Она решила резко переменить тему – тем более, что кадры последствий взрыва произвели на нее более чем тягостное впечатление.

Лион обернулся.

– Тебя что – обвинили в причастности к международному терроризму?

– Ну, не совсем так… Один из моих студийцев, сын депутата верхней палаты парламента, почему-то решил, что коли я – ирландка, то в таком случае непременно должна сочувствовать ИРА…

– Ты серьезно? – с преувеличенным любопытством спросил Лион.

Она закивала головой.

– Да. Представь себе.

Лион вновь потянулся за своей папкой.

– Кстати, – многозначительно произнес он, – тут есть двое детей, отец которых осужден на пожизненное заключение за участие в террористических актах…

Джастина удивленно посмотрела на мужа.

– В террористических актах?

– Да, это действительно террорист… Между прочим, вина его целиком и полностью доказана…

– Кто он?

– Может быть, помнишь – два года назад… Нашумевшее дело Криса О'Коннера?

– Попытка взорвать «Боинг» в аэропорту Хитроу? – тут же отозвалась Джастина, обладавшая цепкой памятью на события.

– Да, она самая…

Лион вновь раскрыл папку.

– Уолтер и Эмели О'Хара, – принялся читать он, – дети Патрика О'Хары… Мальчику четырнадцать, девочке двенадцать лет. Мать погибла несколько лет назад при загадочных обстоятельствах – правда, это случилось еще до того, как отец вступил в конфликт с законом. Патрик, изобличенный в связях с террористами, получил пожизненное заключение. Теперь Уолтер и Молли воспитываются в детском приюте неподалеку от Оксфорда…

Прищурившись, Джастина спросила:

– Предлагаешь усыновить… и удочерить их?

– Но ведь нельзя одного ребенка взять, а другого – оставить!

– Конечно… – согласилась она и прикусила губу. – Значит – предлагаешь усыновить и… и удочерить и Уолтера, и Молли?

Отложив документы, он ответил:

– Я ничего не предлагаю… Я хочу узнать твое мнение на этот счет…

Да, теперь предложение Лиона, казавшееся Джастине сперва каким-то абстрактным, принимало куда более конкретные очертания.

Ведь одно дело – решиться на вмешательство в судьбу какого-то ребенка теоретически, а совсем другое – когда ты уже знаешь, кто он такой и представляешь себе: каков он?

А тем более – двое детей, брат и сестра.

Тяжело вздохнув, Джастина произнесла:

– Послушай, Лион…

Он подался всем корпусом вперед, напряженно ожидая, когда Джастина выскажет все, что думает по этому поводу.

Неожиданно улыбнувшись, она предложила:

– Мы все вечера проводим дома, как затворники…

Лион отпрянул – он никак не мог ожидать от жены в столь ответственный, можно сказать – торжественный момент такой легкомысленной фразы.

Причем тут вечера, которые они проводят дома?

Какое они имеют отношение к этому очень серьезному разговору?

Однако он не мог ничего не ответить.

– Хочешь что-то предложить?

– Может быть, сегодня выберемся куда-нибудь? – спросила Джастина.

– Например…

– В какое-нибудь уютное кафе… Просто поужинаем вместе…

– Поужинаем? – с сомнением в голосе спросил Лион, словно ища в этом неожиданном предложении супруги какой-то иной скрытый смысл.

Она простодушно взглянула ему в глаза.

– Ну да…

– Хорошо, – произнес он. – Только я не слишком хорошо знаю Оксфорд…

– Тут по дороге в колледж святой Магдалины есть одно кафе…


Когда они вышли из дому и ступили на тротуар, утопавшая в вечерней синеве улица была пустынна. Огромные витрины магазинов еще не померкли, призывно сверкали электричеством вывески многочисленных пабов, закусочных, ночных магазинов и кафе, но людей почти не было – большинство оксфордцев такое время суток предпочитали проводить дома.

Что ж: «мой дом – моя крепость».

Британцы всегда остаются британцами.

Светящиеся окна домов были погребены броней спущенных изнутри жалюзи – через редкие щели сочился желтый электрический свет.

В городе было тихо или почти тихо – лишь изредка эту тишину нарушал шум проезжавшей автомашина. Разноцветное неоновое сияние негаснущих реклам заливало рельефные камни булыжной мостовой. Серебристо-зеленый туман медленно и неотвратимо опускался на город.

