Адриенна Бэссо - Куда ведет соблазн

— Вы сражались при Метвене? — удивился Генри.

— Да. — Губы Киркленда дрогнули. — Мои люди оказали мне честь и поддержали меня, но…

— Мы потерпели поражение, — с горечью в голосе поправил его один из воинов.

— Нас предали, — горячо возразил другой и сплюнул на землю. — Англичане отказались принять честный вызов встретиться с нами на поле боя, а вместо этого повели себя как трусы, напали на наш лагерь на рассвете, пока мы спали, и устроили побоище.

— И никакой пощады? — удивился Генри.

— Никакой, — ответил граф. — Большинство тех, кто уцелел, сбежали в горы. Мне необходимо вернуться домой, чтобы защитить свою землю и своих людей.

Генри задумчиво почесал подбородок.

— Значит, вы, наконец, решили перейти на сторону Брюса? Это рискованно.

Граф пожал плечами:

— Мы были слишком осторожны и чересчур долго позволяли англичанам держать нас под каблуком. Но я верю, что союз с Брюсом — это хороший шанс освободить Шотландию. В конце концов, мы заслужили иметь своего короля.

Фиона была удивлена, заметив во взгляде Генри сочувствие. Было хорошо известно, что король Англии Эдуард был твердо намерен распространить свою власть на Шотландию и ожидал, что шотландцы ей подчинятся. Фиона была верной подданной английского короля и считала, что Генри разделяет ее позицию.

— Не все ваши соотечественники разделяют мнение, что именно Брюс заслуживает короны, — возразил Генри. — Я слышал, что Макнабе и Макдугалы воевали при Метвене на стороне англичан против короля Роберта.

— Верно. — Граф Киркленд сурово нахмурился. — И вел их не кто иной, как Джон Макдугал. Им движет кровная месть, и он намерен сам получить корону. Большего врага, чем Брюс, ему не найти!

Генри фыркнул:

— Такое случается с человеком, когда твоего племянника убивают в церковном дворе.

Фиона перекрестилась. Она вспомнила слухи об этом ужасном преступлении против человека и Бога. Роберт Брюс, будучи одним из претендентов на шотландскую корону, расправился со своим соперником Джоном Комином Рыжим, заманив того во двор церкви и убив его.

Этот варварский акт укрепил мнение Фионы в том, что уже многие десятилетия англичане думают о шотландцах — при всей их приверженности к христианской вере — как о язычниках и дикарях. Почему же Генри дружелюбен с одним из них?

— Дело Брюса — правое, — признал граф. — Он и Комин подписали соглашение об объединении кланов и достижении независимости. Чтобы обеспечить себе корону, Комин посчитал необходимым передать копию этого соглашения королю Англии. Это было явное предательство!

— Возможно, — согласился Генри. — Но теперь, после поражения в битве при Метвене, уже Брюса и его сторонников заклеймили как предателей. По моему мнению, каждый должен выбирать свой путь в жизни, хотя при этом следует помнить, что за последствия придется отвечать перед Богом.

— Моя совесть чиста, — холодно заметил граф Киркленд.

Генри молчал, изучая стоявшего перед ним человека.

— А что вы хотите от меня? — спросил он наконец.

— Убежище в вашем лесу на несколько дней — самое большее на неделю.

Генри кивнул, а Фиона похолодела. Генри хочет спрятать этих людей на своей земле? Он что, с ума сошел? Если это обнаружится, на их семью неминуемо обрушится гнев короля.

— Генри, мы не можем…

— Помолчи, Фиона.

Резкий тон огорошил Фиону, но она послушалась мужа, убежденная в душе, что надо доверять его решению. Генри мудр, знает жизнь и понимает, что для них лучше.

Баронесса взяла руку мужа и крепко ее стиснула. Фиона доверяла ему безоговорочно, но глядя на могучие плечи, суровый взгляд и каменное выражение лица шотландца, который внес в их жизнь эту сумятицу, она поняла, почему так напугана.

Она была уверена в лояльности мужа, но ее мнение об этом Киркленде было совершенно другим.

Гэвин Маклендон, граф Киркленд, старался не замечать эмоции, отразившиеся на лице леди Фионы, когда она поняла, что сэр Генри собирается ему помочь. Он мог бы поклясться, что с губ баронессы чуть было не сорвалось возражение, но она почему-то промолчала. Граф не мог не восхититься ее самообладанием.

Он смутно помнил, что вторая жена барона намного его моложе, но он не ожидал, что она такая хорошенькая. Пожалуй, даже красивая.

У нее была пышущая здоровьем фигура, роскошная грудь, идеально очерченные бедра и ангельское личико, словно выточенное из мрамора. Толстая светлая коса спускалась более чем до середины спины, и от этого она выглядела скорее молодой девушкой, чем замужней женщиной.

Ее глаза были необычного зеленого цвета. В них светился живой ум — черта не слишком часто присущая женскому полу. Его собственная жена, хотя и не была простушкой, никогда не смогла бы оценить серьезность произошедшего.

А если бы каким-то чудесным образом и смогла, никогда не осталась бы такой хладнокровной.

— Сколько с вами людей? — спросил Генри.

— Двадцать пять, но большинство из них ранены, — с готовностью ответил Гэвин и тут же прикусил язык. Отряд был в бегах уже две недели, и, видимо, сказалась усталость — граф явно сболтнул лишнее. Хотя у него с бароном давно установились хорошие отношения, не стоит быть слишком доверчивым.

Напряжение росло. Воины начали переглядываться, прижимая к себе оружие. Боковым зрением Гэвин увидел, что леди Фиона смотрит на мужа с тревогой.

— Я сделаю то, о чем вы меня просите, — сказал барон. — И предоставлю медицинскую помощь вашим раненым. Но взамен я жду от вас ответного благодеяния.

Гэвин понимал, что за помощь всегда приходится расплачиваться, но в данный момент ему было нечем отплатить барону.

— Назовите цену.

— До конца лета я хочу, чтобы вы напали на одну из моих деревень и украли скот.

Впервые за много дней Гэвину захотелось улыбнуться.

— Если хотите, я угоню все стадо.

— Буду вам обязан, милорд. И не забудьте прихватить немного зерна, — добавил Генри и тоже заулыбался. — Однако я жду, что мой скот тут же вернется, а земли останутся нетронутыми.

— Это обычное соглашение. Зерно возвращается, а земля немного вытоптана, но не сожжена.

— Обычное соглашение? — От возмущения Фиона почти задохнулась. — Значит, вы уже проделывали такое? Между тем вы оба ведете себя так, будто это ничего не значит. Я не могу себе представить, что наши люди разделяют ваше мнение, Генри. Когда на них нападут, они будут напуганы и почувствуют себя беззащитными.

— Мы ни на кого не будем нападать, — заверил ее Гэвин. Он не понимал, почему леди Фиона так испугалась. Ни он, ни барон не собираются делать что-либо плохое. Наоборот, они нашли способ жить в мире и гармонии и избежать подозрений по поводу их тайного союза, который внешне выглядит враждой.

— Мы придумали это соглашение много лет назад. Клан Маклендона является под покровом ночи, — объяснил Генри, — и жители деревни их не видят.

Фиона бросила на мужа недоуменный взгляд.

— И все?

— Это совершенно безопасно для всех, — нетерпеливо возразил Генри. — Наши люди не пострадают, а то, что у них забрали, будет потом возвращено. Если бы мы были единственным замком на границе, который не пострадал от набегов вороватых северных соседей, это выглядело бы подозрительным. Король Эдуард не слишком жалует шотландцев, но я не разделяю его мнение, что их следует завоевывать.

— Где уж ему, — презрительно бросил Дункан, и его рука сжала эфес меча. — Проклятые англичане! Вы просто кучка позорных трусов.

— Дункан! — сурово одернул кузена Гэвин.

Дункан был храбрым солдатом и преданным вассалом, человеком, не привыкшим уклоняться от стычек с англичанами. Он более чем кто-либо тяжело переживал недавнее поражение, но Гэвин не мог позволить ему поставить под удар единственную договоренность, которая могла сейчас их спасти.

Дункан выдержал взгляд Гэвина, хотя немного смутился, и, пробурчав себе что-то под нос, отошел в сторону.

К счастью, барон не обиделся на замечание Дункана. Гэвин вздохнул с облегчением, удивившись, однако, что подвигло англичанина предложить перемирие, а также радикальный план его осуществления. Может быть, Гэвин слишком легко со всем согласился, но ни тогда, ни сейчас об этом не пожалел.

— С наступлением ночи в течение пяти дней я буду приносить вам еду и питье и оставлять у этого дерева. — Генри показал на огромный дуб. — Вы можете охотиться в самой северной части леса, если вам понадобится еще провизия. До конца недели я запрещу моим людям здесь появляться, так что вас никто не обнаружит.

