Инна Туголукова - Кризис среднего возраста

Вот тогда-то я и почувствовала, что начинаю его тяготить. Раздражать своим горем.

— А мне всегда казалось, что у вас образцовый брак, — сказала Зоя. — Полная гармония.

— Говорят, в браке один любит, а второй принимает любовь, — с горечью заметила Кира Владимировна. — Ну что ж, если судить с этой точки зрения… Я любила и, видимо, полностью соответствовала его представлениям об идеальной жене для большого ученого.

Так или иначе, но именно в этот момент и материализовалась из небытия бывшая аспирантка и потребовала долю для своей дочери.

Они явились в наш дом, и он ее, по-моему, даже не сразу узнал. Решил, что это очередная просительница со своим чадом, мечтающим поступить в университет. Но она быстро развеяла его иллюзии — молодая еще, наглая, уверенная в себе женщина, прекрасно вписавшаяся в новую жизнь.

Я сидела за столом, как оплеванная, — никому не интересный, отработанный материал. Зато она чувствовала себя как рыба в воде. Прожорливая пиранья, глодающая добычу до костей, отвоевывая жизненное пространство для своего потомства. И он охотно попался в ее распахнутую пасть, счастливый обретением юной дочери, и даже не попробовал со мной объясниться.

Не знаю, как развивались бы события дальше. Что толку рассматривать возможные варианты? Случилось то, что случилось. Он лежал парализованный после инсульта, когда она явилась сюда вторично и сказала, что претендует на две трети имущества как гражданская жена и мать его дочери. А если я стану чинить препятствия, будет отстаивать свои права в суде, вплоть до проверки на ДНК.

— И что же теперь делать?

— Да ничего. Делить-то нечего. Единственная ценность, которая после него осталась, — это наша библиотека. Да и ту он завещал университету. Трудно поверить, но это так. Квартира ведомственная, мебель старая, машина «Жигули». Пусть судится, пока не посинеет. А я буду жить. И хватит об этом. Оставим мертвецам их прошлое. Давай лучше поговорим о тебе. Как ты жила все это время?

— Плохо, — сказала Зоя. — Вам не понравится. Сеяла зло. Вроде этой вашей аспирантки.

— Добро и зло — понятия относительные. И если верить, например, Веллеру, взаимообусловленные. Не будь зла, не было бы и добра. Мы бы просто не знали, что это такое. Пути Господни неисповедимы. И то, что для одного худо, для другого может быть прекрасным.

— Что же, выходит, любое злодейство в итоге совершается во благо? — усомнилась Зоя.

— А вот мы сейчас это проверим на твоем маленьком примере, хотя я абсолютно не сильна в философии. Полный ноль. Итак, какое же зло ты совершила?

— Помните, я вам рассказывала про Артема, за которого когда-то собиралась, да так и не вышла замуж? Он потом женился на моей подруге, на Ане. И вот мне померещилось, будто я до сих пор имею на него какие-то права. Будто он и есть тот самый единственный мужчина, предназначенный мне судьбой, и нет мне никакого дела ни до жены его, ни до маленькой дочки.

Честно говоря, я никогда не требовала, чтобы он ушел из семьи. Но он ушел. Вряд ли это было осознанным решением. Просто Анька скорее всего узнала про нас и выставила его за дверь. А он назло ей…

Наверное, не надо было его пускать. Не ради Аньки — ради себя самой. Потому что едва он ушел из дома, очарование пропало. Я видела, как он скучает по дочке, все сильнее с каждым днем. Да и по Аньке тоже. Назвал меня однажды ее именем…

И мать меня задолбала. Соседи шарахались как от прокаженной — живем-то в одном подъезде. Она, значит, оскорбленная невинность, а я исчадие ада. И он, Артем, весь в белом, жертва коварной разлучницы.

Он, наверное, тоже так считал. Не себя же винить, любимого. И в душе меня ненавидел за то, что нарушила его распрекрасную жизнь. Тух бы в своем болоте и горя не знал. Но он же теперь и передо мной ответственность чувствовал, как пресловутый порядочный человек. И за это, я думаю, ненавидел еще больше.

В общем, в один прекрасный день он сказал мне: «Зоя, прости. Не хочу больше лгать ни тебе, ни себе». И был таков. Где он сейчас, не знаю. К Аньке, во всяком случае, не вернулся. Может, живет у родителей. Или еще какая-нибудь утешительница подвернулась. Но это я так, из уязвленного самолюбия. Артем не из этой серии. Он действительно порядочный человек и сделал все правильно — ничего бы у нас с ним не получилось, только бы еще больше запуталось. Потому что… Потому что в тот день, когда он от меня уходил, я уже знала, что жду ребенка, но ничего ему не сказала.

