Ульяна Соболева - Лабиринт

Чувствую пульсацию внизу живота, между ног, где так мокро и горячо сейчас. Адское нетерпение с тихими просьбами и в то же время желание сильно сжать ноги, спрятаться от наглых пальцев, от дикого взгляда. Противоречие, в котором уже давно победило желание принадлежать ему немедленно. Позволить и отдать все, что захочет.

В ту же секунду чувствую его пальцы на дрожащей плоти. Да. Хочу его пальцы. До безумия. До сумасшествия хочу, чтобы касался меня, брал ими, как тогда на капоте его машины. Доводил до агонии. Хочу их больно и глубоко. По-настоящему и безжалостно. Чтобы ласкали до изнеможения.

Жалобно попросить еще, сильнее, быстрее… но я не смею. Только всхлипывать и извиваться, закатывая глаза. Скользит по моей плоти настойчиво и сильно, и я невольно двигаюсь навстречу его движениям. Мне снова больно от этого дикого желания, чтобы взял. Не важно, как. Чтобы прикасался. И не останавливался. Никогда не останавливался.

— Пожалуйста.

Макс выпустил сосок изо рта и жадно заскользил по животу вниз, оставляя влажную дорожку, слизывая с меня капли пота, прикусывая кожу. Я инстинктивно сжала колени, когда он спустился к моему животу, но Макс рывком раздвинул их в стороны, и я дернулась, поднимаясь на постели, когда его язык прошелся по моему лону. Но он опрокинул меня обратно, подтягивая к себе за бедра, сильно сжимая ноги, не давая увернуться. Замерла, громко дыша, чуть ли не плача… почувствовала кончик его языка на клиторе и вскрикнула, падая на подушки, запрокидывая голову и прогибаясь в спине. О Господи.

Эти тянущие движения губ, от которых дрожит все тело и из горла вырываются громкие стоны. Вся краска бросается в лицо, когда он раздвигает мою плоть пальцами и осторожно дует на пульсирующий клитор, а потом снова дразнит языком. Меня бьет в лихорадке, и я хватаюсь за простыни, впиваясь в них пальцами, распахивая ноги шире в каком-то невероятном бесстыдстве… потому что все тело требует только одного — завершения. О Божее. С хриплыми стонами, закатывая глаза. Эти удары языка, проникновение пальцев, которые я сжимаю изнутри. Все быстрее и быстрее, безжалостно точно. Словно знает, что я дошла до безумия, и уже не даст мне из него выйти, пока я окончательно не сойду с ума.

Замираю на секунды, в удивлении, широко раскрыв рот, глотая воздух и дрожа всем телом. Едкая, острая вспышка наслаждения, от которой из пересохшего горла вырывается крик и под кожей растекается горящая ртуть, обжигая дотла. Я чувствую эти судороги оргазма до боли, сжимаясь вокруг его пальцев, и по щекам катятся слезы облегчения. Выдыхая его имя хриплыми криками.

Мне кажется, я умираю, а Макс крепко держит, не давая увернуться, пока я бьюсь в его руках от экстаза, продлевая мою агонию до последней судороги.

Я еще ничего не соображаю, когда он поднимается, нависая надо мной, подхватив мои ноги под колени и тут же набрасываясь на мой рот, не давая опомниться. От резкой боли все тело подбрасывает вверх, а глаза широко распахиваются, он отрывается от моих губ, глядя на меня горящим взглядом, не двигаясь, но я чувствую внутри эту разрывающую наполненность. Мне больно и страшно.

— Тшшш… малыш, смотри на меня. Дыши. Медленно. Вот так.

И я дышу… и не могу не смотреть, потому что он слишком красивый сейчас. Настолько красивый, что мне кажется, я могла бы ослепнуть. Эти лихорадочная бледность и пьяный взгляд сводят меня с ума.

Качнулся вперед, опираясь на руки, и я запрокинула голову, кусая губы, инстинктивно сжимаясь вокруг его члена, не пуская дальше, впиваясь в его плечи ногтями, отталкивая.

— Смотри мне в глаза, маленькая. Просто смотри мне в глаза.

Я смотрю, но тело дрожит от напряжения, и ногти сами впиваются сильнее. Еще раз толкнулся внутри и снова замер, осторожно целуя в губы. Наклонился к моему уху.

— Я чувствую тебя всю. Ты даже не представляешь, какая ты дикая и сладкая, когда кончаешь.

Вспыхивают щеки… Его голос… он обволакивает… заставляет снова чувствовать дрожь возбуждения и нескончаемый голод, который с этого момента станет навязчивым и неутолимым. Я это чувствую подсознательно, и эти слова дразнят меня похлеще ласк и поцелуев. Тело реагирует мгновенно, словно всегда принадлежало ему, а не мне. Он им управляет. Слишком умело, чтобы у меня остался хотя бы один шанс не покориться.

