Обхватив руками ствол дерева, она разрыдалась в голос. О, как она ненавидела Ролло! Он перешагнул через нее, как через нечто ненужное, он забыл ее, забыл все, что было. А она еще тешила себя надеждой, что ему порой будет не хватать ее! Как ей самой не хватало его. И вот теперь… «Кого теперь интересует, что сталось с дурной женщиной», – сказал Седулий.

Она все плакала и плакала, пока совсем не отупела от слез. Зачем она вообще живет? На что надеется? Мир так ужасен: войны, набеги, голод, жестокости, тайные и явные убийства. И где-то далеко живет человек, который смог дать благодать целому краю. Но ей нет пути к нему. Ибо он полюбил другую.

– Эмма!

Все еще всхлипывая, все еще ничего не видя в пелене слез, она оглянулась. Мир казался расплывчатым, и она не сразу увидела, кто ее зовет. Но голос узнала. Бруно. Она разглядела, как он вошел в воду у противоположного берега, там, где ручей исчезал во мраке пещеры. Несколько сильных движений – и он уже возле нее. Вышел на берег, мокрый, огромный и совершенно нагой.

Эмма вытерла слезы, выпрямилась. Она совсем не боялась Бруно. Даже была рада ему. Спокойно разглядывала. Он стоял в нескольких шагах от нее, и свет склонившейся к лесу луны серебрил его сильное мускулистое тело. Она видела темные волосы у него на груди, столь жесткие, что даже после воды они продолжали виться вокруг сосков, проследила взглядом, как они редеют на животе, а затем вновь густеют в паху. Она слышала тяжелое дыхание Бруно, видела его возбужденную плоть, чувствовала, как он дрожит, как готов кинуться к ней. В другой раз она бы испугалась, но сейчас почувствовала даже облегчение. И она рада была, что встретила его. Он – это то, что ей сейчас нужно. Чтобы отвлечься, забыться, чтобы отомстить. Отомстить, даже если Ролло нет до этого дела.

Все еще всхлипывая, она пошла к нему.

– Ну же! Делай со мной что-нибудь.

Но он только смотрел на нее, словно еще не веря в свершившееся чудо.

– Я так ждал вас… – почти прошептал он. И Эмму раздосадовала его робость. Ей сейчас нужна была сила, страсть, ураган страсти, чтобы забыть все на свете.

– Так чего же ты медлишь? Небось с другими ты был куда как дерзок.

Она нервно стала распускать шнуровку. Чувствовала, как взгляд Бруно следит за ней, и ей вдруг стало легче. И, когда она резко сорвала через голову платье и он обнял ее, прижал к себе с нетерпеливой грубой силой, она ощутила странное, удивительное состояние. Она словно совсем перестала дышать, лишь в глубине ее оживало нечто забытое, горячее и нетерпеливое, и когда огрубевшие руки Бруно заскользили у нее по телу, словно желая изведать, ощутить ее всю, когда его губы коснулись ее плеч, шеи, она расслабилась и напряглась одновременно, выгнулась в его руках, застонала, и когда его жадный рот впился в ее губы, в голову ударила кровь, наполняя все ее тело неистовым быстрым желанием, и она была готова отдаться охватившей ее страсти без всяких колебаний. Это было так хорошо, это было забытье.

Бруно целовал ее яростно, властно, вздрагивая и задыхаясь. И она радостно отвечала ему. Его руки жадно мяли и сжимали ее тело, и Эмме стало казаться, что она сходит с ума. Все, как она и хотела. Сила, огонь, подчинение. И когда он опрокинул ее на землю, она исступленно застонала под тяжестью его тела. Словно боясь очнуться, словно желая идти навстречу проснувшемуся в ней мучительному зову плоти, она полностью раскрылась навстречу его страсти.

И тут совсем близко раздался вой волка.

Эмма широко открыла глаза.

– Бруно… Погоди, ради бога. Ты слышишь?

Долгий, протяжный вой, от которого вмиг схлынул жар ее тела. Ее даже пронзил озноб.

– Бруно, надо уходить. Надо бежать. Да отпусти же меня!..

Он ничего не слышал, наваливался на нее.

– Ну нет, моя красавица! Слишком долго я тебя ждал! Слишком долго ты меня мучила!

Он был гораздо сильнее, и ее неистовые попытки вырваться столкнулись с его обезумевшей страстью.

– Бруно, да погоди же ты!..

