Когда все остальные их покинули — сэр Эдвард с притворным отчаянием, — они занялись приятной беседой, то есть леди Денем, как и полагается знатной даме, без умолку болтала только о себе, а Шарлотта слушала, с интересом отмечая, как не походят друг на друга тетушка и племянник. В речи леди Денем, разумеется, не было и следа неопределенных чувств или туманных фраз. Без лишних церемоний взяв Шарлотту за руку, как человек, полагающий, что любые знаки внимания с его стороны должны почитаться за честь, леди Денем с лукавой проницательностью и непосредственностью, проистекающими то ли из чувства собственной значительности, то ли из природной склонности к разговору, произнесла:

— Мисс Эстер хочет, чтобы я пригласила ее с братом погостить у меня неделю, как было прошлым летом. Но я этого не сделаю. Она изо всех сил старается подольститься ко мне, все время хвалит то одно, то другое, но я-то вижу ее насквозь. Меня не проведешь, моя милочка.

Шарлотта не знала, что на это ответить, никого не задев. И, не найдя ничего лучше, спросила:

— Вы имеете в виду сэра Эдварда и мисс Денем?

— Вот именно, дорогая. Свой молодняк, как я их иногда называю, потому что постоянно с ними нянчусь. Минувшим летом, примерно в это же время, они погостили у меня неделю, с понедельника по понедельник, и были очень довольны и признательны. Они очень славные молодые люди, моя милая. Мне не хотелось бы, чтобы вы подумали, что я уделяю им внимание только из-за покойного сэра Гарри. Вовсе нет, они весьма достойные люди, поверьте мне, иначе они не оказались бы в моем обществе. Я не из тех, кто покровительствует неизвестно кому. Мне непременно нужно знать, чего я хочу и с кем имею дело, иначе я и пальцем не пошевельну. Думаю, меня еще никому не удалось провести, а для женщины, дважды побывавшей замужем, это немало. Между нами говоря, бедный сэр Гарри поначалу меня недооценивал. Но, — с легким вздохом, — теперь он в могиле, а об умерших плохо не говорят. На свете не было парочки счастливей нас, он был почтенный человек, настоящий джентльмен, из старинного рода. Когда сэр Гарри умер, я отдала сэру Эдварду его золотые часы.

И леди Денем бросила на собеседницу многозначительный взгляд, по которому можно было заключить, что этими словами она рассчитывала произвести ошеломляющее впечатление; но, не заметив на лице Шарлотты восторженного изумления, поспешно добавила:

— Сэр Гарри не завещал их своему племяннику, моя дорогая. В завещании об этом не было ни слова. Просто как-то он при мне обронил, что хотел бы оставить часы племяннику. Но я вовсе не обязана была их отдавать, если б сама того не захотела.

— Это очень любезно с вашей стороны! Очень великодушно! — произнесла Шарлотта, с трудом изобразив восхищение.

— Да, моя милочка, и я сделала для него не только это. Я проявляю к сэру Эдварду дружескую щедрость. Бедный молодой человек так в ней нуждается. Хотя я всего лишь вдова, дорогая, в он наследник, у нас нет друг к другу никаких претензий, как это сплошь и рядом бывает в подобных случаях. Я не получаю с имущества Денемов ни шиллинга. Сэр Эдвард ничего мне не выплачивает. Я ничем ему не обязана, поверьте мне. Это я ему помогаю.

— В самом деле! Он очень приятный молодой человек с весьма изысканными манерами.

Это было сказано главным образом для того, чтобы не оставить слова леди Денем без ответа, однако Шарлотта заметила, что вызвала подозрение собеседницы, которая, устремив на нее проницательный взгляд, произнесла:

— Вот именно, он очень хорош собой, и надо надеяться, какая-нибудь леди, располагающая большим состоянием, придет к такому же убеждению. Мы с ним частенько говорим на эту тему. Красивый молодой человек вроде него может раздаривать девушкам улыбки и комплименты, зная при этом, что жениться он должен на деньгах. И в том, в главном, сэр Эдвард очень разумный молодой человек, с правильными представлениями.

— Обладая столь выдающимися качествами, — проговорила Шарлотта, — сэр Эдвард Денем может почти не сомневаться, что женится на леди с состоянием, если того захочет.

Подобная высокая оценка, казалось, совершенно рассеяла подозрения леди Денем.

