— Ну, вот и пришли, милорд, мисс. — Надзиратель открыл дверь, как показалось Гидеону, с угрожающим скрипом петель. — Просто постучите, когда соберетесь уходить.

Гидеон шагнул в широкий коридор с двумя рядами длинных камер по обе стороны. Узкое оконце под потолком каждой камеры пропускало скупые лучи света. Заключенные лежали на полу и на кучах соломы. Кто-то спал, кто-то мерил шагами камеру. Те, кто беседовал, говорили вполголоса.

Вслед за Гидеоном вошла Уиннифред, и царящая тут мрачная тишина разбилась вдребезги. Заключенные шагнули вперед, чтобы поприветствовать ее оживленными восклицаниями или добродушным поддразниванием. Уиннифред здоровалась со всеми по очереди, но ее внимание, заметил Гидеон, было устремлено на две дальние камеры справа. Он окинул обитателей первой быстрым, но внимательным взглядом. Какой-то пожилой заключенный лежал на куче соломы. Еще один, средних лет, с тяжелыми челюстями и брюшком, сидел на единственном в камере стуле, а высокий, примерно такого же возраста, русоволосый стоял, прислонившись к стене у окна.

Взгляд Гидеона перескочил на вторую камеру, где стоял и смотрел сквозь решетки темноволосый мальчик с ангельским лицом. Это, должно быть, Томас. Уиннифред была права: мальчишке уж точно не пятнадцать. Выглядел он скорее лет на двенадцать. Его огромные карие глаза показались Гидеону похожими на глаза гончих брата. Бравада Томаса, однако, напомнила ему о мальчишках на борту «Стойкого».

Томас дернул подбородком в сторону Гидеона.

— А это кто, Фредди?

Высокий в соседней камере ухмыльнулся:

— Что это с тобой, Томас? Ты что, не видишь, что перед тобой благородный господин?

— Клеймо я вижу, — с усмешкой сказал мальчишка. — Так, значит, он такая же шишка, как и ты?

— Нет. — Высокий скрестил руки на груди. — Он не такой, как я.

— Ага! — весело прокричал кто-то. — Ему-то, поди, не придется вытягивать шею для…

— Заткнись, Маккарри! — закричали одновременно несколько человек, включая Уиннифред — правда, без особого пыла.

Уиннифред повернулась к Гидеону.

— Лорд Гидеон Хаверстон, позвольте представить вам Томаса Брауна. — Она указала на мальчишку, потом махнула в сторону высокого в другой камере. — А это Коннор… э, Коннор…

— Просто Коннор, — закончил за нее высокий.

Она бросила на него раздраженный взгляд.

— Прекрасно. Просто Коннор. На стуле — Майкл Берч, а джентльмен, сидящий на куче соломы, — мистер Грегори О’Мэлли. Джентльмены, это лорд Гидеон Хаверстон.

Гидеон заметил, что для пожилого джентльмена на соломе она приберегла почтительное обращение, но от комментариев воздержался. Он приветственно кивнул головой, но не сводил глаз с Коннора. Из всех здешних обитателей Коннор показался ему самым опасным. И самым неуместным тут. Гидеон ожидал, что он окажется таким же, как все остальные в этом тюремном крыле, — бедным, грубым, неотесанным, но Коннор разговаривал как образованный человек и одет был в модную, хоть и поношенную одежду джентльмена.

Интересно, подумал Гидеон, он человек благородного происхождения, переживающий тяжелые времена, или же просто украл чью-то одежду?

Майкл Берч откинулся на спинку стула.

— Лорд Гидеон Хаверстон?

— Да, — ответила Уиннифред. — Он брат моего опекуна, лорда Энгели.

— Опекун, — повторил Коннор, скосив на Гидеона свои голубые глаза. — Не поздновато ли, а?

— Более чем, — отозвался Гидеон, не собираясь оправдываться перед незнакомцем. Он мягко подтолкнул Уиннифред локтем в сторону второй Камеры. — У вас урок?

— Погодь-ка, девонька. — Грегори вскинул руку, потом порылся в куче соломы. — Погодь! Глянь, чего я для тебя смастерил!

Он поднялся с помощью Коннора и шагнул к решетке, чтобы вручить Уиннифред маленькую, вырезанную из дерева фигурку женщины с малышом на коленях. Грегори очень точно уловил сонное довольство горячо любимого дитя, но взгляд Гидеона привлекла женщина. Она прижимала к себе ребенка, его головка лежала у нее на плече, а ее рука на его волосах застыла в жесте любви и защиты. Но глаза ее смотрели куда-то вдаль. В них были тревога, разочарование и зарождающийся страх.

