А вот султану Мураду такое сказать никто не рискнул. Впрочем, он, наверно, и вправду считал себя блистательней своего деда Сулеймана.

Так или иначе, гяурские часы превратились в груду обломков. А когда едва ли не на следующий день, точнее, ночь в разных концах гарема от разных наложниц почти одновременно родились старшие султанские внуки, одному из которых предстояло через поколение унаследовать трон, не было средства достоверно узнать, какой из них появился на свет чуть раньше. Почти наверняка Ахмед, но и у шахзаде Яхьи тоже нашлась своя партия.

Следствием этого была долгая череда событий, в результате которых юный шахзаде Мустафа получил на воинских упражнениях удар, будто бы случайный, да и на самом деле так, потому что предназначался не ему, а старшему брату… И вот обоих старших братьев давно уже нет в живых, а султан Мустафа с той поры болен. И его болезнь называется безумием.

– Кстати, – Кёсем вдруг вспомнила кое-что важное, – этот ваш…

– Не беспокойся, – Картал, как часто бывало, понял даже невысказанное, – Хусейн-эфенди – целитель знающий и испытанный.

– Хусейн-эфенди?! – Кёсем в ужасе поднесла ладони к щекам. – То-то я и думаю… Да его же к половине вельмож вызывали! О Аллах, кто же из вас поврежден в уме, ты или наш младший братик?

«Младшим братиком» они, когда не было посторонних ушей, называли меж собой Мустафу.

– Все в порядке, – на сей раз ответила Башар. – Ты права, но Хусейн – лекарь не только известный и модный. Он на самом-то деле до крайности непрост. А бен Закуто все равно вскоре отбывать, так что сейчас он здесь для того, чтобы передать пациента из рук в руки…

– Правда? – Кёсем покачала головой. – Ну, ты меня успокоила!

– Что ж, я не мастерица говорить, да и где мне разбираться в таком мужском деле, как целительство. – Башар потупилась с обманчивой скромностью. – Вот муж мой лучше объяснит!

На Картала она глянула лукаво и без смущения: уж слишком давней и привычной была эта игра. Но у Кёсем снова на миг рвануло сердце. У Картала, судя по всему, тоже.

– Моя… жена права. – Начав говорить, он угрюмо смотрел в землю, но затем поднял взгляд на Кёсем и уже не отрывался. – С Хусейном-эфенди мы друзья и, если хочешь, единомышленники. А целитель он настоящий. Во дворцах и усадьбах вправду слывет духовидцем, по цене золота приписывает тем, кто считает себя страждущими, сладкую водичку для похудения… совсем уж за несусветные деньги отгоняет молитвами зеленых шайтанят, если кто из страждущих перебрал кое с чем запретным… Но наш клан для него не просто «одни из клиентов». Хусейн-эфенди, видишь ли, имеет глупость веровать, что мир нуждается в исцелении, ибо этот мир сейчас болен. Тяжело.

– Он прав. – Кёсем тоже смотрела ему глаза в глаза не отрываясь. – И болезнь эта зовется безумием. Еще в изначалье времен кто-то проломил миру голову. Рана зажила, но…

– Вот именно, – кивнул Картал. – Бредет с тех пор наш мир сквозь кромешную мглу, беседует с невидимыми, шарахается от тех, кто бы мог и желал ему помочь… А их, кто вправду готов и способен его врачевать, мало.

– Совсем мало, – согласилась Кёсем. – И им надо держаться друг друга.

– Воистину так. Вот ты и узнала главную тайну Хусейна-эфенди, султанша. А что это наша с ним общая тайна, ты и раньше знала, верно?

«Ого!» – беззвучно произнесла Башар, глядя на них обоих с чуть насмешливым, но несомненным восхищением. И развела было руками, собираясь, кажется, хлопнуть в ладоши, как аплодируют музыкантам или акробатам, только что выполнившим виртуозно сложный трюк, но вовремя спохватилась: слишком заметен окажется этот жест, распознаваемый даже издали.

– Не завидуй, умница, – ехидно произнесла Кёсем, мастерски подделываясь под голос юной гёзде, одной из «девочек Сафие». – На сей раз это сказала не ты – но мы-то отлично знаем, что все равно ты самая умная из всех нас.

– Да ну, скажешь тоже… – Башар, как во сне, заговорила тонким голоском девочки-подростка и, сама того не сознавая, покраснела тоже по-девичьи.

– Правда-правда, – усмехнулся Картал. У него мальчишеским голосом говорить не получилось бы, он даже не старался, но обе женщины взглянули на него, как тринадцатилетние девчонки смотрят на четырнадцатилетнего парня. – Ты умнее всех, чего уж спорить с очевидным. И муж твой это подтвердит, и кайын, брат мужа, подтверждает…

Он вдруг поежился, словно ледяная ладонь погладила его по щеке.

