Далее он говорил о вещах, уже знакомых Эмме. Монах Гарен, потом Эрмоарда. Поначалу Видегунд страшился того, что делал, спешил к настоятелю на исповедь. Но уже убийство жены не вызвало в нем раскаяния. Он был убежден в своей особой миссии, и его исповедь больше походила на спор, где он защищал свои права. И Седулий ничего не мог с ним поделать. Как и не мог предать. А потом в Арденнах появилась она, и Видегунд снова словно обезумел. Он решил, что небо даровало ему встречу с истинной Богородицей, и Седулий сделал все, что мог, – он запретил Видегунду приближаться к ней, приказал оставить ее в покое.

– Мне удалось убедить его, но вы сами искали встреч с несчастным безумцем, вы были так добры и приветливы с ним, что даже мои увещевания перестали играть для моего несчастного сына роль. И я невольно ожидал беды.

Седулий глубоко вздохнул.

– Я понял, что случилось несчастье, еще когда пропал Тьерри. Еще до того, как вы его нашли. А потом несчастная, полудикая Ута… Видегунд, как и ранее, приходил ко мне на исповедь, но я видел, что он отнюдь не раскаивается в содеянном. Он не слушал моих увещеваний, более того, гневался в ответ на мои слова. Я совсем перестал быть авторитетом для него. Для него существовали только вы. И он гордился тем, что сделал, весь так и светился. И я брал его грех на себя, я молился, хотя и понимал, что дьявол завладел его душой. И я возненавидел вас.

Эмма молчала. Она не могла припомнить, чтобы открыто испытывала неприязнь со стороны Седулия, но именно тогда ощутила, что настоятель перестал оказывать ей поддержку, перестал помогать. По-видимому, он страстно желал, чтобы она уехала, но, связанный клятвой Эврару, вынужден был ее удерживать. В этом было даже своего рода благородство, хотя то, что Седулий недолюбливает ее, она поняла уже давно.

– А потом был Бальдерик, – поник головой Седулий. – И самое ужасное, что я невольно оказался втянутым в это преступление.

«Вы были втянуты в каждое из них», – хотела произнести Эмма, но смолчала. Слушала рассказ Седулия, как он возвращался в монастырь, когда к нему навстречу вышел Видегунд. Весь в крови. И он, настоятель монастыря, глава всех христиан округи, вынужден был вместе со своим безумным сыном скрывать его преступление. Видегунд кричал, что поступить так ему было велено свыше, а несчастный отец плакал и умолял уйти из этих мест.

Все было тщетно – Видегунд лишь обозлился. Седулию с трудом удалось уговорить его спрятать останки Бальдерика, чтобы избежать пересудов об оборотне. Но после этого Седулий слег. И она, та, которую он считал причиной всех бед, выхаживала его. А потом настал праздник безумной ночи. И он, Седулий, настоял, чтобы Видегунд покинул селение. Он видел, как следил Видегунд за Эммой и Бруно, и опасался наихудшего. Но Видегунд ушел, Эмма вела себя благоразумно, и имелось слишком много красавиц, желающих завлечь пылкого старосту в свои объятия. Казалось, ничто не предвещало беды, и настоятель со спокойным сердцем отслужил молебен в крипте церковной башни. И если бы бес не попутал Эмму, если бы она не пошла в лес…

– Замолчите! – не выдержала Эмма. – Вы теперь готовы обвинить меня во всем. В то время как вы были единственным, кто мог прекратить это варварство, эти убийства. Но видит Бог…

– О, молчите! Ради всех святых, молчите, – стонал настоятель. – Я знаю, что я проклят, я знаю…

Но Эмма не хотела его жалеть. Он выставлял Видегунда несчастной безумной жертвой, заблудшей душой, попавшей в сети дьявола, в то время как в данной ситуации жертвой была именно она.

– Но ведь Видегунд не тронул вас, – слабо возражал аббат. – Он даже согласился привести меня к вам.

– Ну и что из того? – не унималась Эмма. – Вы ведь не можете помочь мне. Вы уйдете, когда он вам прикажет. А я останусь здесь похороненной заживо. И как вы сможете жить после этого? Хотя что я спрашиваю? Смогли же вы уживаться с тем грузом преступлений, что хранили в себе столько времени. Сможете и теперь. Но знайте: пока я пленница горы – я денно и нощно буду проклинать вас и даже самого дьявола назову вашим именем!

Настоятель стонал, закрыв ладонями лицо.

– Я не могу тебе помочь, девочка. Иначе ты погубишь моего сына. Ты все расскажешь всем и особенно Эврару.

– Эврару? – не поняла Эмма.

