Ее веки затрепетали, и она распахнула глаза. Реми, наклонившись над ней, пристально вглядывался в ее лицо.

— Ну вот. Теперь убедилась?

Габриэль кивнула и судорожно вздохнула, подавив рыдание. Едва осмеливаясь верить, она проворно провела руками по его груди, его жилистым рукам, его широким плечам. Ее пальцы побрели наверх, лихорадочно лаская его волосы и бороду, лоб и щеки.

Она слышала, как дыхание Реми участилось, и радовалась каждому его вздоху. Когда Габриэль дрожащими пальцами провела по его губам, она ощутила на них его горячее дыхание. Девушка нервно, почти истерично рассмеялась.

— Ты действительно не мертв, — вымолвила наконец она.

— Нет, — прохрипел Реми. Поймав ее руку, он пылко прижался губами к ее ладони. — И впервые за три года я на самом деле рад этому.

Габриэль подняла лицо, пристально глядя прямо в горящие темные глаза Реми. По ее щекам покатились слезы. Каким-то чудом, она не представляла каким, судьба вернула ей Реми. Не призраком, но поразительно, восхитительно живым.

Радостно вскрикнув, Габриэль обняла его за шею и сделала то, что, как она давно поняла, ей следовало сделать еще годы назад. Она утопила пальцы в волосах Реми и жадно прильнула губами к его губам.

Она почувствовала, как Реми напрягся от изумления, но только на какой-то миг. Потом он ответил на ее поцелуй, так страстно и вожделенно прижавшись к ней, что у нее закружилась голова. Габриэль цеплялась за его плечи, возвращая ему поцелуи с такой же жадностью, ища губами его рот снова и снова, не в силах насытиться им.

— Реми… любимый… Реми, — выдохнула она.

Ее губы раскрылись навстречу его поцелую. Из груди Габриэль вырвался стон, когда их языки соприкоснулись, и она почувствовала, как огонь опалил ее. Кровь, казалось, грохотала и клокотала у нее в ушах. Реми жив… жив!

Сердце Габриэль переполняла радость, и от этого было даже больно. Когда их губы разомкнулись, она часто и тяжело дышала, впрочем, задыхался и Реми. Он одарил ее неуверенной улыбкой человека, который не в силах полностью поверить своему счастью.

Габриэль попыталась ответить ему улыбкой, но потрясение от воскрешения Реми из мертвых в конце концов настигло ее. Лицо Реми поплыло перед ее глазами, и она почувствовала, как колени задрожали и начали подкашиваться.

И тут с Габриэль Шене произошло то, чего никогда за всю ее жизнь не происходило: голова безвольно откинулась назад, и она упала на руки мужчины, погрузившись в обморок.

Николя Реми бродил по дорогам кошмара с тех самых пор, как пережил резню Варфоломеевской ночи, но сегодня вечером он словно погрузился в сладкий блаженный сон. Его грубые башмаки потонули в роскошном турецком ковре спальни, достойной принцессы, с высоким сводчатым потолком, высокими решетчатыми окнами и великолепными картинами, украшающими стены.

Величественная кровать из красного дерева, покрытая резьбой, с шелковым балдахином цвета бледных липок, расшитых розами, занимала почти всю комнату.

Габриэль с разметавшимися по пуховой подушке белокурыми волосами казалась совсем маленькой на этой огромной постели. Ее ресницы с золотистыми кончиками оттеняли безжизненно побелевшие щеки, и сердце сжималось до щемящей боли от страха, которого Реми никогда не знал на поле битвы.

— Боже милосердный, я… я убил ее, — хрипло бормотал он.

— Не совсем, — послышался в ответ оживленный голос горничной Габриэль. Бетт была ладно скроенной добродушной молодой женщиной и казалась на редкость спокойной и уравновешенной. Ее лицо под кружевным чепцом дышало абсолютным спокойствием. Она отодвинула Реми в сторону и, наклонившись над Габриэль, начала растирать ей запястья.

Реми подумал, что ему следовало бы додуматься до этого самому, но и его мозг, и все его тело, казалось, окоченели. Быстрота реакции, которые позволяли ему молниеносно бросаться на помощь и спасать многих товарищей, похоже, совсем покинула его. Он чувствовал себя абсолютно беспомощным перед бледной, распростертой на кровати молодой женщиной.

Реми зашевелился, только когда Бетт приказала ему принести воды. Он донес кувшин от умывальника, от волнения расплескав половину его содержимого на ковер.

Бетт намочила тряпочку и прижала ко лбу Габриэль. Начав расшнуровывать лиф платья Габриэль, она опять обратилась к нему:

— Теперь вам следует уйти, капитан Реми. Подождите в зале.

