Эмили увидела любовь и нерешительность в синих глазах и прочла его мысли.

– Роб, меня никогда не целовал любящий мужчина.


В первый раз Роб и Эмили занимались любовью в свою брачную ночь. Они занимались любовью с нежностью и лаской, в темноте. Эмили не замерла от страха, чего боялся Роб, он почувствовал ее облегчение, но для Эмили во всем этом не было ни удовольствия, ни радости.

И на следующую ночь удовольствия не было, и на следующую, хотя именно Эмили хотела заниматься любовью, отчаянно желая, чтобы их любовь была полной. Каждую ночь она снимала свою простую ночную рубашку и тихо сворачивалась в постели рядом с ним. Они занимались любовью в темноте, молча, быстро, безрадостно.

Потом Эмили надевала рубашку, а Роб пижаму, и так же молча она засыпала.

Эмили засыпала, а Роб лежал без сна, репетируя слова, которые он скажет милым серым глазам при свете дня: «Дорогая, может, тебе пока не надо заниматься любовью?» Но вдруг эти слова причинят ей боль? Что, если серые глаза затуманятся и она спросит с горечью и обидой, как уже однажды спрашивала, когда Роб всего лишь хотел помочь ей: «Ты считаешь, что со мной что-то не так, да, Роб?» Или тихо, со слезами на глазах: «Ты не хочешь заниматься со мной любовью, Роб?»

Роб хотел заниматься с Эмили любовью. Он уже очень давно этого хотел. Его желание было сильным. И Робу следовало быть очень осторожным, держать себя в руках, чтобы мощь его желания не показалась Эмили схожей со знакомым ей насилием. Роб хотел любить Эмили, разделить с ней волшебные наслаждения любви. Он ненавидел этот молчаливый, безрадостный секс.

Роб репетировал слова, но не мог их произнести, потому что утром милые серые глаза Эмили смотрели на него с такой надеждой. «Тебе было хорошо со мной, Роб? Ты все еще любишь меня?»

Дни были совершенны, золотистое крещендо радости, любви и счастья, которому следовало бы перейти в ночи безудержной страсти. Но ночи были все такие же… молчаливые, темные, безрадостные. Роб знал, что для Эмили заниматься любовью без ужаса, не под воздействием наркотиков было огромной победой, символом большого доверия к нему. И, всем сердцем любя Эмили, он надеялся, что в один прекрасный, солнечный день они смогут поговорить об этом.


На двенадцатый день своего замужества Эмили сделала поразительное открытие.

Они с Робом были в Зальцбурге, в замке. Эмили оставила Роба, чтобы сфотографировать долину и озеро. Возвращаясь, она взглянула на Роба и вдруг остановилась, потрясенная. Эмили как будто увидела его в первый раз.

Роб стоял, облокотившись на каменную стену замка, его тело было стройным, сильным и крепким, красивое лицо поднято к осеннему солнцу, легкий ветерок слегка шевелил темные волосы, на губах играла легкая улыбка. Эмили смотрела на Роба, мужчину, которого она любила всем сердцем, и понимала, что никогда по-настоящему его не видела.

Для Эмили Роб всегда был воплощением нежности. Когда она думала о нем, то думала о его добрых, улыбающихся синих глазах, нежной улыбке, мягком голосе и любящем сердце. Она никогда не думала о том, как он выглядит.

А выглядел Роб потрясающе. Это был необыкновенно красивый мужчина – красивый, чувственный, сексуальный. Другие женщины это видели, оценивали и хотели Роба. Но до этого мгновения Эмили даже не замечала возбуждающей сексуальности своего любимого, потому что для нее секс всегда означал насилие, а не нежность и любовь.

До этого мгновения…

Властные, незнакомые, волнующие ощущения охватили Эмили, смотревшую на Роба Адамсона, красивого мужчину, с такой гордостью и счастьем носившего золотое обручальное кольцо, которое она надела ему на палец. На Роба Адамсона, своего мужа, чудесного, внимательного человека, который любил и хотел ее. На Роба Адамсона, мужчину, которого любила и хотела она.

Властное чувство – желание – принесло с собой удивительную уверенность и мягкую, обольстительную улыбку.

– Привет, Роб.

– Привет. – Роб с удивленным видом улыбнулся в ответ. Красивые светло-серые глаза Эмили посылали чарующие сигналы – чарующие, дерзкие, вызывающие. С тихим смехом он спросил: – Что?

– Идем со мной.

– Идем. А куда?

– В наш номер.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Да. – «О да!»

Когда Роб и Эмили оказались в залитой солнцем уютной австрийской гостинице, с ее обитыми парчой стульями, кружевными салфеточками и деревянной кроватью с пуховой периной, Эмили храбро посмотрела в глаза цвета океанской синевы и прошептала:

– Я тебя хочу.