— Какая красота, — прошептала Уиннифред. Гидеон взял фигурку через решетку и передал ей. Уиннифред осторожно взяла ее и повертела в руках. — Великолепно. Вы превзошли себя, Грегори. Мистер Маккин заплатит за это не меньше полфунта. Ее лицо, глаза… кто она? Она настоящая?

— Само собой, настоящая. Это Коннор первым приметил ее. Смотрит и смотрит в субботу в окошко, и нет бы сказать нам, грешным, что там есть на что смотреть. Приглянулась она ему, нашему Коннору.

Коннор принял шуточку слабой полуулыбкой, которая не подтверждала и не отрицала правдивость того, что сказал Грегори.

Грегори фыркнул, потом подмигнул Уиннифред.

— Добиться еще чего-нибудь в энтом деле от Коннора и думать не моги.

— Она жена кого-то из надзирателей, как вы думаете?

— Не, она навещает крыло должников. Приносит мальчонку, чтоб повидался со своим папкой, думается мне.

— Отличная вещица, — заметил Гидеон. И потребовался отличный ножик, чтобы вырезать ее. Он забрал фигурку у Уиннифред и положил ее в пустую корзину. — Пора начинать урок с Томасом, если вы собираетесь закончить до темноты.

Когда она кивнула и пробормотала свое согласие, он взял один из стульев возле коридорной двери и поставил его перед камерой Томаса, а сам уселся на второй, чтобы наблюдать и ждать.

Уиннифред, как вскоре убедился Гидеон, была настоящим учителем, терпеливым и подбадривающим. А Томас оказался исключительным учеником — заинтересованным, жаждущим знаний, умным. Очень умным, поправится Гидеон. Если учесть, что у них было всего несколько уроков, мальчик впечатляюще овладел письмом.

Гидеону нравилось наблюдать за ними двумя, и поэтому он не сделал попытки поторопить ее, когда тонкие лучи света, проникающего в окна, протянулись по полу камеры. И только когда свет сделался оранжевым, это напомнило Уиннифред о времени.

Она подняла глаза от своей работы с Томасом и заморгала, словно забыла, где она.

— Да, да, конечно. Еще минутку.

Уиннифред вернула Томасу несколько листков бумаги и книгу и склонила голову, словно собралась начать обсуждение чего-то важного. Гидеон слушал ее объяснение о предстоящей поездке в Лондон.

— Пожалуйста, пообещай мне, что придешь в Мердок-Хаус, если тебя отпустят в мое отсутствие. Я договорюсь, чтобы наши работники ждали тебя. Там есть работа для тебя, Томас, и надежное пристанище. Я вернусь летом, и мы продолжим наши уроки.

Мальчишка поднял плечо, точь-в-точь повторяя небрежное безразличие Коннора, но даже в тусклом тюремном свете Гидеон разглядел краску удовольствия на его лице. Скоро в Мердок-Хаусе появится еще один рот.

Уиннифред, по всей видимости, была в этом совсем не уверена. После тщетных попыток добиться от Томаса обещания она отошла от камеры и попрощалась с Коннором и его людьми, но при этом ее лоб пересекала морщинка беспокойства.

Гидеон постучал в дверь и наклонился, чтобы тихо проговорить Уиннифред на ухо:

— Не стоит волноваться насчет Томаса. Он придет в Мердок-Хаус.

На ее лице отразились одновременно сомнения и надежда.

— Вы так думаете?

— Иначе не говорил бы.

Тяжелая дверь щелкнула и распахнулась.

Уиннифред хранила молчание, пока они не очутились по другую сторону и не пошли за мистером Холлоуэем по мрачным тюремным коридорам.

— Но почему же Томас так и не сказал? — наконец зашептала она.

— Потому что он — мальчишка в компании взрослых мужчин.

— О, я об этом не подумала. — Она немного помолчала, потом спросила: — Как считаете, Коннор не встанет у него на пути?

Гидеон покачал головой:

— Он не опасен ни вам, ни Томасу.

Уиннифред показалась не столько удивленной переменой его мнения, сколько заинтригованной.

— О, и что же заставило вас изменить свой взгляд?

— Я думаю, он взял своих людей в долю из милосердия.

— Почему вы так решили?

— Ну, они определенно не тянут на разбойников с большой дороги, — объяснил он. — Грегори — старик, а Майкл Берч вряд ли сможет забраться на лошадь, даже если от этого будет зависеть его жизнь.

