Кит взглянул на Сюзанну, которую старательно загораживал спиной. Волосы ее сбились набок, она выглядела изумительно красивой, но чересчур раскрепощенной. Мучительно неловкий момент все длился, а Кит лихорадочно придумывал текст обращения к отцу. Впрочем, он мысленно уже паковал чемоданы, надеясь, что Сюзанна не очень разочаруется, оказавшись вместо Гросвенор-сквер в египетской пустыне.

– Это и есть автор рисунков? – спросил отец, обратив взгляд на Сюзанну.

– Да, – признался Кит.

Молчание, бесплодное и бескрайнее, как египетская пустыня, все длилось и длилось, а отец тем временем смотрел на стоявшую перед ним пару.

– Мы собираемся пожениться, – осторожно произнес Кит.

– Надо думать! – оживленно воскликнул герцог. – Кто же она?

Кит снова онемел.

– Я спрашиваю, кто она? – качнул бровями герцог.

Кит наконец-то вспомнил о хороших манерах и даже отыскал в себе их следы.

– Отец, позвольте представить вам мисс Сюзанну Мейкпис, мою невесту. Это мой отец, герцог Уэстфолл.

Сюзанна помешкала и присела в реверансе. Кит едва не расхохотался.

– Как? Мейкпис? Дочь Джеймса?

Сюзанна пришла в замешательство, но решила пока не рассказывать о себе правды.

– Да, сэр. – Голос ее звучал на удивление твердо.

– И вы сами делали эти рисунки?

Лицо Сюзанны запылало, как летний закат, но ее спокойствию можно было только позавидовать.

– Да, сэр.

– Они у вас очень даже неплохо получились.

Кит преисполнился благоговейного восторга. Отец избрал самые великодушные слова из всех, какие, несомненно, хотел или мог бы сказать. «Отец у меня дипломат, – подумал Кит. – Есть чему у него поучиться».

– Она необыкновенно талантлива, – поспешно добавил он. И слишком поздно спохватился, как пикантно это прозвучало, если принять во внимание, какой именно из рисунков разглядывает сейчас отец. Кит едва не шлепнул себя по лбу.

– Мисс Мейкпис, рад с вами познакомиться. А сейчас я хотел бы поговорить с сыном наедине.

Сюзанна метнула на Кита сочувственный взгляд и с явным облегчением покинула гостиную.

– Мне очень жаль, что так получилось с книгой, отец, – заговорил Кит. – Я закончу ее, обещаю вам. Просто сразу так много всего случилось... Вам тоже это будет интересно.

– Тебя видели в Лондоне, Кит.

– Кто? – быстро спросил Кит. Вот чертов Джон!

– Мисс Дейзи Джонс сказала, что приходил некий мистер Уайти с расспросами. Я понял, что это был ты.

– Вы проводили собственное расследование? – спросил Кит. Итак, отец не счел его сумасшедшим, когда он пересказал ему историю Мейкписа. Это немного успокаивало. Но постойте-ка. Может быть... – А откуда вы знаете мисс Дейзи Джонс?

Отец загадочно улыбнулся.

– Ну а ты нашел то, что искал, Кит? То, чего тебе не следовало искать?

– Да, сэр, и все подтвердилось. Все, что сказал тогда Мейкпис. Я покажу вам документы, если хотите. Там письма, списки кораблей... и часто упоминается Морли. Локвуд собрал солидный материал. Для Морли все выглядит очень печально. Я говорил с одним антикваром, которого можно будет уговорить дать свидетельские показания.

Герцог замер, и на его лице отразилась глубокая грусть.

– Какой позор! Ведь Морли – неплохой политик. И умный человек. А оказался убийцей. Это потеря. Какая жалость!

– И к тому же предатель.

– Заниматься этим было очень опасно, Кит. Тем более в одиночку. Тебя могли убить.

– Меня могли и до этого убить, уже много раз, – криво усмехнулся Кит. – Видно, мое время еще не пришло.

– А я ведь говорил тебе, чтобы не приезжал в Лондон.

– Клянусь вам, сэр, что закончу книгу. Я сам этого очень хочу. – Это была чистая правда.

– Никакая книга не нужна, Кит.

Воцарилась тишина.