– Да, да, ему. Он приехал в утро после Иоанновой ночи, когда всем стало ясно, что ты пропала. И он стал искать тебя. Он даже Видегунда в чем-то заподозрил, когда тот пришел исповедаться ко мне в Святой Губерт. Мне еле удалось отвлечь его от сына, и только, когда он собрал и повел людей искать тебя в лес, мы смогли уйти в гору. Ибо я хотел воочию убедиться, что с тобой ничего не случилось. И клянусь, Эмма, я надеюсь убедить Видегунда отпустить тебя. Если, конечно, ты пообещаешь мне скрыть тайну оборотня Арденн.

Эмма в упор глядела на настоятеля.

– А вы бы сами смогли вывести меня?

Он стер слезы дрожащей рукой. Стоял, отвернувшись, прикусив нижнюю губу, подбородок у него сильно дрожал.

– Если на то будет воля Всевышнего. Я незнаком с этими переходами, однако когда Видегунд вел меня, я считал каждый поворот пещеры. И мог бы попробовать.

– Мог? Да вы должны, просто обязаны! – Теперь она почти трясла его. – Вы поможете мне, Седулий. Я обещаю, что не разглашу тайну Видегунда, если он покинет эти места. Иначе Эврар сам поймет, в чем дело, и тогда вашему сыну несдобровать. Ведь Эврар – не то, что здешние дикие люди. Он всех видит насквозь.

Она была готова запугать Седулия. Готова была пообещать ему все, что угодно, только бы он вывел ее отсюда. Хотя бы попробовал, и она обещала, настаивала, доказывала, понимая, что другого шанса у нее может и не быть.

В конце концов настоятель уступил. Он зажег новый факел и нерешительно двинулся во мраке пещеры. Эмма ступала за ним как тень. Повороты, поблескивающие во мраке сталактиты, дважды они потревожили скопище летучих мышей, и те едва не загасили факел. Эмме было страшно. Она ненавидела мрак подземелий. Она любила солнце, ветер, жизнь… Только такой ненормальный, как Видегунд, мог восхищаться этим мраком.

– Отче, вы уверены, что мы верно идем? – порой спрашивала Эмма.

Он останавливался, что-то тихо считал. Потом двигался дальше. Одно было ясно – назад они уже не могут вернуться.

– Здесь! – вдруг воскликнул Седулий. – Хвала святому Губерту! Мы не ошиблись.

Он вдруг повернулся к Эмме. Она же вглядывалась в проход за его спиной, требовала идти дальше. Но он вдруг стал вновь напоминать ей про обещание не выдавать Видегунда. Конечно, его сын для него важнее всего. Она опять стала обещать. Да, о да, конечно. Она не забыла еще, как Видегунд притащил в усадьбу медведя, когда ее Герлок болела. И если Видегунд уйдет…

– Он уйдет, – согласился Седулий. – Я уговорю его. У меня еще есть власть над ним.

Эмма в этом сомневалась. Но сейчас главное – выбраться к людям. Ее злила задержка аббата.

Наконец он вывел ее через узкий проход к реке под горой. Эмма едва не заплакала от радости. Теперь она могла выбраться и сама. И она спешила. Узкий карниз вдоль стены был скользким от ила, но ее расширившиеся от темноты зрачки позволили разобрать, где удобнее ставить ногу, и она пробивалась вдоль воды, цепляясь за выступы. Седулий еле поспевал за ней. Свет его факела отражался от воды и лучистым сиянием ложился на свод гигантской каменной арки, к которой она стремилась. За ней будет обломок скалы, торчащий из воды. А дальше проход прямиком выведет ее в долину Белого Колодца.

Эмма почти интуитивно выбрала направление, зная, что этот путь короче. К свету. К жизни. Она спешила, почти не отвечая на слова семенившего следом Седулия, опять-таки напоминавшего ей об обещании хранить тайну Видегунда. И лишь когда он издал испуганный возглас, она оглянулась. Похолодела.

Видегунд!

Он торопливо плыл к ним в плоскодонке, с силой отталкиваясь шестом. Слабый факел горел на носу его лодки, и в его отблесках отчетливо было видно бледное напряженное лицо Видегунда. Он спешил, даже не сбрасывал упавшие на лицо растрепанные белые волосы. Светлый эльф, оборотень, безумец. Сейчас его тонкий силуэт напомнил Эмме бесплотный призрак мрака. Но бесплотным он не был. В том, как он сильно упирался шестом, толкая лодку, чувствовалась сила. Сила убийцы, в ярости разрывавшего тела людей тупым зубилом.

Эмма закричала.

Эхо разнесло ее крик под сводом тысячью голосов. И в следующий миг она кинулась прочь, поскальзываясь, цепляясь за камень, обдирая в кровь руки.

Видегунд настиг ее скорей, чем она ожидала. Нос плоскодонки уже царапал камень карниза, когда Видегунд шагнул к ней, раскачивая лодку. И тогда она стала обороняться, размахивать руками, визжать, толкать его. Он словно не ожидал столь отчаянного сопротивления. Оно даже на миг отрезвило его.

