудно сказать. Прелесть палаты общин, по мнению Морли, состоит в том, что рано или поздно кто-нибудь да скажет нечто нелицеприятное и даже грубое и заставит Петтишо заткнуться. Человеку здесь предоставлена возможность блеснуть своим ораторским талантом, но если он такового не проявит, у него быстро отобьют охоту ораторствовать. Они здесь могут стать совершенно неуправляемыми, это третье сословие.

Сам Морли обладал глубоким приятным баритоном, чьи бархатные волнующие модуляции побуждали слушателей именно слушать. Еще он наловчился красноречиво убеждать, хотя никогда не впадал в излишнюю цветистость и драматизм. Другими словами, ему-то никто и никогда не предлагал заткнуться в грубой и нелицеприятной форме. Как политика его даже сравнивали с Чарлзом Фоксом, только Морли обладал более располагающей наружностью и не имел плохих, хотя и колоритных, склонностей Фокса к карточной игре и женщинам.

У Морли разболелась нога, как часто бывало во время сессии, поскольку в кулуарах царила неизменная сырость. Но его это в какой-то степени даже радовало, поскольку напоминало о том, как он здесь оказался. Он был даже благодарен за шрамы, бороздившие ногу по всей длине, – глубокие, безобразные, неровные шрамы. Женщины часто относили их на счет боевых ран, и он никогда не рассеивал их иллюзии. Это и правда были боевые раны, полученные в его личной битве.

Многие женщины отдались ему только благодаря этим ранам. Но Каролине он почему-то рассказал правду об их происхождении. И это в конечном счете оказалось ему полезным. Морли привык думать о вещах с точки зрения их полезности.

Так же, как Боб. Который сейчас, надо надеяться, работает на него в Барнстабле, завершая порученное ему задание, чтобы Морли мог продолжать спокойно сидеть в палате в окружении ораторствующих парламентариев, пользуясь безупречной репутацией, которую сумел снискать.

Отец его был простым фермером, точнее, обыкновенным крестьянином. Семья была большая и кормилась за счет каменистого надела земли размером чуть больше четырех сшитых друг с другом носовых платков – так ему казалось теперь, по прошествии лет. Но потом начался промышленный бум, и прядильщицы, кустари и бедные фермеры наподобие его отца лишились средств к существованию, уступив место машинам, которые делали работу если не лучше, то быстрее. Землевладельцы застроили наделы арендаторов фабриками. Отец забрал семью – мать, братьев и сестер – и отправился в Лондон на поиски работы.

Но к несчастью, и другие люди, лишившиеся средств к существованию, – а имя им было легион, – двинулись в Лондон на поиски работы. Или в другие промышленные города. Само собой работы они не нашли. Семейство Морли осело в Сент-Джайлзе, ведя полуголодное существование. Но именно там Таддиус завел множество интересных и полезных знакомств.

Потом случился пожар. Вся семья Морли сгорела, только Таддиус чудом остался жив. Таддиус сильно пострадал при пожаре, нога почернела и воспалилась, но богатый домовладелец, мучимый совестью, – дом находился в ужасном состоянии – или желая купить себе билет в рай, заплатил за лечение, а потом, обнаружив, что мальчик весьма смышлен, отправил его в Итон. Потом благотворительность ему наскучила, и он думать забыл о Таддиусе Морли. Молодой человек оказался предоставленным самому себе. Впрочем, ненадолго.

Он обладал умом, обаянием, приятной наружностью, умением располагать к себе людей и закоренелой, глубоко запрятанной злобой, которая бурлила в его душе и питала честолюбивые амбиции. Он был не слишком-то совестливым – живя в Сент-Джайлзе, он понял, что быть совестливым невыгодно. Он пользовался совестью с оглядкой. Старые приятели привлекли его к продаже контрабандных товаров, а вырученные деньги он вложил с умом и заработал себе на учение в Оксфорде.

После Оксфорда его уже ничто не интересовало, кроме места в парламенте, где он мог бы добиваться справедливости для бедняков. И... возможно, потешиться местью. Но попасть туда было все равно, что вскарабкаться на скалу, не имея подручных средств. Чтобы избираться в палату общин, требовались деньги для проведения избирательной кампании. Он уже решил было, что нашел необходимую поддержку, когда герцог Уэстфолл пригласил его на прием по случаю рождественских каникул. Однако герцог по известной только ему одному причине отказался вложить деньги в избирательную кампанию Морли. Но на том приеме он встретил Каролину Оллстон. Так что, в конце концов, именно герцогу Морли обязан своей политической карьерой.