Кира Владимировна смотрела на нее и молчала.

— И не скажу, — продолжила Зоя. — Никогда не скажу ни ему, ни Аньке, никому другому. Может, только матери, да вот вам. Обещаю.

— Вот этих слов я и ждала от тебя, девочка. И очень боялась услышать…

— Что я начну шантажировать Артема?

— Нет, я не это имела в виду, — смутилась Кира Владимировна. — Просто сам факт появления ребенка для этой твоей подруги… Тем более что вы все равно расстались, а они, быть может, еще… Я даже не знаю, как сказать…

— Не надо ничего говорить, — остановила ее Зоя. — Я все уже для себя решила. Я оставлю ребенка. Не потому, что это ребенок Артема. Нет. Это мой ребенок. И нужен он мне не для мести. Для жизни. Для моей жизни, понимаете? Как источник счастья, а не орудие зла.

— Зоя! Так это же то, о чем мы с тобой говорили! — озарилась Кира Владимировна. — Вот для чего была нужна вся эта суета, все глупости, и боль, и ненависть. Ради этого человечка, единственно нужного и тебе, и мне, и твоей матери. Рожай и ничего не бойся. Только эта соломинка и удержит всех нас на плаву.

— Могу я наконец войти? — желчно осведомился мужской голос.

— Пожалуйста, — разрешила Вера.

День тянулся бесконечно долго, в приемной не уменьшалась толпа народа, и, кажется, начинала болеть голова.

Субтильный мужчина, исходя острым запахом пота, наклонился к ней через стол.

— За что вы так ненавидите свой народ?

«О Господи! Только не это!» — взмолилась Вера. Сумасшедшие к ней захаживали нечасто, но все же захаживали, и она их боялась. А еще пьяных. Потому что пьяные, по сути, те же умалишенные — лишенные ума, а значит, непредсказуемые и опасные.

Вопрос, по всей видимости, был риторический, поскольку посетитель не стал дожидаться ответа.

— Мой сосед изводит меня жесточайшим образом, — доверительно сообщил он. — Жесточайшим! Он пронзает мою комнату особыми лучами, происхождение которых науке пока неизвестно. И это еще не самое страшное…

Он водрузил на стол свой видавший виды портфельчик и щелкнул запорами.

— Послушайте! — строго сказала Вера. — Вы пришли не по адресу. Вам следует подать жалобу в прокуратуру. А я нотариус…

— Мадам! — предостерегающе поднял он перст указующий. — Будьте осторожны! Все ваши слова я записываю на диктофон. Жизнь научила меня бороться с чиновничьим беспределом.

Он достал из портфеля большую конторскую книгу и протянул ей:

— Вот, взгляните. Здесь зафиксированы все его попытки причинить мне зло — время, место и мотив.

Вера послушно взяла книгу и открыла обложку с символическим названием «Хождение по мукам». На первой странице из спичек была выложена виселица, на которой болтался нарисованный человечек — точка, точка, два крючочка, ручки, ножки, огуречик, — то ли сам автор, то ли заочно казненный сосед-экзекутор.

— Так! — сказала Вера, отодвигая от себя конторскую книгу. — Все понятно.

— Нет, вы почитайте, почитайте! — заволновался посетитель. — Это страшный человек! Изощренный, дьявольский ум! И питает он его моей энергией. Я пытался защититься, перестал с ним общаться. И знаете, что он придумал? Установил мощный энергопоглотитель в канализационной трубе! И стоило мне только посетить уборную, как он через струю отсасывал все мои жизненные силы. А когда я справлял большую нужду, энергия изливалась из меня потоком. Выходил пустой, как оболочка выеденного яйца. В конце концов он вынудил меня использовать ночную вазу. Но праздновать победу было рано. Уже на следующий день из жерла газовой конфорки…

— Хорошо! — сдалась Вера. — Что вы хотите конкретно от меня?

— Я хочу заверить договор о разделе территории коммунальной квартиры.

— Договор с кем?

— Ну не с вами же, Господи! Какая вы, ей-богу, бестолковая! Естественно, с соседом. Что же тут неясного?!

— Для того чтобы нотариально заверить договор с соседом, вы должны прийти сюда вместе, а иначе…

— Вы что, издеваетесь?! Я вам тут полчаса рассказываю, какое это чудовище, а вы мечтаете пробудить в нем человеческие чувства?! — неожиданно мерзким базарным голосом закричал посетитель.