– Что, простите? – растерянно спросил Кит.

– В книге не было необходимости. Просто... – Герцог отвернулся и прошелся по комнате, потом остановился перед семейным портретом. Он мягко улыбнулся ему, видимо, вспоминая, как приходилось позировать. – Я тревожился о тебе, сынок. Ты казался... потерянным. Погряз в сомнительных удовольствиях. Стал слишком беззаботным, но был несчастен, и сам того не понимал. Отцы замечают подобные вещи.

Кит понимал, что должен быть тронут до глубины души. Но...

– И вы поэтому грозили мне Египтом?

Герцог миролюбиво взглянул на сына.

– Я решил, что тебе полезно будет на время удалиться от «общества» и разобраться в самом себе. Может быть, даже завести новый, не такой опасный роман. Но я знал, что ты не уедешь из Лондона, если я не поставлю вопрос ребром... и я придумал эту книгу. И тут... – герцог чуть помедлил, и в голосе его послышалось легкое удивление, – ...ты снова превзошел все мои ожидания. Но ты никогда ничего не делал наполовину.

Отец торжествующе улыбнулся, словно хотел сказать: «Я твой отец, и потому умнее тебя».

Кит лишился дара речи. Его чертов отец просто-напросто надул его. Ему одновременно хотелось задушить его и упасть перед ним на колени с изъявлениями благодарности. Но он умел проигрывать.

– А славная, однако, работа, Кристофер. Твои записи так же хороши, как эти рисунки?

– А вы сомневаетесь? – спросил Кит.

Отец усмехнулся.

– Тогда тебе следует закончить книгу. Она вполне достойна быть напечатанной... хотя бы ради этих рисунков. Правда, кое-какие я все же не стал бы вставлять в книгу.

– Тех мышек? – спросил Кит.

Отец наконец рассмеялся. Он посмотрел на альбом, затем снова на сына и покачал головой. Киту потребовалось все его самообладание, чтобы не покраснеть, хотя он не мог вспомнить, когда последний раз краснел.

– Какая она, Сюзанна?

Черт! Как ненавидел Кит подобные вопросы. Когда он думал о Сюзанне, слова куда-то улетучивались.

Но отец, должно быть, прочел ответ на его лице и мягко рассмеялся.

– Ничего, сынок. Эти рисунки говорят за вас. Мне трудно выразить словами, как я за тебя рад.

Эпилог

Она обрезала с куста увядшие розы, когда налетел ветерок, маленький северный сюрприз, и она зажмурилась и позволила ему обвить свою шею прохладным шелковым шарфиком. Влажные ветры сирокко дуют в Италии ранней осенью. Они напоминали о том, что она не местная и эта страна никогда не станет ей родной, несмотря на прожитые здесь семнадцать лет. Она любила Англию, где родилась и выросла.

Италия прекрасна, она наслаждалась здесь свободой, но любое место, если это не дом, казалось ей тюрьмой.

За годы боль превратилась в постоянно звучащий унылый мотив. Она привыкла жить с этой болью, как привыкают жить без ампутированной ноги, руки, любой части тела. Она снова научилась смеяться и даже могла испытать легкий всплеск влечения. На нее по-прежнему оборачивались, хотя возраст уже давал о себе знать. В тесном кругу знакомых ее знали как вдову, безупречно несущую свой вдовий крест.

В первые годы она позволила себе написать два письма, продиктованных, конечно же, эгоизмом. Она их не подписала и понимала, что, послав их, все равно что наставила на Джеймса – или на саму себя – пистолет. Но тоска и боль были так сильны, что порой она готова была умереть, пожертвовать Джеймсом или кем-то другим ради крохотной информации о своих девочках. Джеймс ответил ей только раз: «Они в безопасности». Он был, конечно, прав, что не поощрял ее писать. Ему и самому было нелегко оттого, что он ничем не мог ей помочь. Но главной его задачей была безопасность девочек.

И так год за годом надежда расцветала и увядала, расцветала и снова увядала, как эти розы, которые она сейчас обрезала, чтобы дать зацвести новым. Она снова увидит своих девочек, правда в один прекрасный день восторжествует: эта надежда, как ничто другое, заставляла Анну Хоулт отчаянно цепляться за жизнь.