– Почему вы бежите? Вы же дали согласие! Я ведь буду оберегать вас и сделаю статую Мадонны, которая поразит мир. Не плачьте, говорю вам!

Она и не заметила, когда разрыдалась от страха и отчаяния. Он удивленно глядел на нее. Но Эмма с ужасом видела, как его стало трясти неестественной дрожью. Он протянул к ней руки, глядел на нее, и она словно бы приросла к месту. Просила умоляюще, твердя:

– Не надо, не надо, не надо…

В тот миг рядом оказался Седулий. Загородил ее.

– Я умоляю тебя, Видегунд, мальчик мой… Отпусти сию женщину. Она не святая, она – человек, которому нужно солнце. Ради Господа, принявшего муки за всех нас, заклинаю…

Он не договорил, когда Видегунд вдруг закричал не своим голосом:

– Это все ты! Ты! Я ведь все объяснил ей. Она меня поняла. А ты… Ненавижу!

Он вдруг схватил Седулия за рукав ризы, рванул. На узком карнизе было мало места. Аббат потерял равновесие, стал падать, инстинктивно хватаясь за руки Видегунда.

Упавший факел лежал на самой кромке карниза, слабо мигая, и трещал от влаги. И при этом свете Эмма видела, как падающее тело Седулия качнуло Видегунда, и тот тоже, потеряв равновесие и опрокинув лодку, вслед за аббатом упал в черную воду подземной реки. На какой-то миг они оба исчезли. Потом на поверхности показался Видегунд и совсем недалеко от него – Седулий. Аббат шумно барахтался, поднимая брызги и ловя ртом воздух. И Видегунд поплыл к нему.

В следующее мгновение Эмма не поверила своим глазам. Пальцы Видегунда сошлись на горле отца, и они оба вновь исчезли под водой.

Света было недостаточно, но она все же смутно видела, как они всплыли вновь, но сумасшедший, навалясь всем телом, вновь увлек вырывающегося настоятеля под воду. Это было невероятно – он топил его! Сын убивал своего отца!

– Нет! – закричала она и, едва ли осознавая, что делает, кинулась в воду.

Вода была ледяной, сковывающей все члены. Она вынырнула, оглядываясь. Услышав у поваленной скалы плеск воды, поплыла туда.

– Остановись, Видегунд! Не смей. Он же твой отец!

В странном, неестественном полумраке подземелья она еле различала их. Потом услышала сдавленный крик захлебывавшегося водой Седулия. А потом стало тихо. Они исчезли, их не было. Факел, вспыхнув последний раз, угас. Она осталась в темноте, но видела. В мертвенном зеленом сумраке подземелья видела, что ни Видегунда, ни Седулия нет на поверхности. Где-то забулькала вода, но она не могла понять, где. Плавала, пока не заледенела совсем. И тогда ее обуял страх. Она торопливо поплыла назад к карнизу, ей было страшно, она торопилась взобраться на него, но оскальзывалась, цепляясь за мокрые выступы. Ей все же удалось ухватиться за камень, когда сзади раздался плеск.

Она оглянулась. Видегунд, тяжело дыша, держался на воде, глядя в ее сторону. Седулия нигде не было видно. Лицо же убийцы, освещенное откуда-то возникшим неровным светом, бледное, с прилипшими к лицу прядями, было повернуто к ней. И было ужасно. Эмма и вообразить не могла, сколь ужасными могут быть эти идеальные черты.

Он медленно поплыл к ней. Глядел на нее странным, нечеловеческим взглядом. Она ни на миг не сомневалась, что он сейчас убьет ее. Хотела кричать, но не издавала ни звука. Огонь светил все ярче, она видела его блики на воде, и ей казалось, что адово пламя освещает плывущего к ней демона.

А потом что-то случилось. Какое-то движение, блики на воде заметались, отбрасывая отблески на мрак подземелья. И Эмма увидела, как что-то мелькнуло в воздухе, врезалось в лоб Видегунда. Двойной топор-франческа. И, как от толчка, тело безумца откинулось назад и какое-то время еще судорожно дергалось, разбрызгивая воду, а потом медленно и плавно исчезло в ее глубине. Пошли круги, и вода стала успокаиваться, искрясь бликами огня.

– Такой топор пришлось потерять – чертово семя! – услышала она над собой знакомый голос.

Эмма медленно повернулась. Эврар.

Он склонился к ней. Его большой факел трещал и чадил в сыром воздухе подземелья. Мелит протянул к ней руку.

– Ну же, хватайся.

Он вытащил ее, и она припала к его плечу. Дрожала в мокрой одежде. И еще от неожиданной слабости после пережитого. Твердила: