И у Ратбода даже была кандидатура на этот пост – Рикуин Верденский, глава арденнского рода, человек могущественный, пользующийся уважением в среде лотарингской знати и вполне заслуживающий принять из рук Ренье герцогскую корону.

И Ратбод развил лихорадочную деятельность. Пока знаменитые доктора колдовали над полуживым Ренье, пускали ему кровь, пичкали травяными настоями, а все церкви герцогства денно и нощно молились за жизнь герцога, канцлер рассылал повсюду гонцов, вел переговоры, запугивал, задабривал, одаривал. И он молил о чуде, молил, чтобы Длинная Шея выжил или продержался до тех пор, пока не будет решен вопрос с управлением герцогства. И, видимо, молитвы достойного прелата были услышаны, ибо уже в конце февраля стало ясно, что кризис у Ренье миновал.

Весна настала ранняя, и хотя постоянно шли дожди, Ренье полюбил сидеть в кресле на открытой галерее замка, смотреть, как медленно текут воды серой ленты Мааса.

– Вы еще поборетесь, мессир, – убеждал его Ратбод, хотя, глядя на укутанные в меха мощи, прикидывал в уме, сколько еще протянет эта живая развалина.

За два месяца болезни Ренье заметно изменился, стал похож на глубокого старца, абсолютно облысевшего, с выпавшими зубами и запавшим ртом. И хотя сердце его начало работать без перебоев и он даже пытался шевелить онемевшей рукой, но лицо его по-прежнему оставалось перекошенным, говорил он невнятно, и с неподвижно опущенного уголка рта то и дело стекала слюна, которую бережно вытирал приставленный по уходу за Ренье домашний раб.

И тем не менее Ратбод твердил:

– Вам нужен покой, хороший уход и легкая, сытная пища. И вы оправитесь. Ваша рука уже действует, скоро оживет и нога. Вы начнете двигаться. И жизнь вернется к вам: ваш гороскоп говорит, что в ближайшее время вам ничто не угрожает, а значит, с божьей помощью вы пойдете на поправку.

От этих разговоров Ренье приходил в прекрасное расположение духа. Ратбод в расшитой жемчугом сутане и опушенной куничьим мехом плоской шапочке сидел подле Ренье. Несмотря на мягкость мартовского солнца, пот градом катился с его лица, ткань сутаны натягивалась на распухшем, как опара, брюхе. Трудно было поверить, что в этом неповоротливом человеке таилось столько энергии, и тем не менее именно неуемная энергия действовала на Ренье благотворно, заставляла волноваться, интересоваться делами, чувствовать себя живым и нужным. Он с охотой ставил свою печать под протягиваемыми Ратбодом свитками документов, он даже полюбил это занятие, оно позволяло ему по-прежнему чувствовать себя значимым и великим. И он проглядывал свитки, вникал во все дела, просматривал счета.

Порой Ратбод заговаривал с ним о Гизельберте. Тот опять вызвал неудовольствие лотарингцев, проведя Рождество при дворе Генриха Птицелова. И те из соотечественников, которые признали власть франкского Карла – а их большинство, – тревожатся, к чему приведет явная симпатия сына Ренье к германскому двору.

Длинная Шея понимал, куда клонит Ратбод. Гизельберт – его единственный законный сын. Наследник. И если он откажется присягнуть Каролингу и решит пойти на союз с германцами – это может вызвать войну между Германией и Францией, что будет означать и раздел Лотарингии. А ведь он, Ренье, потратил целую жизнь, чтобы сохранить за собой и своими потомками эти земли.

– Гизельберт еще не прибыл?

Обычный вопрос герцога, заданный без интереса. Ренье и хотел, и не хотел видеть сына. Отцовских чувств к Гизельберту он не испытывал, но разум говорил: это единственный наследник.

Ратбод улыбался сладко, но в заплывших жиром глазках прятался недобрый огонек.

– Увы, мессир. Гизельберт – скверный юноша, недостойный такого отца, как вы. – Он говорил без обиняков. Знал, что Ренье это не заденет. – Мы уже неоднократно посылали за ним. Но он остается в своем городе Меце, куда созвал своих сторонников. Видимо, Гизельберт только и ждет известия о вашей кончине, когда сможет надеть на чело герцогский обруч Лотарингии.

Подвижная половина лица Ренье начинала скалиться.