— Когда сжимаешься вокруг моего языка и пальцев.

Снова толчок.

— Когда стонешь.

Я невольно закрываю глаза, расслабляясь и давая ему возможность войти глубже.

— Когда впиваешься в мои волосы, — он двигается внутри очень медленно, — когда дрожишь перед тем, как закричать, — и я, всхлипнув, выгибаюсь ему навстречу, — когда твои соски торчат так бесстыдно под моими ладонями.

Сжимает мою грудь, и я срываюсь на стон, потираясь о его ладонь.

— Когда смотришь на меня с мольбой, я с ума схожу от желания сожрать тебя всю.

Я не поняла, в какой момент мои глаза закатились, а по телу прошла новая волна возбуждения и захотелось ощутить его в себе еще сильнее.

— Такая чувствительная, моя девочка. Такая отзывчивая. Тебе нравится? Смотри на меня. Вот так. Смотри мне в глаза.

И я смотрю, со стоном выгибаясь под ним, подаваясь бедрами навстречу неумело и невпопад.

— Бляяяя****ь… ты с ума меня сводишь, маленькая.

Он двигается резче, набирая темп, а я сама не понимаю, как впиваюсь ногтями в его спину, как лихорадочно ерошу его волосы и трусь грудью о его грудь. То наслаждение… оно где-то рядом… но мне слишком непривычно, чтобы окунуться в него. Так сильно чувствую его в себе… не больно… но очень сильно.

— Вот теперь моя… чувствуешь? Как я делаю тебя своей… как я тебя…

Он сбивается, двигаясь быстрее стискивая челюсти и продолжая удерживать мой взгляд. Весь мокрый, пот стекает по вискам и скулам влажными дорожками, по сильной груди. И я понимаю, насколько Макс сдерживается. Этот контроль под моими пальцами перекатывается напряженными мышцами, и я с наслаждением сминаю его кожу ладонями, скользя по мокрому телу, по спине, притягивая к себе, ища его губы и выдыхая в них:

— Очень… чувствую тебя. Очень сильно. Очень глубоко. Тебя во мне.

— Твою ж мать… — и этот контроль… он потерял его, закрывая глаза и сжимая челюсти… а я не могла оторвать взгляд от его лица, от болезненной гримасы наслаждения, когда он со стоном, резко, вышел из меня и вошел еще глубже, содрогаясь всем телом, запрокидывая голову назад, впиваясь в мои бедра пальцами и двигаясь так быстро, что у меня дух захватило. Пока не рухнул на меня, зарываясь лицом в мои влажные волосы, ослабляя хватку на моих бедрах, переворачиваясь на спину и увлекая меня на себя. В тишине слышно его дыхание, рваное, тяжелое, и я прижимаюсь щекой к его груди, закрывая глаза.

Да, вот теперь я его. По-настоящему. Только мне почему-то кажется, что он еще далеко не мой, и станет ли когда-нибудь моим… я не знаю.

Дворники усиленно растирали капли по лобовому стеклу, едва справляясь с потоками дождевой воды. Свет фар прорезал темноту, которая плотным облаком поглотила окружающий мир. Говорят, самая кромешная темень наступает перед рассветом, посмотрим, повезет ли нам и в этот раз. Тьма может как помочь нам спрятать то, что мы хотим скрыть, так и поглотить то, что позволит различить истину.

Еще раз посмотрел на часы, сильнее вдавливая педаль газа. Быстрее. Нужно гнать быстрее. От напряжения стучало в висках, а голову словно сдавило тисками. До навязчивой тошноты, когда нервы напряжены до предела, а руки непроизвольно сжимаются в кулаки. Твою мать, Макс, какого хрена ты туда поехал? Один, бл***. Как будто это очередная разборка в ночном клубе. Да, я злился, я был вне себя от ярости, потому что знал, в какие игры играет этот больной на всю голову ублюдок Ахмед, и это не то место, где стоит корчить из себя героя. Я не сомневался в хватке Макса, я знаю, на что способен любой из нас, когда в кожу впиваются клыки опасности. Но это, бл***, ни в какие ворота не лезет.

