Три года назад все предсказывали, что Эллисон станет золотой медалисткой в конном спорте – и даже сможет взять три золота на Олимпийских играх 1984 года. Теперь Эллисон боялась предсказаний. Она узнала, что хрустальные шары очень и очень хрупкие.

– Клер немного забегает вперед, – неохотно пробормотала Эллисон в ответ на слова Роба. Ее неловкость возросла при мысли о том, что еще могли рассказать о ней Робу. Он знает, что она чуть не умерла? За тем лишь исключением, что ее смерть могла стать результатом несчастного случая, а не убийства. – Я приступлю к работе в «Элегансе» только с середины августа, после Игр.

Эллисон следила за реакцией Роба на свое упоминание об Олимпийских играх. Знает ли он о ее разбитых олимпийских надеждах? Смягчатся ли сочувствием синие глаза? Мелькнет ли в них озабоченность старшего брата: ты действительно хочешь посмотреть соревнования олимпийской команды конников, Эллисон? Не будет ли это слишком больно для тебя?

Выражение лица Роба не изменилось. Его приятная, безмятежная аристократическая улыбка не дрогнула. Если Роб что и знал, то вежливо скрыл это, точно так же, как Эллисон скрыла, что знает о Саре.

– Мне не показалось, что Клер забегает вперед, – мягко заметил Роб.

В уголке сознания Роба зародилась мысль. Эти зеленые глаза никогда даже не попытаются пробиться в «Портрет», но если предсказание Клер о будущем Эллисон близко к истине, Роб сам предложит ей. Рассказы о людях, подобных Эллисон, – вот что отличало изысканный «Портрет» от других известных журналов. Роб выбирал сильных, интересных, интригующих людей, людей, которые преуспели в делах вопреки всему, таких, как Эллисон, которая становилась чемпионкой во всем, чем занималась.

– Ну что ж… – Эллисон не терпелось увести разговор от ее будущего. Или ее прошлого. Или его прошлого. Оставалось настоящее. Она спряталась среди сирени, а не в своей квартире, единственно из-за Эмили, а та наверняка скоро закончит. – Вы не знаете, Мэг с Кэмом еще не собираются уезжать?

– Думаю, уже скоро. Хотите поймать букет?

– Нет! – Эллисон улыбкой смягчила свое восклицание. – Я хочу держаться от букета как можно дальше. Мне просто хотелось попрощаться, бросить горсть риса… – «И уехать домой».


– Итак, – прошептала Уинтер, когда они с Марком вошли в гостиную ее квартиры на Холман-авеню. С того момента как они покинули розовую террасу клуба, никто из них не произнес ни слова.

– Итак?

Все внимание Марка было обращено на Уинтер, однако он не мог не заметить скромного убранства ее милой, но не роскошной квартиры с одной спальней, квартиры университетской, а не в духе Охотничьего клуба, шик в духе Брюна, но не элегантность Балморала.

– Итак, включить музыку?

– Нет. Иди сюда.

Уинтер подчинилась. Ей пришлось. Ее сердце учащенно забилось при мысли о прикосновении Марка, по телу прокатилась волна повелительных ощущений, мысли разбежались, унося с собой клятву, которую она себе дала – держать себя под контролем… всегда.

Но сейчас она находилась под контролем своих желаний.

И под контролем другого человека – Марка.

Уинтер встала перед ним, затаив дыхание. Но Марк протянул руку не к ней, а к гардении в ее волосах. Он осторожно отцепил цветок, затем вытащил шпильки из гладкого, тугого узла волос, и черный шелк заструился по спине. Потом он бережно вынул из ушей Уинтер безупречные сапфиры.

– Что ты делаешь?

– Раздеваю тебя. – Марк зажал чудесные камни в ладони. – Куда их положить?

«Куда хочешь. Только продолжай прикасаться ко мне». Пальцы Марка нежной лаской касались ее волос, шеи, плеч, вызывая в теле жаркие волны, опасный трепет желания, настойчивого, отчаянного…

– Отнеси в спальню.

– Проводи меня.

Уинтер повела его в спальню. Марк положил серьги на комод, подошел к стоящей у кровати девушке. Потянул молнию шелкового платья цвета лаванды.

– Быстрее, – тихо поторопила она, когда его сильные пальцы коснулись ее обнаженной спины.

– Нет, – ответил он с нежностью, которая пообещала ей, что все случится – все, чего она захочет, – и это будет прекрасно.

