– Уффф, – наконец сказал Кип. – Это действительно здорово, мама. – И повесил трубку.

Серена стояла и вопросительно смотрела на него.

– Папа возвращается домой, – с облегчением сказал мальчик, после чего вернулся на диван и лег на живот.

Затем он взял пульт дистанционного управления и включил фильм с Робертом в главной роли, где тот играл ковбоя, разыскивающего своего пропавшего сына.

Роберт возвращается домой? Это хорошо или плохо? Ответа у Серены не было. Было только одно, что она могла сделать в данной ситуации. Этим она и занялась.

– Я приготовлю тебе омлет с беконом, хорошо? – крикнула она Кипу.

– Да, спасибо, Си, – ответил тот, уставившись на экран.

Серена приступила к работе.

В девять Джоанна перезвонила Серене и ввела ее в курс дела. С дыханием у Роберта легче не стало, и его перевели на искусственную вентиляцию легких, что, конечно, хорошей новостью никак не назовешь. Джоанна также сообщила ей, что сейчас мать и брат Роберта летят сюда из Монтаны, а ее родители – из Чикаго. Она надеется, что Серена впустит их в квартиру. Серена, естественно, согласилась; она была готова помочь всем, чем только сможет.

Домашний телефон разрывался. Джоанна начала звонить из больницы, и теперь люди, если не могли пробиться к ней на мобильный, звонили домой. Близкие друзья, просто знакомые, коллеги, агенты, менеджеры – все звонили сюда. К несчастью, эта новость также просочилась в прессу, и перед их домом разбили лагерь репортеры и фотографы. Начали приносить цветы и еду.

К полудню приехали родители Джоанны. Скромная пожилая пара, оба невысокие, седые и симпатичные, они втащили в прихожую свои чемоданы на колесиках и стали снимать пальто. Кип встретил их у дверей, после чего они еще минут пятнадцать по очереди обнимали и тискали его. В конце концов они оторвались от внука и тут увидели Серену.

– Привет, я Джинни, – сказала мама Джоанны и протянула ей руку. – Джоанна много о вас рассказывала, Серена.

Серена подала ей руку.

– Я рада, если смогла чем-то помочь.

– Ну, вы сделали намного больше, – сказал отец Джоанны, также протягивая ей руку. – Я Бад.

– А теперь, – сказала Джинни, – чем мы можем помочь?

Серена поняла, что перед ней двое крепких немолодых людей, которые привыкли справляться с горем и трудностями проверенным дедовским способом – погружаясь в работу. Поэтому она поручила Джинни уборку, а Бада попросила взять на себя телефон – самой ей было очень трудно готовить и одновременно отвечать на многочисленные звонки. Кип же вновь и вновь смотрел фильм с участием отца, погрузившись в состояние некоего транса, близкого к коматозному.

В два часа позвонила Джоанна и сообщила, что они уже едут в скорой помощи и будут дома через пять минут. К их приезду все было готово. Спальня блестела чистотой, благодаря Джинни, которая все пропылесосила и протерла. Еды хватит на несколько дней вперед. И толпа фотографов внизу тоже была под контролем, потому что Баду все это надоело и он вызвал копов, так что теперь там присутствовала также и полиция. Какая умница этот Бад!

Никто не знал толком, что будет дальше. Все просто сидели и ждали, когда в квартире появятся Джоанна с Робертом.

У них был свой отдельный громадный лифт с выходом прямо в лофт. Когда они наконец приехали, в их дом вошла новая реальность. Роберта на носилках ввезли двое санитаров. За ними следовали две медсестры в белых халатах и еще один мужчина в зеленом, как у хирургов, костюме – очевидно, доктор. Джоанна шла вместе со всеми. Она держалась стойко, но была бледна и выглядела намного старше, чем когда покидала эту квартиру двадцать четыре часа назад. Все они сразу направились в спальню. Роберт был без сознания, но дыхательной трубки в горле у него не было. Он был подключен только к капельнице, которую катила рядом с носилками одна из медсестер.

Они привезли его домой умирать. Серена наконец позволила себе эту мысль. Но об этом подумала не только она. Едва увидев носилки отца, Кип заплакал.

– Мама, он проснется? КОГДА ОН ПРОСНЕТСЯ, МАМОЧКА?

Джоанна хотела обнять его, но он убежал.

– НЕТ! НЕТ! – Кип бросился в свою комнату и захлопнул за собой дверь.

В два тридцать из Монтаны приехала мать Роберта. Это была хрупкая женщина в джинсах и водолазке. Маленькие ножки были обуты в модные кроссовки «Нью-Бэланс», на голове химическая завивка – тугие завитки светло-каштановых волос. Очевидно, перелет был долгим и печальным, и она, похоже, берегла энергию до последней капли для своего сына. Как только мать Роберта вошла, она поцеловала Джоанну, кивнула всем остальным и тут же прошла в комнату к сыну.