И одновременно в той же тональности зазвонил телефон, так что Вера даже не сразу поняла, откуда исходят пронзительные звуки. Она сняла трубку и подняла ладонь, призывая визави к молчанию, но тот распалялся все больше.

— Здравствуйте, — раздался низкий мужской голос. — Меня зовут Сергей Потапов. Мне вас рекомендовала ваша подруга Анна. У меня…

— Я знаю, — перебила Вера, прикрывая трубку. — Она мне говорила. Оставьте свои координаты. Я вам перезвоню…

Но исполнить свое обещание она смогла очень нескоро. Уже в самом конце рабочего дня, усталая и раздраженная, Вера буквально заставила себя позвонить по продиктованному Потаповым номеру. Трубка на другом конце провода отозвалась глухим стуком и полным молчанием.

— Алло! — недовольно сказала Вера. — Вы меня слышите? Это нотариус Пинигина.

— Да пошла ты к чертовой матери! — заорал хриплый мужской голос.

Она вздрогнула от неожиданности и выронила трубку.

«Все мы в руках у идиотов, — думала Вера, разглядывая отколовшийся кусочек пластмассы. — Прими это как данность. Бери шинель и иди домой».

Но домой идти не хотелось. Хотелось плакать. Точить слезы, скулить, реветь белугой. И жалеть себя, жалеть, жалеть. Не слишком красивую, не очень молодую, затюканную работой, брошенную мужем и Геной-Вагинаком. Никому не нужную, обруганную последними словами. И главное, за что? За что?! За то, что не перезвонила через две минуты? Да попадись ей сейчас под руку этот Протасов, или как его там…

Она швырнула трубку на рычаг, и телефон тут же грянул как гром небесный.

— Вас слушают! — злобно сказала Вера.

— Извините, ради Бога. Это Потапов. Я вам сегодня уже звонил.

— Я помню, — любезно подтвердила Вера. — Я сегодня вам тоже уже звонила. Вы что же, хотите уточнить адрес, по которому меня направили?

— Я вам сейчас все объясню…

— Не стоит утруждаться. Меня абсолютно не интересуют ваши мотивы. Надеюсь, вы без особого труда найдете другого нотариуса.

— Нет, нет! — заволновался Потапов. — Пожалуйста, не вешайте трубку!

— До свидания.

— Да выслушайте меня, черт побери! Это был всего лишь попугай!

— О! — с веселой злостью умилилась Вера. — Это что же, вместо автоответчика? А пингвина у вас, случайно, нет? А то я бы ему свежей рыбки принесла.

— Вера!

— Вера Петровна! — сурово поправила она.

— Вера Петровна, — послушно повторил Потапов. — У меня действительно живет попугай. Разве подруга вам не говорила?

Подруга говорила.

— Ну хорошо, — смилостивилась Вера. — Сегодня я очень устала, а завтра сходим к вашей родственнице. Обещаю. Где мы встретимся?

— Давайте у метро «Цветной бульвар». Там один выход.

— Она что, живет в Москве?! — ахнула Вера. — Час от часу не легче!

— Я оплачу вам такси… — Он расценил ее молчание как согласие и поспешил закрепить успех: — Как я вас узнаю?

— Я буду держать в левой руке журнал «Работница», — раздраженно сказала Вера.

— Какой журнал?

— Значит, так…

Она отшвырнула ногой стул и повернулась к большому зеркалу за шкафом. Оттуда на нее смотрела бледная взъерошенная неудачница, всеми брошенная, никому не нужная, кроме разве что городских сумасшедших, летящих к ней в поисках справедливости, да еще, может быть, Машки…

— Значит, так, — сердито повторила она, глядя в зеркало. — Крашенная перышками шатенка…

— Чем крашенная?

— Перышками. Вроде вашего попугая. Глаза серые, большие. Ресницы, напротив, маленькие. Нос массивный. Зубы желтые, зато свои. Шея короткая, плечи покатые. Грудь есть, а вот задницы, извините, не существует как таковой. Ноги толстые и растут откуда положено. Не от ушей. Которые, кстати, торчком.

— Кто?

— Уши. А вы думали, ноги?

— Да-а, — задумчиво проговорил Потапов, — мимо не пройдешь. Хотелось бы на вас посмотреть.

— Еще бы, — мстительно согласилась Вера.

— Ну а я…

— О, не утруждайтесь! — перебила она. — Я прекрасно вас себе представляю: черная повязка, деревянная нога и наглый попугай на левом плече.