– Епископ планирует закрыть половину приходов, – ответил диакон, не глядя на него. – Он приехал, чтобы решить, какие останутся.

Эти слова, казалось, подкосили отца Макинтайра. Откинувшись на спинку стула, он смотрел в потолок, обдумывая услышанное и стараясь не замечать боли в животе. Потом уперся локтями в колени и устало потер лоб.

– Что я могу сделать?

Диакон нацепил на нос очки и открыл бухгалтерскую книгу:

– Цифры не очень хорошие, но вы это и сами знаете. Вы и до урагана были в убытке, а теперь… – Он взглянул на священника со всей серьезностью. – Если ситуация не изменится, епископ закроет приют.

– Если не изменится, говорите? – с горькой улыбкой переспросил отец Макинтайр. Его охватило бессилие, губы горько скривились. – Неужели ничего нельзя сделать?

Диакон взглянул на него поверх очков, поднял палец, призывая к терпению, и принялся перелистывать страницы гроссбуха.

– Здесь есть одна цифра, по которой у меня возник вопрос. – Он повернул раскрытую книгу к священнику. – Она записана напротив слова «Леонора».

– Это не наши деньги! – Отец Макинтайр оттолкнул книгу. – Они принадлежат одному из находящихся здесь детей.

Диакон Джонсон насторожился:

– Что вы имеете в виду?

– Здесь есть одна девочка, Леонора. Когда она сюда поступила, нам передали эти деньги. Они принадлежат ей и должны обеспечить ее будущее.

– Она находится под опекой церкви, – поправил его диакон. – Так что деньги принадлежат нам.

– Кто-то позаботился о том, чтобы отложить для этой девочки некоторую сумму. – Отец Макинтайр стиснул зубы. – Я не притронусь к этим деньгам!

– У вас нет выбора.

– Выбор у меня есть, – резко возразил отец Макинтайр, но тут же постарался смягчить свой ответ. – Вы не понимаете… Эта девочка… Она особенная.

– В каком смысле?

– Она не разговаривает.

Лицо диакона стало суровым:

– Колин, таким детям здесь не место, и вы это прекрасно знаете. Для таких случаев существуют государственные больницы. Ее вообще нельзя было помещать сюда.

– Ради бога, она ведь не умственно отсталая! Бедное дитя пережило такое, что нам и представить трудно: ее бросали, отправляли из одного места в другое. Неудивительно, что она не разговаривает. Похоже, ее просто никто и никогда не пытался слушать. – Он уперся ладонями в колени. – У такого ребенка, как она, нет будущего. И эти деньги ей необходимы, чтобы выжить. Я не позволю трогать их! – Диакон изучающе смотрел на него, и внутри у отца Макинтайра все кипело. – Не смейте так смотреть на меня, Роберт. Не смейте подвергать сомнению мои действия!

– Вы не можете спасти мир.

Отец Макинтайр отвернулся, чувствуя, как между ними встает прошлое.

– Вы слишком много на себя берете, Колин. Это нездоровый подход.

– Прекратите! – огрызнулся отец Макинтайр.

– Я же вас знаю. – Диакон Джонсон подался вперед, глядя на него блеклыми глазами. – Во имя спасения души вы потеряли себя. Мне до сих пор снятся кошмары из-за того, что я видел. Из-за того, что вы сделали с собой.

– Прекратите!

Отец Макинтайр зажмурился и зажал уши так, что удары пульса отдавались в голове, но было уже поздно: что-то красное и болезненное уже наползало, просачивалось сквозь половицы, спускалось из-под крыши. Краем глаза он увидел тонкие белые шрамы у себя на запястьях и, опустив руки, скрестил их на животе.

– Вы не забыли? Это был я. – Диакон ткнул себя пальцем в грудь. – Это я нашел вас тогда!

– Будь оно все проклято! – Отец Макинтайр стукнул кулаком по столу. – Как вы посмели… Как вы посмели осквернить это место, мое место, этим… этим адом! – Он дико огляделся по сторонам. – Это мое место. Мое место, слышите? Вы не имели права приносить все это обратно.

Он метался по комнате, словно зверь в клетке. Сердце стучало в его ушах слишком сильно и слишком быстро. Резко обернувшись к диакону, он показал ему запястья – белые руки торчали из черных одежд, как у Христа.

– Видите, я не пролил крови! А кожа давно зажила. – Отец Макинтайр заговорил спокойнее, хотя его расширенные зрачки оставались пугающе большими и черными: – Вы не имеете права резать по живому. – Он вернулся на стул. – Я уже не тот человек, которого вы знали. У меня совершенно другая жизнь.

