— Нет-нет, Танька, придется позвонить тете Фаине, одолжить у нее дефибриллятор…

— Если твоя тетя Фаина узнает, где ты зависаешь по вечерам вместо библиотеки — дефибриллятор понадобится ей…

Мы подшучивали друг над другом и сами не заметили, как подошли к школьным воротам, за которыми всегда стояли самые шикарные тачки, которые только можно было представить. Водители ожидали, протирая мерседесы и бентли своих хозяев чистенькими тряпочками, чтоб ни одно пятно не уродовало идеально отполированную поверхность.

Я села на заднее сидение и, встретившись взглядом с водителем, сказала:

— Ну что, поехали?

Леша — хороший парень, молчаливый, он присматривал за мной, но никогда не говорил ничего лишнего. Не знаю, почему — то ли понимал меня в чем-то, то ли не привык вмешиваться, а может, решил насобирать козырей на будущее — но ни одна моя тайная "вылазка" из дома пока не раскрылась.

— Домой?

— Конечно, домой, Леша. Куда еще может ехать хорошая послушная девочка после окончания уроков… — я отвернулась к окну, дав понять, что разговор на этом окончен. Набрала номер Дарины. Как хорошо, что в этом пустом мертвом особняке, который мне еще пару лет придется считать своим домом, есть она. Самы родной человек на всем свете. Наверное, нам нужно кого-то любить, чтобы чувствовать, что внутри осталось что-то живое. А Дарина — простая, открытая, искренняя… я тянулась к ней, и она понимала меня с полуслова, и она единственная, кто помогал мне держаться.

— Даринка, привет… Как ты?

— Привет, Карин… Я в универе еще… Все в порядке?

— Да, ты когда будешь? Я сейчас домой еду. Хочу вечером к Таньке смотаться… — услышала, как на том конце провода воцарилось молчание.

— Карина, отец вот-вот приедет. Зачем ты усложняешь? Я же знаю, куда ты собралась…

— Дашкаааа, он даже если и приедет, все равно меня не заметит. А вообще его самолет только завтра в 8 утра прилетает — я узнала все. Ну пожалуйста, ты же знаешь, как мне сложно усидеть в этом могильнике…

— Хорошо, только я потом тебя заберу. И ты должна отзваниваться каждый час. Обещай…

— Обещаю… Спасибо, я тебя обожаю…

* * *

Андрей


Мы ехали уже около часа, и возникало ощущение, что именно так выглядит ад, вернее его преддверие. Жара, настолько сильная, что казалось, машина вот-вот начнет плавиться, и если прикоснуться рукой к металлу — он останется на пальцах, въедаясь в кожу и оставляя на ней глубокие раны и ожоги. Горячий воздух вперемешку с пылью проникал в ноздри и горло, иссушая их изнутри и заставляя судорожно сглатывать остатки слюны, ощущая, как немеет язык. Даже кондиционер, который работал на полную мощность, не давал желаемой прохлады. В который раз оглянулся, осмотрев пейзаж сквозь тонированные стекла бронированного автомобиля — вокруг один песок, океан из песка, которому не видно ни конца, ни края. Но если стихия воды пугает нас своей мощью и необузданной силой, то здесь жутко становилось от мертвой тишины, от этого безмолвного покоя. Потому что здесь тебя никто не найдет. Никогда.

Услышал, как завибрировал сотовый и, рассмотрев на дисплее имя звонящего, ответил:

— У меня мало времени, говори быстрее.

— Граф, тут такое дело… в общем, я не уверен, но…

— Послушай, Серега, не тяни кота за… — чертыхнулся, едва сдерживаясь от словесного потока откровений, насколько сообразительны отдельные личности, — случилось что?

— Мы нашли наркоту у нескольких наших пацанов…

— Ты какого хрена звонишь мне, если есть конкретные инструкции?

— А если их подставили?

— Меня это не интересует. Попались — заплатят… Действуй.

Наказывать нужно не за последствия, а за намерения. Пусть другие боятся и знают, что ждет каждого, кто посмеет нарушить правила. Чертова гуманность — всего лишь миф. Дай людям волю — и они вылезут тебе на голову, а хорошее отношение примут за слабость. Язык силы и жестких решений куда эффективнее. Несколько лет назад я попытался бы разобраться в ситуации, тогда человеческая жизнь представляла для меня хоть какую-то ценность. Сейчас же эта валюта резко девальвировала…

Нажав на кнопку отбоя, сразу же набрал Макса. Мы, хоть и виделись крайне редко, но были в курсе всех дел. Семейный бизнес, мать его так. Да и объединило нас то, что в считанные секунды делает людей близкими — это горе и общая месть.

