Шейла Бишоп - Кузина королевы

1576-1579 годы

Пенелопа Деверо смотрела из окна на Темзу, покрытую белесой пеленой лондонского смога. В это мартовское утро на реке было лишь несколько барок под парусиновыми навесами да одна лодка, но и эти суденышки, несмотря на немногочисленность, казались тринадцатилетней девочке, выросшей в стаффордширской глуши, городскими достопримечательностями.

Мелодичный голос матери заставил ее обернуться.

– Пенелопа, я хочу с тобой поговорить. И не сутулься, пожалуйста. Когда же вы с Робином от этого отучитесь?!

– Я слушаю, мамочка.

Леди Эссекс, светловолосая красавица с проницательным взглядом и решительным изгибом губ, была немного полновата, но это только добавляло ей привлекательности. Она вглядывалась в лицо дочери – уже более красивое, чем ее собственное, хотя она ни за что бы в этом не призналась. У золотоволосой Пенелопы были черные брови и ресницы, а глаза такого глубокого синего цвета, что чаще всего тоже казались черными. Красивое лицо, обещающая быть великолепной фигура, отменное здоровье – о лучшей дочери нельзя было и мечтать.

– Ты быстро растешь, – сказала леди Эссекс. – Еще пара лет, и пора будет замуж.

Последняя фраза была сказана тем особым тоном, который, как хорошо было известно Пенелопе, мать не употребляла без причины. Пенелопа ждала продолжения.

Леди Эссекс продела нитку в иглу – она вышивала.

– Что ты скажешь о Филиппе Сидни? – спросила она, сделав стежок.

Пенелопа не сказала ничего, застыв с открытым ртом. Она думала, что мать назовет кого-либо из ее сверстников – сыновей лордов, угловатых подростков, которые не могли говорить ни о чем, кроме конюшен и лошадей, а не блистательного молодого человека двадцати двух лет, успевшего стать известным среди европейских аристократов и ученых.

– Что же ты молчишь, дитя мое? – Летиция Эссекс рассмеялась, заметив изумление дочери.

– Я никогда бы не подумала... Он говорил с отцом?

– Отец считает, что вы могли бы составить неплохую супружескую пару. Ты же знаешь, как он привязан к мистеру Сидни. Кроме того, Филипп – наивыгоднейшая для тебя партия. На подобную ты вряд ли сможешь когда-либо рассчитывать. Ты и сама знаешь, что твой отец беден. Филипп, конечно, тоже не богат, но он является наследником братьев своей матери – лорда Уорвика и лорда Лейстера. Лорд Уорвик бездетен, а лорд Лейстер...

– ...не может жениться еще раз, так как ему не разрешает королева, – добавила Пенелопа.

– Совершенно верно. Со временем Филипп унаследует их владения, вероятно, титулы – так обычно происходит. Так что, Пенелопа, если тебе повезет, ты станешь графиней.

Как будто юной леди, вышедшей замуж за Филиппа Сидни, не будет все равно, графиня она или нет! Подумать только, он сейчас здесь, в доме!

– Он и лорд Лейстер приехали, чтобы обсудить нашу помолвку?

– Боже мой, нет, конечно. До официального предложения еще далеко. Все еще может сорваться. Им пока есть что обсудить – Ирландию, например.

Тайный совет, орган государственного управления при монархе, собирался послать отца Пенелопы в Ольстер для подавления мятежей, а отец Филиппа, Генри Сидни, был наместником британской короны в Ирландии. Впитавшая искусство политики с молоком матери, Пенелопа неплохо в ней разбиралась. Однако она не успела задать следующий вопрос – в комнату вошли, и леди Эссекс поднялась со своего места, чтобы приветствовать гостей.

Граф Лейстер был фаворитом королевы. Поговаривали, будто он сжил со свету свою первую жену, и было точно известно, что он отрекся от одной леди, которая считала себя его женой. Пенелопа не находила графа ни страшным, ни тем более привлекательным. С безжалостностью, обычно-выказываемой в своих суждениях молодым поколением, она считала Лейстера несколько нелепым – в основном из-за его заносчивости и усов, торчащих во все стороны. И еще он был старый – ему было не меньше сорока. Собственного отца – молчаливого, сдержанного человека, настоящего солдата – она уважала куда больше.

Позади графа и отца шел Филипп Сидни. Высокий, с вьющимися каштановыми волосами и странным спокойствием в движениях – странным потому, что вообще-то он не был спокойным человеком. У него были выразительные глаза и голос. Пообщавшись с ним некоторое время, люди начинали острее воспринимать мир вокруг. Филипп всегда был душой компании.