– Да, я вижу! – выкрикнул диакон. – Я заметил это в первый же миг, как вышел из машины. Но я увидел ваше лицо сейчас, и стресс, безнадежность… унесли меня в прошлое. То, что мы постарели, не означает, что прежние демоны не могут атаковать нас снова.

– Со своими демонами, Роберт, я давно справился. Здесь я среди ангелов.

– Тогда позвольте мне помочь вам остаться, – настойчиво сказал Джонсон. – И есть только один вариант: вы должны воспользоваться деньгами этой девочки. Временно, по крайней мере.

Голова отца Макинтайра поникла.

– Послушайте меня. – Диакон поерзал на стуле. – Если приют закроют, куда она пойдет? Ее отправят в больницу, отдадут работать в какой-нибудь дом или и того хуже. Вы сами сказали, что у нее нет будущего. А здесь ребенок в безопасности. Здесь она будет получать еду, воспитание, образование, как и другие дети. Нужды одного человека должны быть принесены в жертву ради остальных, понимаете? Так что выбора у вас нет. Позвольте мне помочь вам, Колин. Если у вас не будет финансовых обязательств перед церковью, я смогу убедить епископа оставить все как есть. Но вы должны понимать, что это временная отсрочка. Это гиблое место, и дети не должны жить здесь. Вам необходимо искать усыновителей и тех, кто будет вносить пожертвования, – это единственный выход.

Отец Макинтайр опустил голову и кивнул. Его запал иссяк.


Епископ Ридли и диакон Джонсон уехали с первыми лучами солнца. Запах соленого морского воздуха, не отравленного выхлопными газами, освежил отца Макинтайра.

Пройдя по тропинке к морю, он присел в тени под эвкалиптом и закрыл лицо руками. Когда он вновь открыл глаза, перед ним с серьезным выражением лица гордо стоял Джеймс. Священник улыбнулся мальчику и похлопал место рядом с собой:

– Садись. Садись.

Джеймс сел, скрестив ноги, и чуть наклонился вперед.

– Я в последние дни тебя почти не видел. С тобой все в порядке? – спросил священник.

Джеймс кивнул. Из-за пояса у него торчала Библия.

Отец Макинтайр всмотрелся в нахмуренное юное лицо и похлопал мальчика по колену:

– Расскажи, что заставило тебя в последнее время читать Священное Писание так внимательно.

Джеймс опустил голову, и на траву упала его тень:

– Не знаю.

– Тогда прочти мне места, которые тебя заинтересовали. Там наверняка было что-то, что понравилось тебе больше остального.

Мальчик не шевелился – он даже перестал дышать.

Отец Макинтайр рассмеялся и вытащил книгу у него из-за пояса:

– Ладно. Тогда я выберу сам.

Он надел очки, раскрыл книгу и, ничего не понимая, уставился на страницу, исписанную изящным почерком. Просмотрев несколько страниц, он заметил написанные в уголках даты, закрыл дневник и отвернулся.

– Как давно это у тебя? – спросил он слабым голосом.

Молчание мальчика было долгим и мучительным.

– Со времени бури.

– Ты читал это?

– Нет, – ответил Джеймс. – Ну, может, кое-что.

– Тебе не следовало брать это.

– Да, отче.

– А я не должен был прятать это от тебя.

У Джеймса от удивления рот приоткрылся. Отец Макинтайр вернул ему дневник.

– Я ошибался, скрывая его от тебя. – Он внимательно посмотрел на мальчика. – Я не читал его, Джеймс. Надеюсь, ты мне веришь. Это было предназначено только для тебя и никого больше.

Несколько минут они сидели молча.

– А как вы думаете… – начал Джеймс, но осекся и закусил нижнюю губу.

– Что, сын мой?

– Как вы думаете, есть у меня родственники… в Ирландии?

Отец Макинтайр на мгновение задумался:

– Хм… Возможно.

– Мой отец был родом оттуда. Может, у меня там есть дяди и тети? – От волнения он повысил голос. – Может, они заберут меня, чтобы я жил с ними?

Отец Макинтайр сжал губы и начал нервно притопывать ногой:

– Нам этого никак не узнать.

– Вы могли бы написать письмо! – Выражение лица мальчика изменилось, теперь в нем читалась надежда. – Он был из Лимерика. Так написано в дневнике. Вы могли бы написать в этот город или в местную церковь.

Отец Макинтайр с силой вдавил каблук в землю и неожиданно для себя разозлился – он слишком устал душевно, чтобы понять, что раздражаться в такой ситуации неправильно.

– Разве ты не счастлив здесь? – Это звучало скорее как обвинение, чем как вопрос. – Разве я не заботился о тебе, как настоящий отец? Разве не учил и не любил тебя, как это делал бы настоящий отец?