«Осторожней!» – сказал взгляд Кёсем. «Я всегда осторожен, о звезда моей души…» – безмолвно ответил ей Картал. И у них обоих снова одновременно, Кёсем чувствовала это, рвануло сердце.

– Никогда не считала себя умнее прародителей-Джан, – подумав, сказала Башар. И осеклась.

– Ты и вправду умеешь утешить, подруга, – вздохнула Кёсем после того, как в воздухе совершенно точно пронеслось веяние ледяного ветерка, долетевшего из краев вековечной разлуки. Она здесь знала джан-патриархов меньше всех, но основатели клана Крылатых были такими людьми, рядом с которыми холм сразу понимает, что с гору не вырос. – Тем не менее их ведь уже нет среди живых. Так что сейчас все-таки ты самая умная. Неси эту ношу смиренно.

Они снова обнялись.

– Я… скучаю по твоему кайыну, Башар. Редко мы с ним видимся, – призналась Кёсем. – По твоему брату. – Она в упор посмотрела на Картала.

– Да, в детстве мы виделись чаще. Но теперь братья Крылатые – семейные люди. – По голосу Башар ничего было не разобрать, но подушечки ее пальцев, заплясавшие на предплечье Кёсем, истекали тревожным недоумением: «Ты что это надумала, подруга?!» – И лишь у одного жена росла вместе с тобой, вот в этом самом дворце и саду…

– Пусть и второй приезжает, хоть ненадолго. – Кёсем отчаянно посмотрела на Картала. В его зрачках словно бы застыла непроглядная ночь. – С женой. Мы с ней не чужие люди. Будем как сестры…

Брат-Крылатый молчал. Он действительно не знал, что сказать.

– Только детей не требуй привезти, – вдруг жестко, почти зло прошептала Башар. – Даже наш малыш-Жаворонок тут долго не пробудет, слышишь, султанша? Опасен для детей дворец…

– Ты права. – Кёсем устало смежила веки. – Будь моя воля, я бы и старших своих сыновей из дворца отправила… к младшему. К вам. Всех троих. Даже того, которому предстоит опоясаться мечом Османа и занять трон.

– Мы их примем, – бесстрастно пообещал Картал.

– Знаю. Но не все во власти даже повелительницы Высокой Порты…

Они стояли, вспоминая мертвых и живых, а тень медленно ползла по садовому циферблату, приближаясь к отметке киблы. Потом Кёсем вновь отстранилась.

– А вот и лекарь, – совершенно обыденным тоном сказала она.

Это был ее дворец, и в нем ей все надлежало замечать первой.

* * *

Бен Закуто точно не был модным и известным врачом. В богатых усадьбах о нем не слыхивали, а из дворцов он несколько лет назад был только тут, в Топкапы, – тоже с Карталом и Башар: клан прислал своего лекаря, потому что никто из модных и известных султану помочь не сумел. Бен Закуто же сумел, но еще тогда предупредил: улучшение будет слабым и надолго его не хватит.

Хотелось тогда ему не поверить. Ох как хотелось. Рано в ту пору было сыновьям Кёсем принимать наследование, сейчас им тоже рано и очень хочется думать, что лекарь принесет добрые вести… Но обманывать себя Кёсем давно уже отучилась.

– Говори, – полуразрешила, полуприказала она.

– Госпожа… – целитель помедлил. – Мой молодой сменщик – он сейчас продолжает осмотр, – несмотря на молодость, очень опытен. Может быть, стоит дождаться…

«Молодым» Хусейна мог назвать только очень пожилой человек, ну так бен Закуто действительно был почти стар даже во время их прошлой встречи. А сейчас-то…

– Его мы тоже выслушаем в свою пору. Ныне же мы слушаем тебя, почтенный.

Голос ее был тверд как камень, и лекарь повиновался. Кёсем все же заметила, что Закуто быстро покосился на Картала. Тот почти неуследимо кивнул. Ну конечно: это их лекарь, он тоже считает, что мир нуждается в исцелении, поэтому клан Крылатых для него не просто покровители или клиенты.

– Нет, госпожа, – если ее голос был камнем, то ответ Закуто прозвенел сталью врачебного ланцета.

Это был именно ответ, а не отказ отвечать, Кёсем поняла. И это понимание толкнуло ее в грудь, точно удар.

– Никакой надежды? – спросила она беспомощно: умение притворяться сильнее, чем есть, ей, похоже, вот-вот понадобится, но здесь, среди своих, пока можно его не применять.

– Я помню, госпожа. Но то было иное. Тогда мы, если можно так сказать, учили султана распрямляться во весь рост, использовать то, что не изменил в его голове тот злосчастный удар. Ну вот он использовал все и распрямился полностью – но его роста не хватает, чтобы дотянуться до края ямы, зацепиться за него и вылезти на поле здравого рассудка.