И произошло это скоро, потому что он тоже безумно хотел ее. Неизъяснимое наслаждение, которое он испытывал, раздевая ее, зажгло в нем мощный огонь желания. Ее кожа была такой прохладной, такой шелковистой, фиалковые глаза манили, а мягкий чувственный изгиб ее бедер…

Марк думал, что их первый поцелуй станет нежным знакомством, тихим шепотом приветствия, нежным обещанием. Но их влекли друг к другу слишком сильная страсть, слишком сильный голод, слишком сильное желание.

– О Уинтер! – выдохнул он, когда их губы соприкоснулись.

– Марк.

Они быстро раздели друг друга, целуясь, дотрагиваясь друг до друга, шепча какие-то слова, сгорая от желания.

Когда с одеждой было покончено, Марк отстранился от Уинтер. Это стоило ему нечеловеческого усилия, чудесная магнетическая сила, которая влекла их тела друг к другу, потерпела поражение. Марк на мгновение оказал сопротивление этой могучей силе, зная, что скоро он с готовностью подчинится ей, позволив ей победить, преклоняясь перед ее могуществом. Но сейчас, в мягких летних сумерках спальни, он просто хотел посмотреть на Уинтер.

«Как ты красива, Уинтер».

Она дрожала, пока нежные голубые глаза ласкали ее, награждая восхищенным, предвкушающим, полным желания взглядом.

«Поторопись, Марк».

Марк не торопился, даже когда они легли на прохладные простыни. Он медленно проложил дорожку поцелуев от ее шеи к мягкой груди и медленно сказал ей здесь: «Здравствуй». Потом были другие нежные приветствия, по мере того как его теплые, мягкие губы и сильные, нежные ладони изучали ее тело, исследовали, узнавали, высвобождая скрытые стремления.

Волны желания сменяли одна другую, нарастали, становясь все жарче, сильнее, ненасытнее.

И казалось, этому нет предела.

Еще. Она уносится куда-то ввысь! Нет, Марк обнял ее и наконец увлек туда, куда хотел, именно туда, где и она хотела находиться. Ее душа словно отделилась от тела, когда она приняла его, приняла наконец целиком.

И вот они двигаются в едином ритме страсти и желания. Здравствуй, здравствуй, здравствуй…

А потом это было снова. Потому что, когда все закончилось, Марк не выпустил ее из своих объятий – крепких и нежных, тесных и жарких. Таких тесных и таких жарких, что для чувства одиночества, обычного спутника Уинтер после занятий любовью, совсем не осталось места.

– О чем ты думаешь? – наконец заговорил Марк, нежно гладя ее по волосам.

Уинтер слегка двинула головой, чуть пожала плечами.

– Ни о чем?

Уинтер приподнялась и посмотрела на него сквозь пелену черного шелка.

– Нет, я…

Марк с удивительной осторожностью раздвинул пряди волос, ища взгляд ее милых фиалковых глаз.

– Ты восхитительна, – сказал он.

– Нет. – «Я ничего не сделала. Это сделал ты». – Ты.

Марк ласково провел пальцами вокруг ее глаз, по щекам, по губам. Его глаза были задумчивы, пока он рассматривал ее. Наконец он спокойно спросил:

– Опасности нет?

Опасность? Голова у Уинтер пошла кругом. Нет же, опасно, очень, очень опасно. И опасность снова наступала, потому что ее кожа отвечала на его прикосновения, потому что она снова хотела его и ее желания повелевали ей идти за ним, куда бы он ни пошел.

– Опасность? – слабо прошептала она.

– Ты принимаешь таблетки?

А, это… Да, конечно. Но в том, как Марк об этом спросил, не было ничего безопасного! Его голос был нежен и заботлив, он признавал свою ответственность, деля с ней и это, как разделял все остальное. С Марком было совсем не безопасно, потому что он был так не похож на всех остальных.

– У меня стоит спираль, – тихо ответила Уинтер, удивляясь, насколько интимно может звучать такой разговор, насколько нежно, но Марк нахмурился. – Марк?

– Спирали далеко не безобидны, Уинтер.

«Мне все равно! Я не собираюсь иметь детей». Эта мысль быстро пришла к Уинтер, она уже давно была частью ее, но злость, которая ее обычно сопровождала, растаяла под нежным, встревоженным взглядом Марка.

– Да ладно… Тебя учили этому в медицинской школе?

– Чему?

– Как задавать интимные вопросы в момент близости?

Марк тихо рассмеялся.

– Нас учат, как собирать сведения для истории болезни и осматривать больного.

– И у тебя отличные оценки и по тому, и по другому.

– Ты так думаешь? – Найдя ее губы, Марк снова начал свой осмотр.