Лицо Джеймса дрогнуло, и он опустил голову.

Внутри у священника все сжалось:

– Прости меня. Джеймс. – Он потер лицо ладонями, прогоняя злость. – Прости. Я не имею права говорить тебе такие вещи. – Он сжал виски. – Я неважно чувствую себя сегодня. Визит епископа… нервное напряжение… я сорвал его на тебе. Мне очень жаль. – Он тронул мальчика за руку. – Простишь меня?

– Да, отче. – Но в голосе и выражении лица Джеймса чувствовалась боль.

– Я напишу письмо, Джеймс. Так, как ты просишь. И сделаю это сегодня. Обещаю.

Мальчик поднял голову, и в его глазах вновь появилась надежда – на этот раз осторожная. Отец Макинтайр обхватил его лицо ладонями:

– Я напишу письмо, Джеймс. Но ты, пожалуйста, не особенно тешь себя надеждами. Ирландия – большая страна, и О’Коннел там – фамилия распространенная. Я напишу письмо. Но прошу тебя, сын мой, не предавайся мечтам чрезмерно.

Джеймс согласно кивнул, но надежда уже пустила корни в его душе.

Глава 13

Теперь они встречались на скалах каждый день: Леонора приходила с хлебом, а Джеймс – с жучками и червячками. Они выложили гнездо свежими зелеными листьями и приносили птице воду в полых палочках. Порой она била раненым крылом, пытаясь взлететь, а иногда просто сидела.

Джеймс уселся возле растрепанного куста мимозы в желтых цветах и откинулся назад, опершись на локти, – его ноги свешивались с обрыва, а голые пальцы смотрели в море. Леонора покачивала скрещенными ногами у края отвесной стены из песчаника.

Две маленькие фигурки молча сидели под огромным небом насыщенного, как у барвинка, синего цвета, и небо это по своему простору и глубине напоминало океан. В нескольких сотнях футов под их ногами море сияло отблесками солнечных лучей, словно бриллиантами, лениво и миролюбиво, а прибой накатывал на прибрежные скалы почти без всплеска. На волнах расслабленно покачивались сытые пеликаны и чайки, отдыхая после охоты в прозрачной воде. Дети идеально вписывались в этот пейзаж – как и птицы, ящерицы, насекомые, – словно всегда жили здесь.

Краем глаза Джеймс любовался длинными волосами Леоноры, тем, как блестит на солнце каждая прядь. Она улыбнулась, и на душе у него стало так тепло, что пришлось отвернуться, чтобы скрыть свои чувства.

– В Ирландии тоже есть скалы вроде этих, – заявил Джеймс, пожалуй, слишком громко. – Только они белые. Как зубной порошок. И сделаны из мела. Ты знала это? Этот мел ничем не отличается от того, которым пишут на доске в школе. У отца Макинтайра есть книга про эту страну.

Леонора, облокотившись одной рукой на траву, с широко открытыми глазами внимательно слушала его.

– Ирландию называют «Изумрудный остров», потому что там все зеленое, – продолжал Джеймс. – Трава там зеленее и ярче, чем где бы то ни было на земле. А дома белые, как меловые горы. – Он посмотрел в морскую даль. – Это должно быть очень красиво – зеленое с белым. Наверное, похоже на грибную поляну.

Оба задумались, представляя себе подобную картину.

– А еще в Ирландии множество овец. Не коричневых, как здесь, а белых и пушистых. У них там море картошки… Ее так много, что, где бы ни копнул, обязательно попадешь на картофелину. Ты, Лео, никогда в жизни не видела такой картошки, какая растет в Ирландии. Она у них чуть ли не больше моей ноги!

Джеймс выразительно похлопал себя по ступне, и глаза у девочки восхищенно вспыхнули.

– Однажды я поеду туда жить. Построю небольшой белый домик на вершине меловой горы и заведу овец, которые будут пастись на зеленых лугах. Овец будет так много, что их стада будут похожи на белые облака, плывущие по зеленому небу. Я буду стричь их сам. Я уже тренировался. Наверное, у меня и огород с картошкой будет. Должен быть. Думаю, там даже закон такой есть, чтобы все выращивали картошку.

Он прищурился, погруженный в мысли, роившиеся в голове. Леонора последовала его примеру, пытаясь увидеть представлявшиеся мальчику картины.

– А на ужин у меня каждый вечер будет жаркое, такое густое от мяса и картошки, что ложка в нем будет стоять. В углу в кухне я поставлю маслобойку и буду сбивать масло, я умею. Буду намазывать хлеб маслом не меньше дюйма толщиной и съедать его.