Секундная стрелка вертелась в бешеном темпе, только дорога все не заканчивалась, как будто я ехал по какому-то чертовому замкнутому кругу. Хуже всего — неизвестность. Я не знал, что ждет меня в пункте назначения, и, едва сдерживая бурлящие внутри волны ярости, я просто заставил себя сосредоточиться на дороге. Главное — доехать и увидеть, что этот псих живой там еще. Понимал, что под этой злостью скрывается обычное волнение и мысль, словно бьющая набатом: только бы успеть. Чертыхнулся, когда увидел, что трасса перекрыта. Только этого не хватало. Впереди — несколько протараненных и разбитых машин, куча полицейских, скорая. А рядом — две пропитавшиеся кровью простыни. Пройдет всего несколько часов, и по тем, кого они прикрывали, будут скорбеть, лить слезы, причитать и пить успокоительное. Остальных жертв вытащить пока не удалось, и, судя по всему, там тела придется собирать по кускам. Возникшая перед глазами картина отозвалась противным холодком, который пробежал вдоль позвоночника. Никогда не был суеверным, но в такие моменты четко осознаешь: наша жизнь ничего не стоит. И никто мне не даст гарантию, что, приехав на гребаную ахмедовскую дачу, я не заберу вместо брата вот такой вот сверток.

Людям кажется, что зло — далеко, оно может произойти с кем угодно, но не с ними, и забывают, что здесь не бывает избранных. Верующие склоняют голову и парализуют свою волю, боясь бога, который, по их мнению — везде, а на самом деле его место на земле заняла смерть. Верная слуга, посланница, приносящая ему очередные головы смертных в подоле.

Придется объезжать. Твою мать. Как все это не кстати. Я теряю по меньшей мере еще минут сорок. Стукнул руками по рулю и, зажмуривая глаза от яркого света фар, повернулся к автомобилю с охраной, которая тут же растолкала стоящие рядом машины, освобождая место для разворота. Долбаная беспомощность, когда чувствуешь, что не можешь ничего сделать. Ничего. Абсолютно. Просто, сжав зубы, принять ситуацию и двигаться вперед. Она давит, сковывает, выстраивает перед глазами кровавые картинки, которые выдает мозг, словно кадры из фильма ужасов. Что там сейчас происходит? Во что ты там вляпался, Макс, бл***? Я клянусь, я сам тебя убью, когда найду.

Как будто в ответ на мои мысли зазвонил сотовый — Русый, он доложил, что наши люди окружили территорию, сужаясь плотным кольцом, предварительно разведав всю обстановку.

— Андрей Савельевич, тут какая-то хрень происходит, по ходу Ахмед устроил охоту, только вместо кабанов — люди… — слышал, как Русый выматерился, споткнувшись о что-то. — Тут кровищи… мясо кусками… Бл**… Больной ублюдок.

Все, как я и подозревал. Я понимал, о чем он говорит и что сейчас видит. Зрелище, конечно, не для слабонервных, и хотя Русый пролил за свою жизнь столько крови, что Елизавета Батори сделала бы его своим главным поставщиком, но одно дело — убивать на войне, а другое — шагать между кусками мяса, понимая, что это развлечение свихнувшегося извращенца.

— Русый, эмоции потом будешь переваривать. Меня не волнует его бойня. Макса ищите. Он в этом аду, я точно знаю, он же влез во все это, гарантию даю.

— Не видели мы его пока, вы же знаете, доложили бы первым делом.

— Прочесать всю территорию, каждый участок. Он не мог испариться. Остальных — убирать, без разбора. Ни один из моих людей не должен получить пулю в спину.

— Все понял, работаем.

Твою мать. Макс, какого дьявола ты полез в это пекло? Я, конечно, знал, каким отморозком может быть брат, но неужели он настолько с катушек съехал из-за нехватки адреналина? Нет, тут что-то не сходится. Я пока не знал причину, но чувствовал — что-то вынудило его пойти на этот риск.

Когда наконец-то бесконечная асфальтовая полоса уперлась в высокие кованые ворота особняка, я ощутил и облегчение, и тяжесть одновременно. Иногда нам легче пребывать в неведении, чем узнать ответ. Порой за эти несколько минут переворачивается не только наша жизнь, но умираем и мы сами. Несмотря на то, что внешне остаемся такими же живыми. И хотя ни одно существо не смогло бы сейчас заметить во мне малейшее проявление беспокойства, но внутри… черт, меня выворачивало наизнанку от мысли, что я могу выйти отсюда с бездыханным телом на плече. Ахмед, конечно, не самоубийца, он знает, что любой, кто замахнется на неприкосновенность Воронов — не жилец. Но жизнь в нашем мире — как самая жесткая игра без правил, в которой всегда надо быть готовым к тому, чтобы выгрызать свое место зубами. Сегодня ты, завтра тебя. Никаких гарантий.

Я стоял возле въезда, и несколько минут меня демонстративно испытывали молчаливым игнором. Хозяин дома, как и вся его вышколенная охрана, знали, чьи машины стоят у ворот, как и то, что они в оцеплении. Мудацкая игра в бесстрашие. Ну-ну, Ахмед, сколько времени ты отвел себе на это дешевое представление? Эффектно, но провинциально — сегодня в цене другие методы.