– Пес. Волчонок. Прокляну!..

От ярости он пускал струйку слюны, от которой на его плече образовалось влажное пятно. Раб спешил ее промакнуть, но Ренье даже не замечал этого, погруженный в свои мысли.

Он никогда не любил сына, вернее, почти не знал. С детства мальчик рос у чужих людей, и Ренье не интересовался ребенком. Пока тот не стал достаточно взрослым, чтобы начать открыто выражать неповиновение родителю. Мать его, тихая герцогиня Альбрада, уже умерла, и дерзкий мальчишка словно стремился напомнить Ренье, что он хоть перед кем-то в этом мире имеет обязанности. И как ни странно, поначалу это даже импонировало Ренье. В Гизельберте были сила, дерзость, упорство. Но Гизельберт словно поставил своей целью приносить неприятности отцу. Раньше Ренье не раз говаривал, что лишит сына наследства, что никогда не отдаст ему короны с таким трудом добытого герцогства. И был искренен как в этом желании, так и в неприязни к сыну. Но все же сейчас он отчаянно хотел, чтобы именно он, продолжатель его рода, остался его наследником. И именно об этом он тоскливо говорил канцлеру. Знать, что Лотарингия останется его потомству, для Ренье было неимоверно важно.

– Король Карл скорее поддержит другую кандидатуру, – осторожно замечал Ратбод. – Кандидатуру Рикуина Верденского – умного и осторожного политика и преданного Франции человека. Да и многие из лотарингской знати готовы присягнуть ему.

Ренье понимал, что это был бы наилучший выход, но мрачнел.

– Рикуин из Арденнского рода ни на йоту не связан со мной. А я желал бы передать власть своему потомку.

Ратбод по-прежнему сидел, развалясь в кресле подле герцога, и как бы лениво, но на самом деле очень зорко следил за выражением глаз герцога.

– Если дело только в этом, то Рикуин из Вердена вам вполне может подойти.

Ренье чуть приподнимал правую, вновь начавшую жить руку, что было свидетельством его неимоверного волнения.

Тогда канцлер, сладко улыбаясь, пояснял:

– У Рикуина есть сын – шестилетний Оттон. Если обручить его с вашей дочерью от второго брака, то Рикуин до их совершеннолетия может быть регентом. Но уж ваш внук от этого союза будет законным правителем и даст Лотарингии продление вашего рода.

Ренье не удивило, откуда Ратбод Трирский знает, что у него есть дочь. Канцлер всегда знал все. Да разве недавно он сам не настаивал на возвращении Эммы с дочерью? То, что у него есть еще и дочь, вдруг стало неимоверно важным для Ренье, и он даже стал сожалеть, что столь долго скрывал этот факт от подданных. Воистину – выживет он или умрет, – но ему следует исправить эту ошибку. О его жене никто уже не упоминает как о бывшей наложнице Роллона. Даже сам Карл, узнав, что с ее помощью в Лотарингии может править Рикуин, а не Гизельберт, поспешит признать ее. Ах, если бы ранее… Но сейчас, когда Ренье столь слаб и наполовину труп, он уже не помышлял, как ранее, о короне. А вот дочь…

Ренье вспомнил, как его палатин Эврар Меченый поведал, что Эмма родила ему дочь. Тогда его это не взволновало, хотя он почувствовал, что не такой уж и старик, раз произвел новое потомство. А Эврар глядел на него так, словно только и ждал приказа привезти рыжую Эмму и ее дочь. Дочь… Если бы у этой девки был сын, тогда бы он подумал. Дочь же тогда его не устраивала. Зато теперь, кажется, это был наилучший способ поквитаться за все с непокорным Гизельбертом.

– Адель, – вдруг произнес он, скривив рот и вновь пуская слюну. – Мне сказали, что Эмма дала ей имя Адель.

Он сам удивился, что вспомнил это. Но вот куда он велел услать жену и дочь, решительно не мог припомнить.

– Надо спросить об этом Эврара, – задумчиво пробормотал он.

Ратбод нахмурился. Нет, решительно этот полупарализованный старик совсем не похож на того Ренье с жизненной волей и быстрой памятью, которого он знал.

– Мессир, вы забываете, что палатина Эврара давно нет в вашем окружении.