Она вдруг замерла, словно онемев от ужаса. Он стоял над ними. Снизу он показался ей огромным. Чудовище с волчьими ушами, с волчьей головой. Ее крик был всего лишь хриплым болезненным стоном, так от ужаса сдавило ее горло. Она даже не понимала, что делает с ней Бруно, когда увидела – казалось, это длилось вечность, целую вечность, – как оборотень поднимал руку с занесенным оружием и так же бесконечно долго ее опускал. А потом был отвратительный хруст, судорога ставшего вдруг неимоверно тяжелым тела и кровь, горячие потоки крови, полившиеся на нее. Рука вновь была занесена, вновь – удар, глухое рычание зверя, дравшего, раздиравшего, уродовавшего неподвижное тело Бруно.

Теперь Эмма видела это все словно со стороны. Сама не заметила, как отползла, опираясь на локти. Бежать! Кричать, звать, спасаться. Но силы оставили ее, и лишь когда чудище шагнуло к ней, когда подняло ее, понесло, она закричала, словно выдохнув накопившийся в ней ужас… И все. Мрак, небытие. Она потеряла сознание.

* * *

Ее кто-то хлопал по щекам холодными ладонями.

– Госпожа! Очнитесь.

Она слабо приоткрыла глаза. Где она? Что с ней? Видегунд.

Где-то горел огонь, и в его неярких отсветах она разглядела чеканное лицо юноши, светлые волны рассыпавшихся по плечам волос.

– Ты?

Он отошел. Она все еще плохо соображала. Слабо села, машинально придерживая на груди сползавшую шкуру, какой была накрыта. Она все еще была раздета, хотя ее полотняное белое платье лежало рядом на камне.

Эмма огляделась. Где она? Она увидела каменный свод пещеры, неровные выбоины стен, сталактит, упиравшийся в выступ скалы. И различила запах свежей крови. Она сама была вся в крови. И руки Видегунда, его обнаженный торс были перепачканы кровью.

Она все вспомнила, резко села.

– Что это? Где мы?

– В горе.

Он склонился возле струйки источника, бившей из расселины скалы, стал смывать с себя кровь.

Эмма еще была слишком слаба. Тупо глядела по сторонам. Мрак пещеры рассеивался лишь светом воткнутого меж камней факела. Она увидела какие-то предметы: связка меховых шкур, лук возле колчана с оперенными стрелами, на крюке висела копченая оленья нога. Видимо, это одна из уединенных пещер, о которой ей рассказывал Видегунд. Она увидела и его поделки из камня – фигурки зверей побольше и поменьше. Одна из них была занавешена грубым сукном – видимо, еще не оконченная. А рядом лежали инструменты – молоток и зубило. От зубила Эмма не могла отвести глаз. Оно было все в крови. И еще… Она увидела волчью голову – вернее, накидку с выделанной волчьей головой, какую как капюшон накидывают на голову.

И с ее сознания точно спала пелена. Она все поняла. Но несколько минут словно не могла вдохнуть. Потом охнула.

– Ты?!. – Судорожно глотнула. – Это был ты!

Он перестал плескаться в воде. Оглянулся через плечо. Потом медленно поднялся.

И тогда она стала отползать, пока не уперлась спиной о холод камня. Прикрывалась шкурой, как щитом.

– Не подходи! Не подходи!

Его лицо было словно расстроенным.

– О, прекрасная избранница небес! Неужели вы думаете, что я смогу причинить вам боль?

Она все повторяла как заведенная:

– Не подходи! Не подходи! Не подходи! – И завизжала не своим голосом, когда он все же шагнул к ней.

Звук ее голоса разлетелся эхом под сводом пещеры, дробясь, отозвался в горе и исчез, словно наткнувшись на каменную стену.

Видегунд отступил. Глядел на нее исподлобья.

– Я не сделаю вам зла. Я уберег вас от грехопадения, от худшего из грехов – от блуда. Я спас вас от Бруно.

– И от Тьерри, – прошептала она.

Он кивнул.

– И от Уты.

Он поглядел в сторону, тоже кивнул.

– Да, она вечно таилась в лесу. Может, что-то и видела. Могла меня выдать. Вы сами рассказали.

Да, Эмма помнила. Она поведала ему об этом. Ему и Бруно. Но следила лишь за Бруно. Ведь Видегунд – он был как светлокудрый ангел с тихой улыбкой и желанием услужить ей. Именно ей – ибо этот безумец решил охранять ее, решил ей поклоняться. Безумец. Сейчас, глядя в блестящие застывшие глаза Видегунда, она поразилась, как ранее не замечала этих признаков безумства на столь прекрасном лице. А если что-то и замечала, то приписывала их странности одичавшего, гонимого людьми юноши. И он нравился ей, ее тянуло к нему…

От одной этой мысли Эмме стало дурно. Она зажала рот рукой, сдерживая мучительный приступ дурноты.

Он понял, в чем дело.

– О, только не это! Ничто грязное и людское не должно быть в вас. Вы – дух, вы – прекрасная дева, прекрасная, как она – избранница Бога.

Ей все еще было дурно, но она совладала с собой. Спросила, все еще дрожа:

– Ты… Ты убьешь меня?

– Я не смею. Не смею касаться прекрасного.

Эмма тяжело дышала.

– Но ведь Эрмоарда?.. Ты ведь ранее ее видел своей небесной девой.

Она уже поняла, что и гибель жены – дело его рук. Он – этот прекрасный эльф – был тем оборотнем, тем исчадием ада, который поверг в ужас всю округу.

Он, казалось, о чем-то задумался. Потом вновь присел, смыл с себя остатки крови.

– Она не оправдала моих надежд. Я хотел молиться на нее, а она… Мало того, что эта скверна досталась мне брюхатой. Я стерпел. Я возился с ней, покуда мог. Но она выродила урода и сама стала уродливой. Она обезумела, она стала бессмысленной и безобразной. Но я терпел. Я считал, что Бог испытует меня и однажды вернет Эрмоарде ее былую красоту… А она…

Его вдруг стало трясти.

– Она становилась безобразнее день ото дня. Она ходила под себя и измазывала себя этим. Потом стала убегать. А когда я обнаружил ее в лесу, извалявшейся в падали, я решил, что ошибся изначально. Она была отвратительна, она не была Мадонной, которую мне предстояло охранять, – и я убил ее.

«Убил, – холодея, думала Эмма. – Не просто убил, а изорвал на куски. Как и монаха, который непочтительно отозвался о Деве Марии. Как и остальных. Красавчик-оборотень. И теперь я в его руках».

Огромным усилием воли ей удалось взять себя в руки. Она боялась его волновать. Сказала как можно спокойнее:

– А как ты намерен поступить теперь со мной?

Он поглядел на нее даже удивленно.

– Я ведь спас вас. Спас от этого похотливого пса… Я давно замечал, что меж вами вспыхнуло мощное, темное чувство. Но и видел, что вы, госпожа, были выше этого. Но сегодня, в эту языческую, полную порока ночь… Я подозревал, я чувствовал и я увидел… А ведь еще ранее мне, как святому Иосифу, было видение, чтобы я охранял вашу непорочную красоту, как и он охранял чистоту прекрасной Мадонны. И тогда я решился. Я спас вас от вас самой, ибо вы были точно безумная. Как Эрмоарда, которую тянуло к нечистотам. Но теперь это позади. Все позади… И теперь я буду поклоняться вам. И сделаю истинную статую Девы Марии. Даже Иосиф не совершил подобного для своей Марии. Я же дам людям истинный облик Непорочной Девы, которую я уберег от прелюбодеяния.

Он вдруг заулыбался гордой, полубезумной улыбкой. Эмма закрыла глаза. Как она раньше не замечала, сколь он ужасен? И отвратителен, сумасшедший изверг, возомнивший себя святым Иосифом.

Ее внимание привлек какой-то шорох. Она сжалась, увидев, как Видегунд зажигает один факел за другим, втыкая их в расселины скал, пока все пространство подземной пещеры не наполнилось светом.

– Что ты собираешься делать? – испуганно спросила она.

Он оглянулся, улыбался гордо и счастливо.

– Я покажу вам. Я покажу истинный лик Мадонны.

И он сорвал дерюжное покрывало с неоконченной поделки.

Это была она сама. Небольшая, выполненная лишь наполовину, фигурка из светлого известняка. По пояс она была выточена с удивительным мастерством, а дальше исчезала в груде изломанного камня. У Эммы расширились глаза. Она была изображена нагой, с распущенными волосами и распростертыми руками. А на холодной белизне камня груди зигзаг – шрам после меча Рагнара. Откуда Видегунд мог знать о нем? Она сразу догадалась. Он видел ее купающейся у водопада Эльфов. И видел, чем она занималась с подошедшим Тьерри.

Она застонала, прикрыв глаза.

– О боже! Я ведь искала в тебе поддержку, Видегунд, после того, как обнаружила Тьерри… Ты же убил его…

– Убил, убил, убил! – закричал сумасшедший, вызвав ответ подземелья эхом. – Я не убивал, я защищал вас… Ограждал от этих потных тел, похотливых лобзаний! Тьерри, Бруно, Бальдерик…

– Бальдерика ты тоже?..

– Да!

Его опять стало трясти.

– Этот щенок… Как он смел! Даже Бруно был возмущен.

– Он ведь был совсем еще ребенком… – простонала Эмма.

– Он был развратником, осмелившимся на святотатство. На прикосновение к моей Мадонне. И я избавился от него. Меня бы никто не заподозрил. Даже вы. Пусть все думают, что это оборотень. Но отец Седулий велел мне закопать его…

– Седулий? – изумилась Эмма. – Он что, знал?!.

Она не находила слов, но Видегунд кивнул.