— Нет! — возразил Реми. — Я не могу просто так…

— Можете, и будет именно так. — Бетт была непреклонна. — Иначе, когда хозяйка придет в себя, она едва ли поблагодарит меня, если я покажу вам ее обнаженной.

Реми вспыхнул от грубоватой прямоты горничной.

— Ей-богу, мадемуазель, я никогда и не посмотрел бы…

— Вон! — Бетт уперлась руками в грудь Реми и решительно подтолкнула его к двери. Он позволил ей это, но только потому, что лишь благосклонность Бетт позволила ему вообще оставаться рядом с девушкой.

Реми переполошил всех слуг Габриэль своим внезапным появлением на пороге, и вряд ли стоило винить их в этом. Этакий отъявленный разбойник, каким он, видимо, им казался, громогласно взывал к ним о помощи, держа на руках их бездыханную хозяйку.

Каким-то чудом его тут же не скрутили, не отобрали у него Габриэль, а самого его под конвоем не отправили сдаваться ближайшим властям. Только Бетт надо было благодарить за то, что его тут же не заковали в кандалы.

Она работала еще в Бель-Хейвен. Бетт выросла, заметно округлилась и превратилась в настоящую горничную изысканной дамы, так что сам Реми едва бы узнал ее. На его счастье, Бетт помнила капитана гораздо более четко, но ее в отличие от Габриэль совсем не потряс факт его воскрешения из мертвых.

Реми вывернул шею, чтобы еще раз взглянуть на Габриэль, прежде чем Бетт захлопнет дверь перед его носом. Габриэль все еще не подавала признаков жизни, и Реми постарался не позволять себе думать о таких страшных вещах, как остановка сердца или удар. Габриэль была молода и здорова. И, хотя она внешне походила на белокурую и беспомощную красавицу из народных сказок, Реми давно обнаружил ее силу и выносливость. Странно, как Габриэль оказалась в Париже и почему она здесь самостоятельно, вдали от сестер и острова Фэр. Когда ее отец, шевалье Луи Шене, пропал в море, поговаривали, что вместе с рыцарем в морскую пучину погрузилась и большая часть состояния семьи. Тогда каким образом Габриэль могла позволить себе содержать такой роскошный особняк?

Реми немало наслушался о ней в городе, но вся эта ложь даже теперь заставляла его скрежетать зубами и желать отрезать грязные и мерзкие языки.

«Давненько в Париже не появлялась такая обольстительная куртизанка», — кудахтала о Габриэль старуха в винном магазине.

Куртизанка… Затейливое название для продажной женщины. Если бы та ведьма была мужчиной, Реми расправился бы с ней. Черт побери, он всегда ненавидел Париж, и сплетни — всего лишь одна из многих причин для подобной ненависти. Ядовитое логово злословия. От королевского дворца до глухих улиц на задворках Париж кишит скандальными сплетнями и ложью. Ничего удивительного, что необыкновенно красивая девушка стала целью для зловредных сплетен циничных и завистливых ничтожных мелких умишек.

Если бы они знали Габриэль, как он узнал ее тем летом, ни один не посмел бы очернить ее честь. Еще почти ребенок, она изо всех сил стремилась изобразить искушенность, но оставалась трогательно наивной. Она была то страстной, то холодной, то сердечной, то жестокой, ее настроение менялось, как порывы ветра. Ее голубые глаза то искрились смехом, то затуманивались грустью, особенно когда она считала, что никто на нее не смотрит. Николя часто ловил тень печали на ее лице, и ее грусть больно ранила его сердце, еще больнее, поскольку он так и не сумел разгадать источник ее грусти.

Никогда даже в самых необузданных своих фантазиях он представить не мог, что Габриэль настолько обрадуется его возвращению, что заключит его в свои долгожданные объятия да еще станет целовать. Жарко, страстно. Ее объятия разбудили в нем все его желания, все мечты о ней, которым до сих пор ему хватало ума никогда не потворствовать. Но теперь он не мог остановить это буйство не знающих удержу фантазий.

Разве могла женщина так целовать мужчину, не испытывая к нему никаких чувств? Разве упала бы Габриэль в обморок от счастья при его возвращении, если бы она была равнодушна к нему, как когда-то утверждала? Может, в конце концов, он не совсем безразличен ей, может, она даже любит его?

«Ну и что, если даже и любит? — возмутился непреклонный внутренний голос. — Тебе нечего ей предложить, ты имеешь сейчас не больше, чем три года назад, даже много меньше». Эта мысль резко погасила огонь безумной надежды, вспыхнувший внутри него, решительно и бесповоротно, как если бы его окунули в ушат с холодной водой.