– Я это знаю.

Марк с трудом прервал поцелуй и прошептал:

– Ты хочешь иногда куда-нибудь ходить со мной?

– Нет. – «Я хочу все время проводить с тобой здесь».

– Как насчет ужина в понедельник? – Марк не обратил внимания на ее ответ, все прочитав по глазам.

– Идет.

– Я позвоню тебе, когда приду из больницы, если ты дашь мне свой номер, который нигде не значится.

– Дам. – Уинтер сделала движение, собираясь встать.

– Куда это ты?

– Написать номер.

– Нет никакой срочности.

– Ты не собираешься уходить?

– Нет. Я просто хотел уладить этот вопрос до…

– До?

– …до того, как снова займусь с тобой любовью. – «И снова. И снова».

Глава 4

Эмили раздвинула тяжелые черные шторы, делившие ее жилье на спальню и темную комнату для занятий фотографией, и посмотрела на часы у кровати. Они мерцали из темноты ее квартиры, где не было окон и где было едва ли светлее, чем в полной темноте ее лаборатории: четверть седьмого.

Четверть седьмого. Утра воскресенья, спустя десять часов, как Эллисон привезла домой ее с приема? Или утра понедельника и уже пора идти на работу?

Эмили не имела ни малейшего представления. Время, проведенное в темной комнате, утрачивало свои свойства. Чарующие минуты творчества, несущие покой и радость и никак не связанные с остальной частью ее жизни. Обычно Эмили заводила звонок будильника, когда уходила в темную комнату, боясь опоздать на работу и всегда с неохотой прерываясь, когда будильник подавал сигнал.

Эмили открыла входную дверь и прищурилась на угасавшие лучи летнего солнца. Вечер воскресенья. Хорошо. Это значит, что она может поработать в темной комнате еще несколько часов и останется время поспать перед завтрашней работой.

Джерому, пожалуй, понравятся свадебные фотографии.

Эмили сомневалась – не хватало уверенности, – но ей самой фотографии понравились. Жених и невеста – их взгляды полны удивления тем, что они сделали, и радости от того, что они это сделали; Эллисон, которая была так мила, так предупредительна, несмотря на то что этот день, казалось, принес ей какую-то особую печаль; потрясающая черноволосая пара, фиалковые глаза и глаза цвета сапфира, танцующая среди роз, на грани любви; уверенная в себе темноволосая женщина с мягким южным акцентом и проницательно прищуренными глазами, будто бы она и не настороже каждую минуту; тот мужчина… тот красивый мужчина, который с улыбкой наблюдал за ней и чьи синие глаза были полны любопытства; и все остальные знаменитости, которых Джером узнает и о которых расскажет во всех подробностях.


Поначалу Джером просто не мог отвести глаз от фотографий; потрясенный, он благоговейно молчал. Наконец пробормотал:

– Да, Эмили, они хороши. И правда, очень хороши.

А на самом деле – потрясающи, подумал Джером, разглядывая Эмили так, будто видел ее впервые. Джером знал, что Эмили творит чудеса в темной комнате, придавая фотографиям, которые он делал, интригующую фактуру и богатство образов, но он и понятия не имел…

– Я рада, что они тебе понравились, Джером.

– Монтгомери будут очень довольны.

Джером еще несколько минут молча изучал фотографии, и по мере того как он осознавал замечательный талант Эмили, в голове его закрутились разные мысли. Наконец он отвлекся от мыслей об одаренном фотографе и переключил свое внимание на объекты ее работы, на знаменитостей, чья жизнь завораживала его точно так же, как она завораживала Ванессу Гоулд.

– Боже мой, Эмили! Ты поймала этих двоих вместе? А я думал, что они больше друг с другом не разговаривают. Ты помнишь, о чем они говорили?

– Нет, я…

– Напрягись!

– Понятия не имею. Я не слушала.

– Ну ладно. – Джером перешел дальше. – А это прекрасный Луи. Он владелец «Выбора», ну, ты знаешь. Вы только посмотрите на Джоан! Очень лестный снимок. Три или четыре года назад она получила «Оскара», любимица сентиментальной публики.

– А это кто? – Эмили указала на фотографию мужчины с улыбающимися синими глазами.

– О! Это Роб Адамсон. Ему принадлежит журнал «Портрет». На самом деле отличный снимок. Мастерский портрет хозяина «Портрета».

– А это его жена?

– Элейн Кингсли? Пока еще не жена, но станет ею. Уверен, довольно скоро мы будем фотографировать на еще одной великосветской свадьбе в Охотничьем клубе Бель-Эйр.