– Хочешь меня? – тихо переспросил Роб, и его сердце радостно забилось. «Ты хочешь меня, моя любимая?»

– Да. Роб, покажи мне, как надо заниматься любовью.

Роб не показал Эмили, как надо заниматься любовью… они показали это друг другу, учась, совершая открытия, восхищаясь друг другом. Эмили открывала для себя чудо и красоту своего желания, а Роб постигал удивительную силу своей любви к ней.

Роб и Эмили занимались любовью под мягким светом золотистого осеннего солнца, пробивающегося сквозь кружевные шторы. Они занимались любовью с открытыми глазами, лаская друг друга руками и губами и тихо шепча слова любви.

– Роб? Что ты делаешь?

– Люблю тебя, Эмили. Позволь мне любить тебя. Доверься мне.

– Я доверяю тебе, Роб.

И Эмили показывала свое доверие, а Роб – нежность своей любви.

– Эмили, ты не замерзла? – спросил он несколько мгновений спустя, почувствовав, что она дрожит под его губами.

– Нет.

– Ты не боишься, милая? – «Прошу тебя, не бойся!»

– Нет, не боюсь. Роб…

– Да?

– Не останавливайся, пожалуйста. Роб…

– Да, моя хорошая?

– Ты нужен мне. Весь, целиком.

– О Эмили! – прошептал Роб и улыбнулся в ее сияющие серые глаза. – Как же я тебя люблю…

Глава 29

Бель-Эйр, штат Калифорния

Октябрь 1985 года


– Уинтер, ты хорошо себя чувствуешь? – спросила Эллисон, едва ее подруга ответила на звонок. Голос Уинтер был на удивление вялым.

– Я что-то подцепила… какой-то вирус. Честно говоря, я разваливаюсь на части. Заканчиваются месячные. А тут еще этот вирус. Я даже не могу делать свои дурацкие упражнения, потому что вдобавок к усталости у меня почему-то болят все мышцы. В общем, никак не собраться в кучу. А как ты? Как прошли выходные в Нью-Йорке?

– Мало. Чудесно. Уинтер, может, я подъеду и посижу с моим самым любимым в мире младенцем, а ты немного отдохнешь?

– Нет, Эллисон. Спасибо. Бобби понимает, что ее мамочка плохо себя чувствует, так что мы играем в тихие игры с улыбками. – Едва Уинтер заговорила о дочери, как из ее голоса исчезла всякая вялость. Уинтер безумно любила Бобби. – Она такое чудо, Эллисон! Каждую секунду каждого дня.

– Знаю. Поэтому с удовольствием и приехала бы посмотреть на нее.

– У нас правда все хорошо. Расскажи про вас с Питером. Ноябрь уже через две недели.

– И что? – засмеялась Эллисон.

– Вы оба по-прежнему собираетесь гулять весь ноябрь?

– Таков план. Питер начнет работу над «Каруселью» только в декабре. Дочь Стива горит желанием позаботиться об Оладье, так что мы с Питером даже можем куда-нибудь съездить.

– Как здорово! История любви со счастливым концом.

Эллисон помедлила, подумав о другой истории любви, которая тоже должна была закончиться счастливо.

– Ты больше уже не думаешь о Марке? – спросила она.

– Я все время думаю о Марке, Эллисон, – тихо призналась Уинтер, слишком уставшая, чтобы отрицать это. – Но мне не следовало говорить тебе, что я не знаю, смогу ли утаить от Марка рождение Бобби. Эти слова вырвались у меня в послеродовой эйфории.

– Ты по-прежнему пребываешь в эйфории относительно Бобби.

– В эйфории относительно Бобби и в реальности относительно Марка. – «В реальности, но…» – Эллисон, я, пожалуй, пойду. Бобби заснула, и мне стоит…

– Точно не надо приехать посидеть с девочкой?

– Точно. Спасибо. Как только я поправлюсь, приезжай поиграть с нами.

– С радостью. Позвони, если что-нибудь понадобится.

– Позвоню. Спасибо, Эллисон.


Когда через две минуты телефон Эллисон зазвонил, она подумала, что это Уинтер. Для ночного звонка Питера из Нью-Йорка было слишком рано, еще только середина второго акта «Макбета».

– Еду-еду!

– Эллисон? Это Мэг.

– Мэг! Привет. Ты в городе?

– Нет. Я звоню из Гринвича. Кэм на собрании совета директоров. А я подумала, что было бы неплохо поговорить с тобой.

Эллисон почувствовала укол совести – она ни разу не позвонила Мэг и Кэму во время своих многочисленных поездок в Нью-Йорк за последние полгода. Звонок им означал бы по меньшей мере ужин, потерю драгоценных мгновений, которые они с Питером могли провести вдвоем.