Он вспомнил, как впервые увидел Каролину Оллстон и крайне изумился, встретив подобное создание в этом городишке – Барнстабле. И сразу понял, что она тоже хочет взобраться на скалу, не имея подручных средств. Ее красота пропадала даром. А Морли знал, как использовать ее наилучшим образом.

Он вспомнил обжигающий взгляд голубых глаз сына герцога, Кита Уайтлоу, виконта Грантема. В семнадцать лет мальчишка уже обладал нервирующей силой взгляда. Он наблюдал за Каролиной и Морли, и в его глазах пылали страсть и боль. Умный мальчишка. Он сразу все понял.

Ногу внезапно свело сильным спазмом. Морли провел по ней ладонью, словно успокаивая встревоженного любимца, пытаясь усмирить боль. Одно время Каролина, бросив взгляд на его лицо, догадывалась, когда боль в ноге становилась невыносимой. Тогда она легкими массирующими движениями избавляла его от этой боли, болтая о чем-нибудь постороннем.

Петтишо продолжал жужжать. Морли обвел взглядом зал. Гроувз, депутат от округа Лидс, перехватил его взгляд и закатил глаза. Морли сочувственно улыбнулся.

Его договор с Каролиной вначале был очень прост: она согревала ему постель множеством известных ей способов, он платил ей за это. Их союз был выгоден обоим.

Но Морли на все и на всех смотрел с точки зрения практической пользы для себя. Сентиментальность в отношении людей (кошки – другое дело) выгорела в нем при пожаре. И когда Морли увидел, какое воздействие Каролина оказывает на мужчин, его деловитый мозг усиленно заработал. Он устроил обед в приватной обстановке и, имея в виду далеко идущие планы, представил Каролину капитану флота, с которым незадолго перед тем познакомился в обществе. Проведенная с ней ночь развязала капитану язык, как бывает с большинством мужчин. А выпив вина, капитан и вовсе потерял осторожность и потому оказался весьма и весьма полезен.

Вскоре после этого Каролина шутя снабдила Морли ценной информацией. Виды и названия кораблей, калибр и число пушек на них, места дислокаций. Имена командиров и старших офицеров. Информация была довольно сумбурной, правда, когда капитан спал, Каролине удалось мимоходом заглянуть в кое-какие документы. Но даже эти обрывки информации представляли кое для кого немалую ценность.

Продав эту информацию французам, Морли раздобыл денег на избирательную кампанию. И был избран. И до сих пор сидел здесь и имел репутацию борца за права детей и рабочих, приверженца скромного образа жизни и добротной одежды для бедных. До сих пор его репутация оставалась чистой и незапятнанной.

Почти незапятнанной. Обводя взглядом палату, он думал: «Несомненно, этих людей преследуют призраки, так же как и меня. На их руках больше крови, чем на моих, они во время войны направляли ружья и пушки на живых людей, имея целью отнять как можно больше жизней».

А его руки могли бы остаться относительно чистыми, если бы всюду сующий свой нос член парламента Ричард Локвуд в свою очередь тоже не повстречал бы этого самого капитана. И если бы капитан, не имея ничего в виду, с энтузиазмом не рассказал Локвуду о своих отношениях с красивой дамой, с которой его познакомил Таддиус Морли. Речь шла о любовницах, и капитан был не прочь похвастаться, тем более что у самого Локвуда была такая роскошная любовница, как Анна Хоулт, которую он только что поселил в собственном доме в Горриндже и подыскивал штат прислуги.

– Локвуд с большим любопытством расспрашивал о вас и вашей даме, – бодро поделился капитан с Морли. – Может быть, он хочет поменять любовницу? Кстати, что сейчас поделывает мадам Каролина? – поинтересовался он с надеждой.

– Нашла себе более состоятельного покровителя, – с печальным видом солгал Морли. В то время Каролина еще жила с ним, а с красавчиком коммивояжером из Америки сбежала только два года спустя. В настоящее время он держал ее про запас, чтобы использовать в нужный момент, не желая, чтобы ее часто видели в обществе.

Локвуд, должно быть, недооценил силу инстинкта самосохранения Морли. Ему ничего не стоило разведать, что замышляет Локвуд, и положить этому конец. Это дело, конечно, не доставило ему большого удовольствия, но оно должно было быть сделано. Он отнесся к нему как к рутинной работе, все сам спланировал и организовал. И решил, что с этим покончено, а потом позволил себе расслабиться.