— Мы будем держаться как можно дальше к северу. — Гэвин хотел было улыбнуться в знак благодарности, но у него не получилось. Ему нужно было кое-что еще. Его людям надо было залечить раны. — Нам пригодились бы чистые полотняные бинты и какие-нибудь лекарства.

Леди Фиона прикусила нижнюю губу.

— Я как раз начала пополнять свои запасы, — тихо сказала она. — Я дам вам бинты, но наши запасы лекарств невелики. Было бы расточительством…

Барон поднял руку, и Фиона сразу же замолчала.

— Моя жена пришлет вам все, чем мы сможем поделиться.

— От лекарств будет мало толку, если вы не умеете ими пользоваться, — заявила Фиона.

— Мы знаем, как принимать отвары и мазать раны, — сказал Гэвин, прервав неловкую паузу.

Барон засмеялся, а Фиона одарила его улыбкой, но взгляд ее был не слишком дружелюбным.

Гэвин вдруг почувствовал себя виноватым. Леди Фиона имела право возражать. Они заберут часть их запасов и взвалят на плечи барона и его домочадцев еще одну заботу. Гэвину захотелось сказать этой хрупкой женщине, что она не пожалеет о своем участии в нем и его людях, что в нынешние смутные времена, когда не знаешь, кто враг, а кто друг, приходится искать утешение в том, что ведешь себя честно и благородно.

Печальная правда была в том, что это было очень сложно.

Лето, годом позже

— Вы уверены, леди Фиона, что хотите ехать завтра? Ходят слухи, что армия короля скоро снова двинется на север. Это вряд ли безопасное время для того, чтобы пересекать границу Шотландии.

Фиона вытерла вспотевшие ладони о юбку и заставила себя оставаться спокойной. Ей понадобилось несколько месяцев, чтобы выработать вчерне этот план, и еще дольше, чтобы собрать воедино все его части. Сейчас, когда наступил подходящий момент, она не позволит, чтобы что-то помешало его осуществлению.

— Полагаю, сэр Джордж, что король Эдуард намерен провести победоносную кампанию против шотландцев. Однако опасаюсь, что если мы будем ждать, когда наступит безопасное время для нашей поездки, мы так никуда и не попадем.

Она попыталась улыбнуться, но от сомнения и страха ее губы словно окаменели.

Взгляд сэра Джорджа смягчился. Он был мужчиной среднего роста, крепкого телосложения. Шрамы на его лице и руках свидетельствовали о том, что жизнь этого человека проходила на полях сражений, и Фиона была рада, что рядом с ней находится такой благородный рыцарь.

Мнение тех, кто называл смерть ее мужа, сэра Генри, и потерю всех земель жестокой судьбой, Фиона считала оскорбительным. Как можно объяснять такие потери с помощью избитых фраз? Во всех бедах виновата не судьба, а предательство.

Фиона была уверена, что о соглашении Генри с шотландским графом Кирклендом каким-то образом стало известно королю Эдуарду. Не имея прямых доказательств, король решил пока не обвинять лорда Либурга в неблаговидных поступках, а позволил сэру Роланду Дюпре, одному из своих самых жестоких приспешников, предъявить права на их земли. А когда Генри отказался отдать свои владения, сэр Роланд, с молчаливого согласия короля, напал со своей армией на замок и захватил его.

Это сражение вряд ли можно было назвать честным. Фиона закрыла глаза и снова пережила кошмар той ночи, который разрушил ее счастье и круто изменил всю дальнейшую жизнь.

Тогда перед нападением было тихо. Слишком тихо. Солдатам, стоявшим на сторожевых башнях, перерезали горло, чтобы они не могли предупредить об опасности.

Генри и его рыцари сражались храбро, но силы были не равны.

Убитые солдаты падали один за другим, а многие из оставшихся в живых сложили оружие и сдались на волю победившего Роланда.

Но только не сэр Джордж. Он был первым, кто присягнул на верность сыну и наследнику сэра Генри — десятилетнему Спенсеру. И именно сэру Джорджу удалось благополучно тайно увезти Фиону с сыном и домочадцами из замка после того, как был убит барон.

Фиона, ее горничная и отец Нил шли за сэром Джорджем по темным тайным тоннелям, которые вывели их за пределы стен замка. Фиона и Нил несли на самодельных носилках раненого Спенсера и каждый стон, срывавшийся с бледных губ мальчика, отдавался болью в сердце приемной матери.