Лион взял прохладную руку Джастины и сунул ее в карман своего плаща.

Когда большая часть пути до кафе, которое в тот вечер облюбовала Джастина, уже была пройдена, Лион вполголоса спросил:

– Устала?

Его спутница покачала головой и улыбнулась.

– Нет, что ты…

– Меня беспокоит твой утомленный вид… Наверное, эта студия отнимает у тебя столько сил…

– Не больше, чем в свое время отнимала сцена, – сухо ответила Джастина.

– Но, наверное, и не меньше… Показывая на раскрытые двери ночных кафе, мимо которых они проходили, Лион спрашивал:

– Не зайти ли нам туда?

Джастина отрицательно качала головой.

– Нет… Здесь собираются студенты… А я хочу просто посидеть… Чтобы никого не видеть – понимаешь? Наверное, я действительно очень устаю…

Он кивнул.

– Да…

Наконец они подошли к тому самому кафе, где Джастина уже дважды была в течение сегодняшнего дня.

Наискосок располагался небольшой парк – с аккуратно, в чисто английском стиле подстриженными газонами, с кустами, которым изощренная рука садовника придала форму шаров, пирамид, конусов и еще каких-то фигур, названий которых Джастина не знала, с площадками для игры в гольф и крикет, со свежепокрашенными садовыми скамейками.

Этот парк выглядел тихим островком среди каменных потоков улиц. Глухо шумели деревья на ветру. Кроны их терялись во мгле.

Коротким движением головы кивнув в сторону парка, Джастина предложила:

– Может быть – посидим? Лион замедлил шаг.

– Мы, кажется, собирались вместе поужинать в каком-то кафе…

Она небрежно махнула рукой.

– Это всегда успеется…

– Как знаешь…

Они быстро нашли свободную скамейку и уселись.

Вечер был довольно прохладный, и потому Лион участливо поинтересовался:

– Ты не замерзла?

– Нет, нет…

Вокруг фонарей, стоявших вдоль аллеи по краю тротуара, сияли дрожащие оранжевые электрические нимбы. В сгущавшемся тумане началась сказочная, фантастическая игра света. Ночные насекомые, охмелевшие от ароматов, вылетали из липовой листвы, кружились вокруг фонарей и тяжело ударялись об их влажные матовые стекла.

Туман преображал все предметы, как бы отрывая их от земли и поднимая куда-то вверх.

Огромное строение университетской церкви Святой Анны, расположенное неподалеку, как будто плыло по черному зеркалу асфальта, точно океанский пароход с ярко освещенными иллюминаторами; серая тень величественного Мертеновского колледжа, стоявшего через несколько кварталов от них, превращалась в призрачный парусник с высокими мачтами, терявшимися в серовато-красном мареве света. А потом сдвинулись со своих мест и поплыли караваны домов напротив…

Они сидели рядом и молчали – казалось, они понимали друг друга и без слов…

В этом тумане все было нереальным – и им почудилось, что они тоже как-то расплываются, тонут в призрачном мерцающем свете.

Лион медленно повернул голову и посмотрел на Джастину – яркий свет уличного фонаря отражался в ее широко раскрытых глазах…

– Сядь поближе, – произнес он, – а то туман унесет тебя…

– Не унесет… И я знаю почему.

Она повернула к Лиону лицо и как-то загадочно улыбнулась…

Рот Джастины был полуоткрыт, зубы мерцали, большие глаза смотрели на Лиона в упор…

– Почему же?

– Потому что ты рядом… А пока ты рядом, со мной ничего не может произойти…

Но ему в этот момент почему-то показалось, что она вовсе не замечает его, что ее улыбка и взгляд скользят куда-то мимо, туда, где продолжалось это серое, серебристое течение; будто бы она слилась с шелестом листвы, с каплями влаги, стекающими по шероховатым стволам, будто бы она ловит темный, неслышный для обычного человеческого уха голос за деревьями, за всем этим призрачным, ирреальным миром, будто бы сейчас она встанет и пойдет сквозь этот серебристый туман, бесцельно и уверенно, туда, где ей слышится темный и такой таинственный призыв земли к жизни.

– Пока мы рядом с тобой, Лион…

Лицо Джастины, такое красивое и выразительное в этот момент, просияло лаской и нежностью, оно расцвело в сверкающей тишине…

Он нежно погладил ее руку.

– Спасибо…

А серебристый туман все клубился вокруг скамейки. Из его рваных клочьев торчали окруженные оранжевыми нимбами уличные фонари.