— Капитан Реми?

Он был поглощен собственными размышлениями и не расслышал щелчок замка в двери в спальню, откуда появилась Бетт. Он сразу же оторвался от стены и с тревогой бросился к горничной.

— Габриэль? Как она? Она очнулась? Я хочу сказать… она…

— С госпожой все в порядке. — Бетт прервала посыпавшиеся на нее тревожные вопросы утешительной новостью. — По правде сказать, она спрашивала о вас.

— Слава богу. — Реми облегченно вздохнул и опустил плечи, словно часть груза, державшая их в напряжении, упала. Он сжал руку Бетт. — И слава тебе, простите, вам, мадемуазель.

— Заботиться о госпоже Габриэль — моя обязанность, сударь, и моя привилегия, — ответила Бетт с величавым достоинством.

— Я знаю это. Я хотел поблагодарить вас за заступничество, ведь это вы не позволили схватить меня.

— Это лакеи должны благодарить меня. Вы были как безумный и пришли бы в ярость, посмей кто-то попытаться оторвать вас от моей госпожи. А уж я-то помню, как вы мастерски управлялись со шпагой в ту ночь, когда охотники на ведьм атаковали Бель-Хейвен. А вы тогда еще совсем не оправились от своей раны. — Лицо Бетт расплылось в застенчивой улыбке, и на щеках образовались ямочки. Она оценивающе оглядела его. — Позвольте мне заметить, капитан, что, хотя вы и нуждаетесь в стрижке и бритье, для мертвеца вы в слишком хорошей форме.

— Вы, мадемуазель, похоже, совсем не удивились, — недоверчиво усмехнулся Реми, — увидев меня живым.

— Когда прослужишь в семье мудрых женщин столько, сколько я, тебя уже мало чем можно удивить. — Она пожала плечами. — Но теперь вам лучше уж войти. Госпожа Габриэль ждет.

Реми повернулся к двери в спальню и открыл ее. Он ждал, что Бетт последует за ним по пятам, опекая свою госпожу, и удивился, когда горничная исчезла, предоставив ему одному войти в комнату. Реми сделал нерешительный шаг вперед и тихонько прикрыл за собой дверь.

Подсвечник был передвинут так, чтобы весь свет сосредоточился на кровати. Занавеси балдахина кровати пыли отодвинуты, и это дало ему возможность увидеть фигурку, укрытую дорогим парчовым одеялом. Реми крадучись прошел вперед, сердце у него бешено колотилось. Он чувствовал в себе не больше уверенности, чем какой-то неотесанный крестьянский паренек, вторгающийся в покои принцессы.

— Габриэль? — тихонько позвал он и протянул руку, чтобы отодвинуть занавес.

Габриэль откинулась на подушки, и у него перехватило дух при взгляде на нее. Ее волосы струились по плечам, золотым ореолом обрамляя лицо, которое было бы совершенно белым, если бы не яркий румянец на скулах. Реми всегда очаровывала красота Габриэль еще и потому, что эта красота, казалось, исходила от какого-то яркого света, горевшего внутри нее, который отражался и блеске ее голубых глаз, пылающих, как ограненные драгоценные камни.

Горничная раздела Габриэль, оставив на ней только сорочку, и, взглянув на него, она совсем по-детски натянула одеяло до самого подбородка. Как ни странно, но этот жест тронул Реми. Ему захотелось опуститься на колени перед нею, как он сделал в тот день на острове Фэр, и повторить свой обет.

«Клянусь вечно служить вам и до последней капли крови защищать вас».

Но он не шевелился, только стоял и смотрел на нее, пока Габриэль не дотронулась до него. Она продела свои тоненькие пальцы в его ладонь и потянула вниз, приглашая сесть подле нее. Он присел на край кровати.

— С тобой… с вами все в порядке? Вы оправились от потрясения?

— Оправилась? Не знаю. — Она странно хмыкнула и продолжала пожирать его глазами. — Выходит, ты все же мне не снишься. Ты действительно здесь?

«Если кто-то и пребывает в счастливом сне, — подумал Реми, — так это я».

— Да, моя люби… — ответил он, и, прежде чем успел сообразить, у него чуть не вырвалось из груди слово, которое он никогда не смел произносить даже наедине с самим собой.

Но Габриэль, похоже, не услышала этого. Она слегка наклонила голову, и тоненькая морщинка появилась у нее на лбу, словно какая-то мысль не давала ей покоя.