– Как ты, Мэг?

– Хорошо… чудесно… беременна.

– Поздравляю.

– Спасибо!

– Когда рожать?

– В феврале. Мы так волнуемся… – Мэг сделала короткую паузу и спросила: – Эллисон, а как там Уинтер?

– У нее все хорошо, – осторожно ответила Эллисон.

Вопрос о Уинтер слишком быстро последовал за сообщением Мэг о собственной беременности. Бобби было уже два с половиной месяца, но о ее существовании знали только несколько надежных людей.

Мэг наверняка не знала о Бобби, однако ее голос обещал некий драматичный, восхитительный секрет.

– А что? – спросила Эллисон.

– Да так, я просто надеялась, что Уинтер не связалась с Питером Дэлтоном.

Эллисон знала Мэг и ее любовь к драматическим эффектам, но тем не менее сердце у нее забилось сильнее, а по спине пробежал холодок.

– Питер Дэлтон поставил «Любовь», поэтому Уинтер, конечно, с ним знакома, – сказала Эллисон, заставляя себя быть спокойной, словно ее спокойствие могло утихомирить Мэг с ее волнующими новостями. – Мэг, почему ты надеялась, что между ними ничего не было?

– Потому что Уинтер – тип Питера Дэлтона, красивая молодая наследница. Разумеется, на его вкус у Уинтер может быть недостаточно голубой крови. Я не очень-то хорошо знакома с фамильным древом Уинтер. И возможно, она недостаточно невинна. – Мэг перевела дыхание, затем зловеще призналась: – На самом деле, Эллисон, ты больше подходишь Питеру Дэлтону.

– Мэг! О чем ты говоришь?

– Я говорю о Питере Дэлтоне. Эллисон, это человек, о котором я говорила тебе на своей свадьбе.

– Какой человек?

– Человек, который убил Сару Адамсон. Питер Дэлтон был охотником за приданым, совершившим идеальное преступление. – Мэг замолчала, выжидая, затем, приняв потрясенное молчание Эллисон за желание услышать подробности, продолжала: – Мать Сары сказала матери Кэма. Адвокаты велели Шейле никому не говорить, но она сказала. А в эти выходные мать Кэма рассказала мне. Ей просто пришлось, потому что я хотела посмотреть «Любовь», а она стала отговаривать, не называя причины. Я очень внимательно все выслушала, потому что знала, ты заинтересуешься, ведь ты знала Сару и знаешь Уинтер. Правда, невероятное совпадение? Эллисон!

– Да?

– Хочешь, я расскажу?

– Да. – «Нет!»

Каким-то образом Эллисон слышала задыхающийся от возбуждения голос Мэг, несмотря на пульсацию крови и крики сердца.

– Семья Питера была очень бедной. Они с отцом ненавидели богатых аристократов Гринвича. Может быть, Питер желал заполучить деньги Сары, но может быть, он просто хотел причинить ей страдания из-за того, кем она была – богатой, привилегированной, родившейся с серебряной ложкой во рту. Как мы с тобой, Эллисон.

– Но, Мэг, ты же сама сказала, что Сара умирала.

Слова вырвались из дрожащего сердца Эллисон как вызов, как отказ даже думать, что рассказ Мэг может быть правдой.

– Она умирала. Это был всего лишь вопрос времени, очень малого времени, он все равно получил бы все ее состояние. Но это как раз доказывает, какой он страшный человек. Он был слишком жаден, чтобы потратить хотя бы часть из тех денег, что он унаследует, на дорогое лечение, которое позволило бы ей пожить еще немного. А может, он просто хотел, чтобы привилегированная Сара Адамсон страдала.

«Нет! Это неправда! Не хочу, не буду, не могу поверить!»

– А Роб верит, что Питер убил Сару? – спросила Эллисон, наконец нарушив молчание, воцарившееся, когда Мэг закончила свое сокрушительное повествование.

– Думаю, да. Кстати, между Робом и Питером произошла жуткая, почти угрожающая сцена. У Питера хватило смелости появиться в доме Адамсонов через несколько дней после смерти Сары.

– Значит, Питер знает, как относится к нему Роб.

– Ну конечно. Ладно, Эллисон, мне пора. Ради ребенка мне нужен дополнительный сон. Я просто подумала, что ты захочешь знать. Рада, что у Уинтер ничего с Питером не было.

«У Уинтер ничего с Питером не было, но есть еще одна невинная молодая наследница…»


За три часа, что прошли между разговором с Мэг и ночным звонком Питера, Эллисон сотни, тысячи раз повторила слова подруги и вспомнила каждую свою встречу с Питером.