Лекарь пожевал губами и, предупреждая следующий вопрос, добавил:

– Можно научить быть сильным, госпожа. Но нельзя научить быть высоким.

– Смерть?

– Едва ли, госпожа. Но по-настоящему тяжелая степень безумия – почти наверняка. Такая, при которой больной совершенно теряет себя самого.

– Когда? – голос Кёсем снова отвердел.

– А вот с этим вопросом, госпожа, к гадалкам или прорицателям обращаться следует, но не к врачу. – Сталь опять столкнулась с камнем. – Судя по всему, вскоре, но… Дни. Недели. Месяцы. Может быть, даже немногие годы. Это, правда, если сильно повезет.

Кёсем очень сомневалась, что это может называться везением. Но какая разница… Она вздохнула.

Что ж, значит, вопрос надо решать. Во имя сыновей, во имя Блистательной Порты. Даже во имя несчастного Мустафы, навсегда мальчика, заблудившегося в своей болезни.

Тут наконец тень часового столбика коснулась границы киблы – и все, кроме лекаря, слитно произнесли «Аллах велик!» Ну, бен Закуто и не положено…

– Ты действительно намерен вскоре… отбыть, почтенный? – вспомнила Кёсем слова Картала.

– Да, госпожа, если не будет на то твоего запрета.

Кёсем покачала головой: запрета, конечно, не будет. Задать ли еще вопрос? Врач на него, наверно, ответит спокойно, у людей его профессии к такому отношение будничное.

– Не в посмертье, госпожа, – бен Закуто угадал незаданный вопрос. – Это, да будет на то воля Всевышнего, подождет. Просто… Теперь, когда старость подступила настолько вплотную, я болен без того места, где родился и вырос. А оно, госпожа, хворает без меня.

– И что же это за место?

Не то чтобы знание или незнание этого что-то меняло. Просто все равно уже вот-вот появится Халиме, и она должна увидеть, что ее ждут. Без нее в беседку не проходят, разговор о судьбе ее сына не начинают: просто стоят на лужайке и лекарь почтительно стоит чуть в стороне, отдельно.

– Португалия, госпожа, – спокойно ответил бен Закуто. В речи его не было даже намека на акцент.

– Не знаю такой.

– Ее и нет сейчас, госпожа. Кастильцы съели ее вскоре после моего рождения, но так и не переварили до конца. Однако это дела воинов и правителей, а врач есть врач.

Ох, как бы взвилась сейчас Халиме-султан: «Ты, столько лет совершенствовавший свою врачебную науку на землях правоверных, теперь возвращаешься к гяурам, врагам Оттоманской Порты, чтобы врачевать их раны, полученные в боях с Портой?!» Впрочем, при Халиме лекарь такого не сказал бы. Кёсем же заинтересовало другое:

– Но там ведь… И как же ты собираешься жить под властью испанской короны, врач-иноверец?

– Я рожден в христианстве, госпожа. – Бен Закуто пожал плечами. – Крещение принял еще мой дед, когда выяснилось, что без этого никак. Всевышний вряд ли осудит: ему ведомо, что в нашей семье уже много поколений нет иной веры, крови и племени, кроме медицины.

«Без этого никак». Кёсем и Башар переглянулись. Что ж, такое не надо объяснять бывшим питомицам Дар-ас-саадет. Всем им довелось в свое время переменить веру.

– Смотри, целитель… Здесь ты можешь такое сказать, там не скажешь. А из костра, – Кёсем вздохнула, – очень трудно лечить.

– Это так, госпожа. Но здесь после меня в любом случае остаются ученики. А вот оттуда я уехал, едва сам перестав быть учеником, и врачебная школа, столпом которой в свое время был мой отец, она, мне писали, захирела. Нуждается в обновленном столпе.

– «Проклинающие тебя, Израиль, будут прокляты…» – процитировала она строку Корана.

– Тебе никто не возразит, госпожа. – Губы лекаря тронула легкая улыбка. – А мне, было дело, когда я попытался этот хадис прочесть, сразу объяснили, что сказаны эти слова были не про нынешний народ, а о его предках, живших еще при пророке Мусе, мир ему. Вот тем людям было дано предпочтение пред лицом Аллаха, а сынам их – последующее наказание. Так что, госпожа, здесь ли, там ли – везде и всегда лекарю приходится напоминать себе, что долг целителя превыше веры и крови.

И тут в начале садовой аллеи появилась валиде-султан Халиме. В сопровождении двух старших служанок и целой стайки младших, в сложном платье, которое эти служанки на нее только что надевали, торопясь изо всех сил, – но тут уж самих себя не обгонишь – и в высокой прическе, для сооружения которой требовались услуги совсем особых мастериц. Однако теперь она действительно спешила.