Однако сегодня он допустил промах с самого начала, спросив Пенелопу, видела ли она уже тауэрских львов. Это ее задело, так как было похоже на реплику, применимую лишь к малолетнему ребенку. Она с достоинством ответила, что предпочла Тауэру поход за покупками в Ряды мастеров золотых дел. Все засмеялись, а Пенелопа почему-то испытала досаду.

Затем все направились к столу. Миновав большую залу, украшенную классическими фламандскими гобеленами, они спустились по лестнице в темно-зеленую гостиную, вымыли руки в серебряном рукомойнике и собрались вокруг стола. Лорд Эссекс помолчал немного, и произнес:

– Роберт, виконт Герефордский!

Робин, восьмилетний брат Пенелопы, как обычно, витал в облаках. Вся его жизнь проходила либо в мечтаниях, либо в безудержной активности. Робин был высоким худощавым мальчиком, его ярко-рыжие волосы уже начали приобретать каштановый оттенок, а огромные карие глаза казались слишком большими для тонкого лица. Он выглядел словно нежный цветок. Моргнув, он виновато посмотрел на отца и стал читать молитву на латыни.

После молитвы все приступили к трапезе, а мужчины продолжили разговор об Ирландии. Пенелопа подумала, что эта трапеза, несмотря на серьезный разговор за столом, проходит весьма по-домашнему: бесшумные лакеи, которых она привыкла видеть каждый день, приносили и уносили позолоченные серебряные блюда, а для детей – сладости. Кроме Пенелопы и Робина, за столом находилась их десятилетняя сестра Дороти. Не было лишь пятилетнего Уолтера. Обычно леди Эссекс не допускала детей к обществу взрослых, тем более если в доме лорда Эссекса собирались люди, принадлежащие к английскому двору, но сегодня она, похоже, решила показать себя в роли матери. Леди Эссекс расценивала это как изысканную шутку. Лейстер пытался привлечь ее внимание, отец казался чем-то обеспокоенным, и только Сидни вел себя совершенно естественно.

«Как он красив! – подумала Пенелопа. – Как замечательно было бы, если бы мы поженились. Жили бы вместе. Филипп служил бы, а я принимала бы гостей в собственном доме. Мы были бы счастливы». Она попыталась подавить внутреннее волнение, от которого ее бросало в жар.

Когда трапеза закончилась, она выскользнула из гостиной и направилась вверх по лестнице. Если бы она задержалась с сестрой и братом еще на некоторое время, за ними пришла бы гувернантка и отвела их в комнаты. А Пенелопе нужно было подумать. Позади себя она услышала шаги.

– Вы куда? – спросил Филипп Сидни.

– На крышу. Хочу подышать свежим воздухом.

– Можно я пойду с вами? Лорды опять совещаются.

Она кивнула, не в силах произнести ни слова. Они прошли галерею. Филипп приоткрыл створку окна, и Пенелопа, придерживая широкую юбку с фижмами, вылезла на крышу. Ей было еще в новинку гулять по крышам, которые в этих огромных особняках служили такой же частью дома, как кухня или гостиная. Они ходили от одной башни до другой и обратно, глядя вниз, на опрятный сад и сверкающую петлю Темзы.

– Мы как будто на вершине горы, правда? – сказала Пенелопа.

– Или как будто мы – великаны. Вы ростом всего лишь вполовину меньше вон того большого утеса. Есть что-то чудесное в прогулках по крыше.

Филипп понимал ее, как никто другой. Они дошли до парапета. Наконец Пенелопа решилась.

– Мистер Сидни, мама сказала мне, что вы... что наши семьи хотят, чтобы мы стали мужем и женой... – Она смутилась и замолчала, раскаиваясь в том, что затеяла этот разговор. Что он о ней подумает?

Филипп, казалось, был сбит с толку, но лишь на мгновение.

– Так вот в чем дело! А я гадал, почему вы такая молчаливая. Не нужно волноваться, милая Пенелопа, вы еще слишком молоды для замужества. К тому же ваш отец никогда не выдаст вас замуж, если вы этого не захотите.

– Но я хочу замуж только за вас.

Он взглянул на нее сверху вниз и рассмеялся:

– Как трогательно! Никто еще не говорил мне ничего подобного.

Он взял ее за руку, затем отпустил. Пенелопа сначала пришел в восторг, потом испытала разочарование. Она надеялась, что он скажет, будто она хорошенькая, и, может быть, даже поцелует. Она еще ни разу не целовалась, но была уверена, что с Филиппом ей это понравится. Ведь в тринадцать лет уже можно начать учиться? А вдруг Филипп не захочет ее поцеловать? Пенелопа вопросительно смотрела на молодого человека.