К пяти начали съезжаться друзья. Не просто друзья, а только самые близкие. Узкий круг. Самый-самый-самый узкий. Всего около двадцати человек. Два десятка очаровательных людей, которые вели себя очень достойно, разговаривали негромко и сдержанно, но не скорбно, иногда даже шутили и праздно болтали, но всегда с пониманием ситуации.

Серена осуществляла общий контроль, но не за гостями, а за едой, которая все время прибывала. Каждый, кто приходил, обязательно приносил с собой торт, бутылку спиртного или блюдо с закуской. Серена распаковывала, что могла, находила всему свое место, как будто вдруг оказалась хозяйкой импровизированной вечеринки. Она заказала одноразовую посуду, установила фуршетные столы, а к семи часам подготовила полный бар.

К девяти Серена включила через стереосистему спокойную джазовую музыку (которую так любил Роберт). Похоже, никто не собирался расходиться. Серена никогда ни с чем подобным не сталкивалась и сейчас была поражена глубиной и значимостью происходящего.

Кроме того, это были необычные люди – известные киноактеры и киноактрисы, телеведущий, писатель, получивший «Оскара» за лучший сценарий к фильму. Серена начала осознавать: в том, что сейчас разворачивалось у нее перед глазами, было что-то первобытное. Эти ребята из шоу-бизнеса были отдельным племенем; одного из них постигло несчастье, и все они собрались рядом. Потому что так поступали все человеческие существа еще с начала времен. Они собирались вместе. Поддерживали друг друга. Вместе плакали. Вместе ели.

Время шло, и все продолжали разговаривать и пить, пока кто-то вдруг не заплакал. И тогда слезы появились на глазах у всех, атмосфера стала мрачной, повисла тишина. Мужчины всхлипывали, женщины стояли, обнимая друг друга. Люди из этого племени своих эмоций не стесняются, но и не хвастаются ими, не выставляют напоказ.

Каждый раз, когда Джоанна входила в общий зал, все выжидательно замолкали. Она смотрела на одного из гостей и спрашивала:

– Не хотите ли повидать Роберта?

Тот молча кивал, отставлял свой бокал и шел в спальню. Несмотря на то что сама Джоанна переживала настоящий кошмар, наблюдая за тем, как медленно умирает ее муж, она не забывала и о других и позволяла каждому отдать последнюю дань уважения Роберту. Было уже понятно, что продлится это недолго.

Все это время Кип прятался у себя в комнате. Среди пришедших был один очень молодой киноактер, Билли, который только что снялся в своей первой романтической комедии, и ему прочили большое будущее. Кип позволил Билли войти к нему и поиграть вместе с ним в видеоигры. Но и только.

Серена выпила воды и поставила стакан на стойку, когда на кухню зашла Джоанна.

– Я понимаю, что Кипу это очень не нравится.

Серена обернулась к ней.

– Все эти люди в его доме разговаривают, смеются, тогда как его отец в это время… – Джоанна осеклась. – Но потом он будет это вспоминать. Он запомнит атмосферу любви и всех этих людей, которые оказались здесь, потому что любили его отца.

Джоанна закрыла лицо ладонями и расплакалась. Серена подошла к ней и обняла. Едва она прикоснулась к Джоанне, как та тут же выпрямилась и взяла себя в руки.

– Я в норме. Правда. Мне нужно возвращаться. – Она развернулась, чтобы уйти, и вдруг испуганно обернулась.

– О господи, Серена. Вы ведь все это время пробыли здесь… Как вы? Может быть, вам нужно уйти? Я… За всем этим я даже не спросила у вас, не нужно ли вам уйти или еще что-то…

– Я в порядке. И никуда мне не нужно. Пожалуйста, больше не волнуйтесь об этом.

– Спасибо вам.

Когда Джоанна ушла, Серена вдруг сообразила, что в данный момент ей и вправду больше некуда идти. Никто в мире не нуждается в ней так, как эти люди. Нет у нее ни парня, ни ребенка. Нужно позвонить Руби и объяснить ей ситуацию, чтобы та не переживала, вот и все. Здесь, в этой комнате, где все присутствующие словно слились вместе в едином порыве любви и скорби, где никто не хотел покидать Роберта и оставлять друг друга, Серена чувствовала себя невесомой. Ничем не связанной. У нее было такое ощущение, что, если бы не группа этих людей, которых нужно было покормить и о которых нужно было заботиться, она могла бы просто воспарить над землей и улететь в небеса.