— Макс, я прилетел уже, в машине еду сейчас к пункту назначения. Как у тебя там?

— Здарова, Граф. Да вот, подъезжаю к обители зла и порока…

— А что, ты еще и в других местах бываешь?

— Не завидуй так громко, братец. В следующий раз вместе поедем. Сам-то как?

— По идее, на подъезде уже, если не подохну среди этого песка. Завтра вернусь…

— Вот и обмоем это дело, сто лет не виделись. Глядишь, и скучать скоро начну.

— Обмоем, конечно. Есть повод. До связи, Макс…

Прошло три года, но мы ни разу не вспоминали тот день. Говорили о делах, мелочах, отце — о чем и о ком угодно, но только не о Лене. Ни слова, ни намека. Словно построили стену, которая разделила жизнь на до и после. И оба тщательно следили за тем, чтобы она не дала ни одной трещины. Слишком больно. И будет так же. И через год, и через десять. Есть боль, которая походит на неизлечимую болезнь — с ней уживаешься, сосуществуешь, и со временем она становится твоей частью. Ты привыкаешь к ней и знаешь, что ваш союз, словно скрепленный данной самому себе клятвой, продлится до самой смерти.

* * *

Большой роскошный особняк появился настолько неожиданно, что казался каким-то нереальным посреди этой пустыни, которая не давала шанса ничему живому. Как оазис. Только и это было иллюзией. Потому что дом стоял здесь для того, чтобы сеять смерть — именно там я должен заключить сделку насчет регулярных поставок оружия. Люди будут убивать, они будут стрелять друг другу в затылки и спины, пока будут существовать, и на этом всегда кто-то будет зарабатывать. Я давно избавился от иллюзий, выбросив их остатки в выгребную яму — ту самую, где гниет наша вера во что-то хорошее. Источая зловонный запах, отказываясь умирать, время от времени поднимая голову, но яма настолько глубокая, что тот, кто наверху, никогда этого не увидит. Потому что не хочет, отказывается, отворачивается, выстраивая вокруг себя стены из равнодушия и жестокости.

Я знал, что законы общества не меняются — оставалось лишь урвать от них то, на что хватит сил. Главное — делать это с умом и самым выгодным расчетом. Черный рынок оружия мы отбросили сразу — слишком большие риски, слишком сомнительный контингент и слишком много грязи. Да и уровень нас интересовал абсолютно другой. Двинуть стволы и прочий арсенал дальше, по завышеным ценам — не наша забота. Мы разработали схему, мы через свои каналы организовали полулегальные перевозки — и теперь оставалось собрать сливки и получить свою долю от навара.

Я понимал, с кем буду иметь дело. Анзур — подлая и хитрая тварь, но он мог обеспечить нам постоянный стабильный поток, и он был платежеспособен. Мы, в свою очередь, нужны ему, потому что его интересовали большие объемы, которые можно было бы переправлять через границу. И пока это взаимная необходимость друг в друге существовала — ни одному из нас не было резона ее прерывать.

Нас встретили его прихвостни и пригласили войти в дом. Мощный поток разгоряченного воздуха поднял столп пыли и пришлось зажмуриться, чтобы защитить глаза от песка, который все равно пробирался сквозь ресницы, оседая скрипучим осадком на зубах.

Закрыв за нами дверь, люди Анзура провели нас в гостиную — вычурную, вульгарно обставленную в попытке продемонстрировать богатства своего владельца. Наконец-то удалось вздохнуть, набирая в легкие прохладный воздух.

— Ну здравствуй, Андей, здравствуй, дорогой гость…

Анзур подошел со спины и, обойдя меня, раскрыл руки, приглашая в объятия. Смотрит в глаза и ждет, как я поступлю. Проверяет… не боюсь ли… не опасаюсь ли… что он, сомкнув руки, засадит мне нож между лопаток.

Я сделал ответный жест и в этот момент наши люди по обе стороны вскинули оружие, направляя друг на друга — жест, отработанный до автоматизма. В такие моменты каждая секунда может оказаться решающей. К дулу, которое направлено тебе в лоб, нельзя привыкнуть, и даже если лицо остается невозмутимым, тело становится как будто каменным, чтобы не сделать ни одного лишнего движения.

— Спокойно, — я поднял руку вверх и, не оборачиваясь назад, продолжил, — мы дела цивилизованно будем решать, не так ли, Анзур?

