Уговариваю Вас приехать еще по одной причине.

На прошлой неделе в Лондон прибыл Мэнверинг, которому, невзирая на мистера Джонсона, удалось найти возможность со мной увидеться. Он безумно страдает без Вас и до такой степени ревнует Вас к де Курси, что в настоящее время их встреча была бы весьма нежелательна. И все же, если Вы откажетесь от встречи с ним здесь, не поручусь, что он не совершит какой-нибудь опрометчивый поступок, к примеру не отправится в Черчилл, что привело бы к самым ужасным последствиям. Если же Вы последуете моему совету и решитесь выйти замуж за мистера де Курси, Вам необходимо отделаться от Мэнверинга — уговорить же его вернуться к жене можете только Вы.

И еще одно соображение в пользу Вашего приезда. В следующий вторник мистер Джонсон уезжает лечиться в Бат, и, если воды будут способствовать его здоровью и моим желаниям, в обществе своей подагры он проведет не один месяц. В его отсутствие у нас будет возможность общаться, с кем мы пожелаем, и пожить наконец-то в свое удовольствие. Я предложила бы Вам переехать на Эдвард-стрит, не возьми он с меня слова никогда не приглашать Вас к себе домой. Поверьте, если бы не крайняя нужда в деньгах, я бы никогда не дала ему этого обещания. Могу, однако, снять Вам прелестную квартирку с гостиной на Аппер-Сеймур-стрит, и тогда мы все время будем вместе, у Вас или у меня, ведь согласно данному мною обещанию Вам возбраняется (по крайней мере, в его отсутствие) лишь ночевать у нас дома.

Чего только не рассказывает бедный Мэнверинг о ревности своей супруги! Впрочем, на верность столь обворожительного мужчины рассчитывать может лишь очень глупая женщина. К слову, она всегда была непереносимо глупа — иначе не вышла бы за него замуж. Ведь он без гроша за душой, а она — наследница огромного состояния! Могла бы найти жениха познатней баронета! Выйдя же за него, она совершила поступок столь опрометчивый, что, хоть я, как правило, и не разделяю чувств мистера Джонсона, который был ее опекуном, простить ее я также никогда не смогу.

Прощайте, Ваша Алисия. Письмо двадцать седьмое

Миссис Вернон — леди де Курси.

Черчилл.


Это письмо, дорогая матушка, Вам передаст Реджинальд. Его затянувшийся визит в Черчилл наконец подходит к концу, но, боюсь, расставание произошло слишком поздно и нам оно уже не поможет. Она уезжает тоже — в Лондон, повидаться со своей ближайшей подругой, миссис Джонсон. Поначалу она решила взять Фредерику с собой, для продолжения учебы, однако нам удалось ее отговорить. Фредерике ужасно не хотелось ехать, да и для меня мысль о том, что девочка будет целиком зависеть от матери, совершенно непереносима. Все столичные учителя, вместе взятые, не стоят ее душевного покоя. Опасение вызывает у меня и ее здоровье — вообще все, за исключением, пожалуй, жизненных принципов; здесь, как мне представляется, ей не способен повредить никто, даже ее собственная мать со своими друзьями. А ведь именно в обществе ее друзей (уверена, людей весьма сомнительных) или же в полном одиночестве она, должно быть, проводила бóльшую часть времени — какое из двух зол худшее, сказать трудно. Если же она и впредь будет жить вместе с матерью, ей не избежать частых встреч с Реджинальдом, а этого мы допустить никак не можем.

Пока, однако, ей все это не грозит. Наши каждодневные занятия, наши книги и беседы, прогулки, дети и все прочие домашние радости, которые я могу доставить бедняжке, надеюсь, позволят ей постепенно забыть о пылком увлечении юных лет. Я бы ни на минуту в этом не усомнилась, не будь соперницей Фредерики ее собственная мать.

Сколько времени леди Сьюзен пробудет в Лондоне и вернется ли сюда вновь, мне не известно. Искренне просить ее вернуться я бы не смогла, но, если она все же сочтет нужным приехать, отсутствие радушия с моей стороны ее, естественно, не остановит.