Каждые несколько часов приезжал доктор, чтобы проверить состояние Роберта. Его фамилия была Гровнер, но все звали его просто Генри. Это был старый друг семьи, случайно оказавшийся онкологом: именно поэтому Роберту разрешили оставаться дома, обеспечив при этом фантастический уход. В очередной раз доктор приехал в половине двенадцатого вечера и сразу прошел к Роберту. В полночь из спальни раздался плач матери Роберта и слова Джоанны:

– Все будет хорошо, все будет хорошо…

К гостям вышел доктор Гровнер. Все притихли. В страшном ожидании. Со слезами на глазах.

– Уже недолго, – тихо сказал он.

Билли, который находился в гостиной, начал всхлипывать, и мать Джоанны подошла к нему и, утешая, ласково погладила по руке. Одна из женщин бросилась в ванную, откуда послышались ее рыдания. Еще одна очень красивая женщина, которую Серена узнала по фильму, где та играла вместе с Робертом главную роль, вдруг начала нервно раскачиваться вперед и назад. Затем вышла Джоанна. Она улыбнулась и прошла прямо на кухню, к Серене. В руках у нее была махровая салфетка, и она направилась к крану, чтобы намочить ее, потом отжала лишнюю воду. Серена насыпала лед в ведерко, когда Джоанна сзади подошла к ней.

– Вы не должны этого делать, если не хочется, пожалуйста, не чувствуйте себя обязанной… Но если все-таки хотите, вы можете попрощаться с ним.

Из глаз Серены брызнули слезы. Она немедленно закрыла лицо руками и смущенно отвернулась. Затем быстро вытерла мокрые щеки и с улыбкой посмотрела на Джоанну.

– Да. Я хотела бы.

Когда Серена вошла в спальню, там было темно. Через окно с видом на Гудзон пробивался свет далеких огней Нью-Джерси. Все освещение состояло из одинокой свечи, создавая обстановку полного покоя. На стуле у кровати сидела мать Роберта и с закрытыми глазами держала его за руку. В дальнем конце комнаты находилась медсестра, почти невидимая в густой тени. Джоанна села на стул по другую сторону кровати и посмотрела на мужа. Кипа здесь не было. Без дыхательной трубки дыхание Роберта было едва заметным. Он был бледным и худым, просто неузнаваемым. Первое, что пришло на ум Серене: «Какая несправедливость!» Казалось совершенно несправедливым, что Роберт, сильный и мужественный Роберт, Роберт, который катался по паркету в одних носках, который шутливо хлопал Серену по плечу и бессовестно подтрунивал над своей женой, сейчас безжизненно лежит на своей кровати. Это была вопиющая несправедливость. Человек, который заслуживал прожить долгую жизнь, любя и будучи любимым, с таким количеством друзей. С женой, которую он обожал, и сыном, который на его глазах должен был пойти в колледж, встретить свою любовь и жениться. Ничего подобного уже не будет. Вот он лежит здесь, мертвенно бледный и исхудавший, а у дверей его комнаты собрались скорбящие друзья.

Джоанна пристально смотрела на своего мужа, и вдруг какая-то мелькнувшая в сознании мысль, воспоминание или мимолетная эмоция, сломала ее. Женщина опустила голову на кровать и зашлась слезами, содрогаясь от рыданий и судорожно хватая воздух ртом во время пауз. Это было проявление чистого горя, страдания без тени стеснения, вырвавшегося из самых глубин человеческой сущности.

И внезапно Серена все поняла. О жизни, о племенах и кланах, о значимости, о связи между людьми, о дружбе, смерти и любви. Она вдруг поняла то, что хотела знать всегда: что на самом деле означает участие в общем понятии «быть человеком». За один-единый миг она узнала больше, чем ей было известно до этого. Что настоящая жизнь – это когда рискуешь всем, любишь без оглядки и полностью принимаешь этот мир. Чего у нее никогда не было, потому что она все время контролировала себя, подчиняла внутренней дисциплине и лишала удовольствий. Серена впервые почувствовала это со свами Сварупом, но после фиаско пообещала себе, что больше с ней этого не повторится. Она думала, что остаток жизни ей нужно прожить одной, зато целой и невредимой, без страданий. Но в тот момент, в той комнате, при скудном, жестоком, даже гротескном освещении, Серена увидела, что она теряет, оставаясь одной. Она не сводила глаз с рыдающей Джоанны. Она не сумела бы этого толком объяснить, но сейчас она была уверена – уверена, как никогда раньше, – что пришло время и ей присоединиться к этой вечеринке – уродливой, волшебной, жестокой, возвышенной, разбивающей сердца вечеринке под названием жизнь.