— Я надеялась, что вы это заметите. — Она выглядела ужасно самодовольной. — Я же говорила, что они невиновны.

— В этом конкретном преступлении, во всяком случае.

Уиннифред решила не обращать внимания на последнее замечание Гидеона, чтобы сколь можно дольше понаслаждаться своими маленькими победами. Томас придет в Мердок-Хаус, и Гидеон признал — более или менее, — что она была права в отношении Коннора и его людей.

Она улыбалась сама себе, когда они вышли из тюрьмы в угасающем свете заходящего солнца, и улыбка все еще светилась на ее лице, когда Гидеон помогал ей сесть в карету.

Он забрался за ней следом, устроился на сиденье и ни с того ни с сего спросил:

— Это вы принесли Грегори нож?

— Что? — Уиннифред оперлась рукой о стенку, когда карета, раскачиваясь, покатила по ухабистой дороге. — С чего вдруг этот вопрос?

— Любопытство. Озабоченность. Выбирайте что хотите. Это вы принесли ему нож, которым он вырезал ту фигурку?

— Конечно же, нет. Хотя один раз я видела его с ножом и согласилась никому не рассказывать, если он пообещает все время держать его при себе и использовать только для своей резьбы. — Уиннифред пожала плечами. — Я приношу ему дерево, и мы с Лилли продаем фигурки мистеру Маккину в Энскраме. У него небольшой магазинчик на площади.

— И что же Грегори платит вам за хлопоты?

— Да какие там хлопоты.

— Так я и думал, — проворчал Гидеон.

Он внимательно разглядывал ее своими темными непроницаемыми глазами, пока она не заерзала на сиденье.

— Что? — Она неловко рассмеялась. — Что такое?

— А как у вас оказалась Клер?

Она никак не могла взять в толк, при чем тут Клер.

— О чем, Бога ради, вы говорите?

— У вас коза, которая не дает ни молока, ни приплода и которую вы, судя по всему, не собираетесь резать. В сущности, совершенно бесполезное животное. Зачем?

— Клер не бесполезная, — возразила Уиннифред. — Она… ощипывает лужайку. Поддерживает ее в порядке.

Он не стал даже отвечать на эту чепуху. Просто молча смотрел на нее, и она в конце концов не выдержала.

— Ох, ну хорошо. Мы нашли ее на дороге в Энскрам. Полагаю, она принадлежала какому-то фермеру, проезжавшему мимо на рынок, но никто не вернулся, чтоб забрать ее, поэтому…

— Она старая, не так ли, и уже не способна давать приплод?

— Да.

— И все равно вы держите ее.

— Она мне дорога.

Уиннифред немного опасалась, что он станет вышучивать ее за подобную чувствительность, но он лишь кивнул и сказал:

— Вы необыкновенно отзывчивый человек.

От его манеры резко перескакивать с предмета на предмет просто голова шла кругом.

— Не больше, чем любой другой.

Он задумчиво постучал пальцем по ноге.

— Вы правы.

— Да?

Уиннифред нахмурилась, не уверенная, довольна ли она или разочарована тем, что так легко победила в споре.

— Необычна не ваша отзывчивость, — объяснил он, — а ваше сопереживание.

Она вдруг пожалела, что возразила против его теории отзывчивости.

— Я не сопереживаю козе.

— То, что она коза, не имеет значения. Важно то, что потерялась.

— Я никогда не терялась, — отозвалась она, намеренно неверно истолковав его слова. — У меня превосходное чувство направления.

— Теряться можно по-разному, — мягко возразил он. — Даже превосходное чувство направления никуда не приведет, если некуда идти.

Она знала, что он говорит о ее жизни после смерти отца. Лучше бы он не затрагивал этой темы. Ей так же неловко принимать от него сочувствие, как и говорить о своем собственном.

— У меня был Мердок-Хаус.

— Только после того, как мой отец отказался вас принять. — Он удивил ее тем, что мягко усмехнулся и устремил взгляд в окно. — Интересно, что было бы, если б отец сдержал обещание и сам заботился о вас?

— Уверена, результаты были бы весьма плачевными.

— Девочка со склонностью приводить в дом каждого бездомного, раненого и потерявшегося человека или зверя, попавшегося ей на пути? В этом были бы свои занятные моменты.

— Я не привожу в дом всех бездомных, — возразила она, главным образом потому, что хотела покончить с этой темой.

— Но хотели бы.

Она мило улыбнулась:

— Я хотела бросить вас в озеро.

Его взгляд резко оторвался от окна.

— Что, простите?