– Вы передумаете, когда больше узнаете о мире вокруг... – сказал Филипп.

Над их головами раздался резкий короткий свист. Они одновременно посмотрели вверх и увидели Робина в темно-рыжем камзоле. Устроившийся, словно ангел на иконе, изображающей Рождество Христово, он возвышался между двумя каминными трубами на высоте восьми футов над крышей.

– Робин! Что вы там делаете?

– Я хотел проверить, удастся ли мне забраться на самый верх дома. Я смог. Но теперь я не знаю, как спуститься вниз.

– Неудивительно, – произнес Филипп. – Удивительно то, как вы туда забрались.

Он подошел ближе, прикидывая высоту. Пространство между трубами было таким узким, что туда мог протиснуться только кот или мальчишка.

– Я не смогу подняться, чтобы снять вас оттуда, – сказал Филипп. – Вообще-то нужно сходить за лестницей, но... Робин, вы не побоитесь прыгнуть? Я вас поймаю.

Филипп предложил это только как возможность, но Робин уже решил.

– Не побоюсь, – небрежно сказал он и без колебаний бросился вниз, в руки Филиппа.

От неожиданного удара. Филипп пошатнулся и едва не потерял равновесие. Кто-либо менее ловкий, чем он, мог бы свалиться с крыши. Пенелопа вскрикнула. Филипп поставил Робина на ноги и сильно его встряхнул. Он был и изумлен, и рассержен.

– Идиот несчастный, вы что, с ума сошли? Можете ломать себе шею, но при чем здесь я?

– Вы же сказали, что мне можно прыгнуть, – заметил Робин.

Пенелопа опустилась на парапет, Сидни устроился рядом. Они смотрели на Робина, стоящего перед ними.

– Мистер Сидни, можно вас спросить?

– Да, спрашивайте.

– Ваш дедушка был герцогом Нортумберлендским?

– Да, – сказал Филипп. – Вы хотели спросить именно это?

– Нет, это я знал. Ему ведь отрубили голову за государственную измену?

– Робин! – воскликнула Пенелопа, потрясенная столь явным нарушением правил приличия.

Филиппа это, казалось, нисколько не задело.

– Моего деда обвинили в том, что он пытался возвести на престол леди Джейн Грейн. Она была замужем за одним из его сыновей – моим дядей Гилфордом.

– Вы ходили на казнь? Было много крови?

– Робин! – снова воскликнула Пенелопа.

– Шестнадцатилетнюю леди Джейн Грейн, ставшую королевой Британии всего на девять дней, казнили в 1554 году на лужайке Тауэра по приказу Марии I. А моего деда несколькими днями позже. Меня тогда еще и на свете не было, – произнес Филипп вполголоса. – И еще, Робин, у нас не принято присутствовать на казни родственника.

– Да? – Робин, похоже, был разочарован. Немного подумав, он задал еще один вопрос: – Сэр, вы когда-нибудь участвовали в битве?

– Нет, пока нет.

Робин вздохнул, затем с надеждой сказал:

– Но вы же были свидетелем Варфоломеевской резни? Расскажите, как там было.

Четырьмя годами ранее Филипп Сидни был в Париже, где стал свидетелем массового убийства католиками протестантов, которым обещали безопасность во время их пребывания в городе. Филипп смотрел на Темзу, вспоминая былое.

– Это очень неприятное воспоминание, – сказал он погодя. – И заверяю вас, я не совершал там подвигов. Я вместе с еще несколькими сотнями людей укрылся в английском посольстве и оставался там, пока резня не закончилась.

– А с кем вы укрылись?

– С англичанами, находившимися в то время в Париже, и еще с французами. Там был посол с женой и дочерью. Я сидел на полу и рассказывал девочке разные истории, пытаясь ее развеселить.

– Сколько ей было лет? – спросила Пенелопа.

Неожиданно для самой себя она почувствовала укол ревности.

– Франческе Уолсингем? Ей тогда было всего лишь пять.

– А на улицах шла битва? – настаивал Робин. – Вы не могли бы рассказать еще и об этом? Не обращайте внимания на Пенелопу – она не из пугливых. Хотелось бы знать...

– Догадываюсь, что вас интересует больше всего, – прервал его Филипп Сидни. – Кровь лилась рекой...

Господи, какой надоедливый этот Робин, пока не добьется своего, ни за что не отвяжется, подумала Пенелопа. Она очень любила младшего брата, но иногда он ее весьма раздражал. Вот ведь какой настырный! Ей так хочется остаться с Филиппом наедине, а Робин этого, конечно, не понимает! Впрочем, впереди у нее и Филиппа – целая жизнь, долгая и счастливая.