— Хорошо сказано, моя дорогая! — воскликнула леди Денем. — Нам бы только заполучить сюда богатую наследницу! Их ведь нынче днем с огнем не сыщешь! Пожалуй, с тех пор, как Сэндитон стал таким людным местом, здесь не видели не то что законной наследницы, но даже претендентки на наследство. Да, семьи прибывают одна за другой, однако, насколько мне известно, никто из них не располагает настоящей собственностью — земельной или в ценных бумагах. Доход у них, возможно, и есть, но не собственность. Как правило, это священники, или юристы из города, или офицеры на пенсии, или вдовы, имеющие долю в наследстве. Какой от них прок? Разве что они снимают наши пустующие дома, и, между нами, они, по-моему, круглые идиоты, что не сидят дома. Вот если бы нам удалось заполучить молодую наследницу, приехавшую поправить здоровье (а если бы ей прописали молоко ослицы, то я бы им ее снабжала), а после, окрепнув, она влюбилась бы в Эдварда!

— В самом деле, это было бы весьма удачно.

— Мисс Эстер тоже должна выйти замуж за человека со средствами. Ей нужен богатый муж. Ах, барышень без состояния можно только пожалеть! Но… — немного помолчав, — если мисс Эстер рассчитывает на то, что я приглашу их погостить надолго, она ошибается. С прошлого лета все переменилось. Со мной теперь мисс Клара, а это совсем другое дело.

Леди Денем проговорила последние слова с такой серьезностью, что Шарлотта незамедлительно усмотрела в них доказательство подлинной важности темы и приготовилась выслушать дальнейшие объяснения, однако за этими словами последовало только:

— Я не собираюсь превращать свой дом в гостиницу. Иначе моим двум горничным придется все утро наводить порядок в спальнях. Они каждый день убирают комнату мисс Клары и мою. Если работы у них прибавится, они, чего доброго, попросят увеличить жалованье.

Шарлотта не была готова к возражениям такого рода и, не сочтя возможным выразить притворное сочувствие, решила промолчать. С насмешливым видом леди Денем продолжала:

— К тому же, моя милая, разве я могу приглашать кого-нибудь к себе, нанося тем самым ущерб Сэндитону? Если кому-то хочется пожить возле моря, почему бы не снять для себя помещение? В городе полно пустых домов, даже здесь, на бульваре, их три; вот я вижу объявления о сдаче домов номер три, четыре и восемь. Пожалуй, дом номер восемь, угловой, для них велик, но любой из двух других, небольших и уютных, вполне хорош для молодого джентльмена с сестрой. Так вот, моя дорогая, в следующий раз, когда мисс Эстер станет жаловаться на сырость в Денем-парке и рассуждать о пользе купаний, я посоветую им приехать сюда и снять на две недели один из этих домов. Как по-вашему? Хочешь делать добро, начинай с родственников.

Шарлотта не знала, смеяться ей или негодовать, однако нараставшее возмущение взяло верх. Ничем не выдав своих чувств, она вежливо промолчала. Но терпение ее иссякло. Не слушая больше леди Денем, продолжавшую в том же духе, Шарлотта позволила своим мыслям принять следующее направление: «Она низкая женщина. Я даже представить себе этого не могла. Мистер Паркер отзывался о ней с большой симпатией. По-видимому, его суждениям не стоит доверять. Он слишком добросердечен, чтобы ясно видеть человека. Я должна судить обо всем сама. К тому же его отношения с леди Денем заставляют его быть пристрастным. Он убедил ее способствовать процветанию Сэндитона, а так как в этом вопросе они преследуют одни и те же цели, то он вообразил, что и во всем остальном она похожа на него. Но она очень, очень низкая. По-моему, в ней нет ничего хорошего. Бедняжка мисс Бриртон! И леди Денем делает подлыми всех, кто ее окружает. Возьмем, к примеру, сэра Эдварда с сестрой, не знаю, заслуживают ли уважения их врожденные качества, но им приходится проявлять низость, раболепствуя перед ней. И я тоже поступаю низко, уделяя ей свое внимание, притворяясь, что соглашаюсь с ней. Вот что бывает, когда богачи ведут себя гадко».