Узнав, что ее светлость направляется в Лондон, я не удержалась и спросила Реджинальда, не намеревается ли он провести эту зиму в столице, и, хоть он и ответил, что на сегодняшний день определенных планов на этот счет не имеет, что-то в его глазах противоречило его словам. Но довольно жалоб. Дело представляется мне решенным, и я в отчаянии покоряюсь судьбе. Если он в скором времени простится с Вами и уедет в Лондон, все будет кончено.

Преданная Вам Кэтрин Вернон. Письмо двадцать восьмое

Миссис Джонсон — леди Сьюзен.

Эдвард-стрит.


Бесценный друг,

пишу это письмо в глубокой печали — только что произошло нечто крайне неприятное. Мистер Джонсон изыскал способ досадить нам обеим. Полагаю, до него дошли слухи, что в ближайшее время Вы будете в Лондоне, и он ухитрился слечь с таким приступом подагры, из-за которого его поездка в Бат в лучшем случае откладывается, в худшем же — отменяется вовсе. Я убеждена, подагрические приступы моего супруга начинаются и прекращаются по его собственному усмотрению; то же самое произошло, когда я собиралась с Гамильтонами на озера; три же года назад, когда в Бат захотелось поехать мне, он о подагре и думать забыл.

Я рада, что мое письмо оказало на Вас благотворное воздействие и что теперь де Курси безусловно Ваш. Дайте знать, как только приедете, главное же, сообщите, как Вы собираетесь поступить с Мэнверингом. Когда мне удастся Вас увидеть, сейчас сказать невозможно. Я повязана по рукам и ногам. Заболеть здесь, а не в Бате — уловка настолько дьявольская, что я совершенно собой не располагаю. В Бате вокруг него хлопотали бы его старые тетушки, здесь же уход за ним — целиком моя обязанность; к тому же боль он переносит с таким стоическим терпением, что я лишена возможности дать выход своему раздражению.

Всегда Ваша Алисия. Письмо двадцать девятое

Леди Сьюзен — миссис Джонсон.

Аппер-Сеймур-стрит.


Дорогая Алисия,

мистера Джонсона я ненавидела всем сердцем и до его последнего приступа подагры, теперь же отвращение, которое я к нему питаю, поистине не имеет границ. Держать Вас взаперти! Использовать в качестве сиделки! Вы, моя дорогая Алисия, совершили непоправимую ошибку, выйдя замуж за человека его возраста. В его годы мужчины не обращают на женщин внимания, они сумасбродны и мучаются подагрой. Ваш муж слишком стар, чтобы доставлять удовольствие, и недостаточно стар, чтобы отправиться на тот свет.

Я приехала вчера к вечеру, часов около пяти, и не успела пообедать, как явился Мэнверинг. Знали бы Вы, какое удовольствие он мне доставил своим визитом, сколь велика разница между ним и Реджинальдом, причем никак не в пользу последнего. Я даже провела часа два в колебаниях, стоит ли вообще выходить замуж за Реджинальда, и, хотя сомнение это слишком вздорно и нелепо, чтобы надолго задержаться в моем сознании, особого желания вступать с ним в брак я не испытываю, равно как и не жду с нетерпением того дня, когда Реджинальд, согласно нашей договоренности, приедет в Лондон. Возможно даже, я под тем или иным предлогом его приезд отложу. Ему нельзя здесь появляться, покуда не уедет Мэнверинг.

Брак с Реджинальдом, повторяю, временами вызывает у меня большие сомнения. Если бы знать, что старик скоро умрет, я бы не колебалась; однако зависимость от капризов сэра Реджинальда непременно ущемит мою свободу; если же я приму решение дожидаться его смерти, то в оправдание отсрочки брака всегда смогу сказать, что овдовела совсем недавно.

Мэнверингу о своих намерениях я не сказала ни слова — мои отношения с Реджинальдом он счел не более чем заурядным флиртом и несколько успокоился. Прощайте же. От квартиры я без ума.

Всегда Ваша С. Вернон. Письмо тридцатое

Леди Сьюзен — мистеру де Курси.

Аппер-Сеймур-стрит.