Лион медленно снял с себя плащ, и они вдвоем укрылись им…

Город потонул, исчез, как-то совершенно незаметно растворился в тумане…


Ни Джастина, ни Лион не могли сказать, сколько они просидели так – минуту, полчаса, час… А может – целую вечность? Наконец Джастина тронула Лиона за руку.

– Пошли…

Лион поднялся.

– Пошли…

Она, взяв его под руку, улыбнулась.

– Ты не обиделся на меня?

Удивленно посмотрев на жену, Лион спросил:

– За что же?

– Ну, хотя бы за то, что я так… – она замялась, словно подыскивая какие-то нужные выражения; впрочем, Лион и без того знал, что именно она поставит себе в вину. – Ну, думаю, неожиданно для тебя, захотела посидеть в парке…

Лион вздохнул.

– Женщины всегда непредсказуемы, – произнес он, – а ты…

Он не договорил, но Джастина поняла его прекрасно – они ведь тысячу лет знали друг друга! А если так – то зачем слова? Все и без них понятно…

– Но ведь я слишком уж непредсказуема! – воскликнула Джастина таким тоном, будто бы вела речь не о себе самой, а о какой-то другой женщине.

– Все женщины более или менее непредсказуемы, – повторил Лион философским тоном.

– Более или менее? – переспросила она и с усмешкой посмотрела на мужа.

Более или менее… Менее или более. Только одни более, а другие – менее… В этом вся разница. После этого они надолго замолчали. Первым прервала молчание Джастина.

– Мне почему-то захотелось вот так посидеть, – произнесла она, словно оправдываясь.

– Я понимаю…

Джастина обернулась и искоса пристально посмотрела на своего мужа.

Нет, как он все-таки изменился!

За последние два года Лион как-то осунулся, взгляд его – так, во всяком случае, часто казалось Джастине – теперь был подернут какой-то пеленой, будто бы глаза его постоянно слезились, как у старика.

Может быть, это действительно были слезы, а Джастина не обращала на них внимания? Никто не знает…

Ей почему-то стало очень жаль своего мужа – ведь он, если разобраться, так одинок! Она обняла его и чмокнула в щеку.

– Не обижайся…

– Обижаться? А с чего это ты взяла, что я обижаюсь, Джастина?

Она улыбнулась.

– Значит, мне просто показалось… Неожиданно Лион произнес:

– Главное в нашем возрасте – ни о чем не жалеть… Когда ни о чем не жалеешь – это, наверное, и есть счастливая старость…

Она уже как-то раз слышала от него эти слова – они показались ей загадочными и нелепыми.

Джастина как не поняла тогда, так не поняла и теперь, что же именно имеет в виду Лион, однако не стала переспрашивать…


Спустя несколько минут они уже сидели в том самом кафе, которое облюбовала утром Джастина.

Это было среднее кафе – не слишком фешенебельное, без обилия массивной, так давящей на психику лепнины, позолоты, тяжелых светонепроницаемых бархатных портьер и до зубной боли хрустящих от крахмала скатертей; но и не самое бедное – во всяком случае теперь, поздно вечером, оно показалось Джастине даже более привлекательным, чем во время двух первых посещений.

Днем это заведение было чем-то вроде закусочной, но к вечеру преображалось – в вечернее время здесь, как правило, уже не было студентов, назначающих свидания своим возлюбленным, полусумасшедших поэтов и случайных людей, вроде того типа, которого Джастина наблюдала утром.

В вечернее время тут собиралась солидная публика – во всяком случае, нечего было думать, чтобы прийти сюда в свитере и в джинсах.

Вот и в этот вечер здесь было, как и всегда по вечерам, довольно многолюдно.

Женщины со своими кавалерами (среди последних было много американских туристов) сидели на высоких табуретках у стойки, уединялись за столиками, на которых по-домашнему горели неяркие лампы в зеленых матерчатых абажурах, стояли в проходах, – пили очень хорошее вино или эль местного производства, не спеша курили и весело болтали о чем-то своем.

Гарсон – все тот же, который интересовался, по какой причине Джастина не пьет их кофе, бесшумно подошел к столу.

Наклонив голову, он произнес:

– Слушаю вас…

Он протянул меню и карту вин.

– О, я целиком и полностью доверяюсь вашему вкусу… И мой муж тоже, надеюсь…