Глава 8

Обе дамы продолжали прогулку, пока к ним не присоединились остальные члены компании, уже успевшие побывать в библиотеке; вслед, с пятью книгами под мышкой, выбежал молодой Уитби, который нес их в двуколку сэра Эдварда. Подойдя к Шарлотте, сэр Эдвард сказал:

— Хочу рассказать вам, чем мы занимались в библиотеке. Сестра спросила у меня совета в выборе книг. У нас нет недостатка в свободном времени, и мы много читаем. Что касается романов, я крайне взыскательный читатель. И глубоко презираю пустые книжонки из публичной библиотеки. Вы никогда не услышите от меня похвалы легкомысленным опусам, чьи сумбурные построения никак не способствуют сосредоточенности мысли, или скучным описаниям заурядных происшествий, из которых нельзя извлечь никаких полезных выводов. Напрасно мы поместили бы их в перегонный куб литературы, продукт их переработки не будет представлять никакой научной ценности. Надеюсь, вам понятно, о чем я говорю?

— Не вполне. Но если вы объясните мне, какого рода романам вы отдаете предпочтение, вероятно, я смогу понять вас лучше.

— С превеликим удовольствием, моя прекрасная собеседница. Романы, которым я отдаю предпочтение, представляют человеческую натуру во всем ее великолепии, живописуют сильные и благородные переживания, рождение могучей страсти из первого робкого чувства и превращение этой страсти в высшую энергию ниспровергнутого разума; в этих романах сверкающая искра женского очарования разжигает в душе мужчины бушующее пламя, подчиняясь которому (бывает, что и ценой некоторых отклонений от прямого пути старомодных обязательств) он ставит на карту все, отваживается на все и добивается всего. Вот какие произведения я читаю с восторгом и, позволю себе заметить, не без пользы. Они рисуют нам великолепную картину возвышенных понятий, широких взглядов, безграничной страсти, беспредельной решимости; даже если случай не благоприятствует высоким порывам главного героя, неукротимо стремящегося к цели, мы проникаемся к нему снисхождением, наши сердца отказываются судить его строго. Было бы лицемерием утверждать, что блестящая жизнь такого героя волнует нас ничуть не больше унылых добродетелей любого из его соперников. Наше сочувствие к последним — всего лишь снисходительность. Я отдаю предпочтение романам, которые, уводя нас за рамки простейших душевных побуждений, не оскорбляют чувств и представлений зрелого человека.

— Если я правильно вас поняла, — сказала Шарлотта, — то в том, что касается романов, наши вкусы расходятся.

Тут им пришлось расстаться, так как мисс Денем слишком устала и пожелала отправиться домой.

Суть дела заключалась в том, что сэр Эдвард, волею обстоятельств вынужденный почти безвыездно жить в своем имении, читал гораздо больше сентиментальных романов, чем было для него полезно. С ранних пор его воображение было захвачено самыми пламенными и предосудительными отрывками из Ричардсона, и со временем подобные произведения, в которых мужчина, невзирая на все преграды, упорно домогается расположения женщины, составили значительную часть его чтения и сформировали его характер. А извращенность суждений, которую следует объяснить природным недостатком ума, привела к тому, что привлекательность, стойкость, находчивость и упорство отрицательных героев затмили в глазах сэра Эдварда все их сумасбродства и злодейства. Подобное поведение, на его взгляд, свидетельствовало об исключительности характера, силе воодушевления и чувств. Оно волновало и воспламеняло его, он неизменно желал такому герою успеха и скорбел над его поражениями сильнее, чем на то рассчитывал автор.

Хотя многими своими представлениями сэр Эдвард был обязан чтению таких романов, было бы несправедливо утверждать, что он не читал ничего другого или что речь его не сформировалась под влиянием более широкого круга современной словесности. Он читал всевозможные эссе, письма, путевые заметки и критические статьи, но подобно тому, как из уроков благонравия он, как нарочно, извлек только ложные принципы, а из истории нравственного краха — влечение к пороку, из стиля наших наиболее почитаемых писателей он перенял лишь мудреные слова и туманные фразы.

Со временем главной жизненной целью сэра Эдварда стало обольщение. Зная о своей счастливой наружности и уверившись в собственной неотразимости, он превратил обольщение в постоянное занятие. Он чувствовал, что создан быть опасным человеком, достойным потомком Ловласа. Он полагал, что даже само его имя звучит обольстительно. Изображая из себя усердного и галантного почитателя красоты, произнося изысканные речи перед каждой привлекательной девушкой, он исполнял лишь малую часть роли, которую себе предназначил. Он почитал себя обязанным — в соответствии со своими представлениям о светскости — при самом поверхностном знакомстве отпускать комплименты и неумеренные похвалы мисс Хейвуд или любой другой девице с малейшими притязаниями на красоту, но обольстить он собирался Клару.