Я получила Ваше письмо и, хотя, не скрою, была рада, что Вы с нетерпением ждете встречи, считаю необходимым срок нашего свидания отложить. Не сочтите подобное своеволие проявлением черствости и не обвиняйте меня в непостоянстве, не выслушав прежде мои резоны. По пути из Черчилла в Лондон у меня было довольно времени поразмыслить о нынешнем состоянии наших отношений, и я пришла к убеждению, что они требуют тактичности и осмотрительности, каковыми мы с Вами нередко пренебрегали. Наши чувства побуждают нас к поспешности, которая плохо сообразуется с требованиями наших друзей и мнением света. Мы действовали неблагоразумно, строя планы нашего скорого союза, не будем же усуглублять это безрассудство: есть все основания опасаться, что друзья, чьим мнением Вы дорожите, не одобрят наших отношений.

Не нам обвинять Вашего отца за его желание подыскать Вам выгодную партию; когда состояние семьи столь велико, стремление его приумножить — в порядке вещей и не может вызывать удивления или негодования. Он имеет право настаивать, чтобы его невестка была женщиной состоятельной, и я иной раз ругаю себя за то, что позволяю Вам вести себя столь недальновидно. Впрочем, всякий, кто испытывает чувства, подобные моим, поддается доводам рассудка, увы, слишком поздно.

Овдовела я лишь несколько месяцев назад, и, как бы мало ни была я обязана покойному супругу своим семейным счастьем, я не вправе забывать, что бестактность столь поспешного второго брака вызовет недовольство света и, что для меня еще более невыносимо, неудовольствие мистера Вернона. Я бы сумела перенести всеобщее порицание, однако упасть в его глазах мне было бы, как Вы сами хорошо понимаете, особенно тяжело; мучительным было бы и сознание того, что я поссорила Вас с Вашей семьей. От мысли, что я стала камнем преткновения в отношениях сына и отца, я как существо ранимое была бы глубоко несчастна даже с Вами.

А потому желательно отсрочить наш союз до тех пор, покуда события не будут нам благоприятствовать. Разлука пойдет нам на пользу. Нам не следует встречаться. Какой бы жестокой ни казалась Вам эта фраза, необходимость произнести ее, каковая только и может оправдать ее в моих устах, станет очевидной и Вам, если Вы посмотрите на наше положение в том свете, в каком я вынуждена была Вам его представить. Вы можете, нет, Вы должны быть уверены в том, что лишь долг вынудил меня, позабыв собственные чувства, настоять на длительной разлуке; в безразличии же к Вашим чувствам Вы вряд ли можете меня упрекнуть. Поэтому, повторюсь, пока нам не следует встречаться. Расставшись на несколько месяцев, мы успокоим миссис Вернон, которая, привыкнув наслаждаться всеми благами жизни, считает богатство непременным условием любого брака и которой не дано постичь наши с Вами чувства.

С нетерпением жду от Вас ответа. Напишите, что принимаете мои доводы и меня за них не упрекаете. Я не вынесу упреков. Я не столь самоуверенна, чтобы испытывать нужду в критике. Попытаюсь найти отдушину в светском обществе — по счастью, многие мои друзья сейчас в Лондоне, Мэнверинги в том числе. Вы ведь знаете, как я ценю их обоих, и жену и мужа.

Всегда преданная Вам С. Вернон. Письмо тридцать первое

Леди Сьюзен — миссис Джонсон.

Аппер-Сеймур-стрит.


Любезный друг,

этот несносный Реджинальд здесь! Мое письмо, которое писалось затем, чтобы удержать его в Черчилле, лишь ускорило его приезд в Лондон. Как бы мне ни хотелось, чтобы его здесь не было, столь красноречивое свидетельство его сердечной привязанности не может не радовать. Он предан мне — душой и телом. Эту записку он отнесет Вам сам, она явится предлогом для знакомства, к которому он давно стремится. Позвольте ему провести этот вечер с Вами — тогда мне не будет грозить опасность, что он сюда возвратится. Я сказала ему, что не совсем здорова и должна побыть одна; если же он явится вновь, может получиться конфуз — на слуг ведь полагаться нельзя. А потому умоляю, задержите его на Эдвард-стрит. Собеседник он совсем неплохой, можете кокетничать с ним сколько вздумается. Вместе с тем не забывайте и о моем интересе: постарайтесь убедить его, что, если он останется в Лондоне, я буду глубоко несчастна. Мои доводы Вам известны: благопристойность и все прочее. Я бы уговорила его сама, но мне не терпелось поскорей от него избавиться — Мэнверинг будет у меня через полчаса. Прощайте.

С. В. Письмо тридцать второе

Миссис Джонсон — леди Сьюзен.