Смотрим друг другу в глаза и понимаем, что в них можно увидеть что угодно, кроме доверия. Каждый рискует, каждый ждет подвоха и готов, не думая, прикончить второго прямо на месте.

— Конечно-конечно, разве может быть по-другому, — темные глаза забегали, сфокусировать взгляд сразу же ему не удалось, что говорило о волнении и страхе, — мы же партнеры… Андрей…

Скользкая и хитрая мразь, намекает, что мы друг другу нужны. И в этом он прав. Конечно же, найти другого такого Анзура возможно, только мы и так убили много времени на то, чтобы провернуть всю эту схему. Все сделки будут оформлены официально и под прикрытием государственных чинов. Это избавит нас проблем с таможней, а менты с обеих сторон заранее прикормлены. Анзур, как и я, выступал посредником, потому что ни продавец, ни покупатель светить свои личности никогда не стали бы. Но со временем я планировал действовать напрямую, а до этого мне был нужен этот сученыш.

— Партнерами мы станем, когда ты выполнишь свою часть сделки. Время — деньги, Анзур, ты же не любишь, когда они текут мимо твоего кармана?

— Куда ты так торопишься, дорогой? Мы же обо всем договорились уже… Отдохни с дороги, пообедаем, чая горячего попьем. Ты знаешь, что это лучший способ пережить жару?

Я понимал, что он пытается окутать меня словами, словно паутиной, чтобы рассеять внимание. Намекая на восточное гостеприимство и давая понять, что мой отказ он воспримет как личную обиду. Только все это — дешевые трюки, и у меня не так много времени, чтобы понять, что за этим стоит.

— От чая не откажусь, а насчет обеда — в другой раз. Это же не последняя наша встреча.

Мы дали знак своим людям, чтобы оставили нас наедине, и через несколько минут нам принесли напиток и сладости. Анзур, развалившись в кресле, сканировал меня взглядом, который в определенный момент метнулся на того, кто принес поднос с чаем. Он потянулся рукой к одной из чашек и я порывистым движением опередил его и взял в руки именно ту, которую выбрал он. Заметил, как он судорожно сглотнул, это было видно по движению его кадыка.

— Ну что, Анзур, за начало нашего дела. Обычно такие дела скрепляют напитками покрепче, но традиции твоего дома я уважаю, поэтому чай… значит чай. — Поднес чашку к губам и отпив маленький глоток, обратился к ублюдку. — Перехотелось пить, Анзур? Или чай тебе больше не помогает бороться с жарой?

Он побледнел и трясущимися пальцами взял в руки чашку. Я подянлся из кресла и резко выбил ее из его рук — чашка отлетела в сторону, оставляя на мягком ковре большое пятно.

— Тебе рано подыхать, мразь. Я теперь сам решу, сколько тебе жить.

За доли секунды увидел в его руках нож, которым он замахнулся, чтобы нанести удар. Я перехватил его руку за запьястье, сжав со всей силы и выкручивая, пока он не разжал пальцы. Нож упал на пол, и я ногой отбросил его подальше. Ударил Анзура кулаком в живот, а когда он согнулся, вцепился руками в волосы и заехал коленом по лицу. Из носа хлынула кровь, и он взвыл:

— Тварь, бл… Русский ублюдок…

Я нанес еще один удар и увидел, как в комнату вломились вооруженные парни. Обхватив сзади его шею локтем и приставив к виску пистолет, прошипел:

— Ты думаешь, узкоглазые ублюдки лучше? Сейчас поставишь необходимые подписи, урод… — сжал шею сильнее, перекрывая ему кислород, и когда он начал дергаться, немного ослабил захват, — и твой процент уменьшится вдвое. Все понял? Не слышу?

Он, откашливаясь, прохрипел:

— Да, отпусти только. Не убивай…

Я, посмотрев на вооруженных до зубов головорезов, которые были похожи на голодных псов на привязи, ждущих команду "фас" — нерастарченная жестокость полыхала в глазах особым блеском — рявкнул:

— Один неверный шаг, и будете своего хозяина по частям собирать.

Они опустили оружие, только по их напряженным лицам было понятно, каждый ждет удобного момента, чтобы разрядить обойму.

Я, потащив Анзура к выходу, оглядвался по сторонам — выстрел мог раздаться с любой стороны — я понимал, что нас держат на прицеле.

— Тебя убьют и без меня. Те, кто поручил дело такой суке, как ты…

Я, прикрывая свое тело этим ублюдком, дошел до машины и, втолкнув его внутрь, дал знак своим парням, что мы уезжаем. Пока Анзур у нас — никто из его шакалов не осмелиться стрелять.