Ренье кивнул. Да, именно так. Но вспомнил об этом как о чем-то незначительном. И тем не менее Ратбод стал настаивать, чтобы Ренье припомнил, где может быть Меченый. Тщетно. Ренье, столь прекрасно знавший свои земли и каждого, кто владел ими, решительно не мог пояснить, куда мог деваться его мелит. Разве что… Ратбод весь так и напрягся от напряжения. Разве что у него оставался небольшой рудник где-то в Арденнском лесу.

Ратбод уныло поглядел вдаль. Намюр называли «воротами в Арденны». Он располагался как раз на границе, где низменности Северной Лотарингии переходят к отрогам Арденнского плоскогорья. Арденнский лес! Он тянется едва ли не от Парижа и Суассона до берегов Рейна. Самый большой лес Европы. И найти в нем изгнанного солдата Эврара, единственного, кто мог сообщить о местопребывании дочери Ренье, было фактически невозможно. Ратбод на какой-то миг подумал о побочных детях герцога. Их было довольно много, но не от благородных женщин.

Ренье никогда не интересовался своими бастардами, да и рядом с законнорожденным Гизельбертом они не представляли особой ценности. Как и рядом с дочерью от законного брака с племянницей Каролинга. Карл Простоватый теперь, безусловно, поддержал бы ее права, особенно когда маленькой Адели мог противостоять лишь мятежный Гизельберт.

Хотя Гизельберт – хитрый плут, он может окрутить и Карла, поклявшись в своей верности, как уже сделал это, чтобы получить грамоту на владение Мецем. Для этого не побрезговал залезть в постель чувствительного к красивым мальчикам Карла. И тот, вопреки воле Ренье, отдал ему город. И был столь очарован Гизельбертом, что даже когда узнал, что тот ездил на коронацию Генриха Птицелова, не желал в это верить. Но факт есть факт. Гизельберт тонко и умело сумел заручиться поддержкой двух королей – саксонского Генриха и Карла Каролинга.

Возможно, в этом был свой расчет, но для Ратбода, столь долго поддерживающего Ренье против его сына, приход Гизельберта к власти мог означать одно – крах, лишение всего, даже жизни. Поэтому он решил во что бы то ни стало разыскать вторую жену Ренье с дочерью, заручиться поддержкой графа Верденского и добиться официального назначения дочери Ренье наследницей.

И Ратбод не медлил. Пока Ренье отходил после постигшего его удара, он разослал людей по всем землям Лотарингии, по всем городам, аббатствам с целью найти следы исчезнувшей герцогини. Послал людей и во Францию ко дворам Карла и Роберта Парижского, предварительно договорившись об их официальном признании Эммы как франкской принцессы и родственницы сиих вельможных особ. Ее кругом искали, и стоило бы ей только появиться… Но ее не было.

Ратбод даже засылал людей в Нормандию. Вести оттуда удивили его. Оказывается, не только в Лотарингии хотели найти пропавшую дочь Эда. Герцог Нормандский Роллон также разыскивал ее. Рикуин поинтересовался причинами этого. Ведь Роллон долгое время спокойно уживался со своей христианской женой, принцессой Гизеллой. Но на деле все оказалось не так уж и хорошо. Да, Гизелла жила в роскоши и в почете в руанском дворце, однако Роллон был к ней безразличен. Она тихо существовала в закрытых покоях, проводя время в постах и молитвах.

Роллон почти не посещал ее, и лишь когда на торжественных приемах или молебнах присутствие герцогини было необходимо, она появлялась из тиши дворцовых покоев, робкая, стеснительная, несчастная от того, что оказывалась на виду у всех. Мужа она явно боялась, хотя никто не мог припомнить, чтобы он был груб или непочтителен с ней.

Пока не разразился скандал. Дело в том, что ее отец Карл то и дело посылал к Гизелле небольшие посольства. Внешне это выглядело совсем невинно, однако вскоре Роллон стал замечать, что «гости» его супруги шныряют повсюду, что-то выведывают, а потом надолго закрываются в покоях герцогини. Тогда он приставил к жене соглядатаев, и те выявили, что Гизелла, по сути, покровительствовала шпионам короля Карла. Их поймали с неопровержимыми доказательствами и тут же отправили в пыточную камеру, где те на дыбе признались, что следили за Роллоном, узнавали его планы, даже воровали чертежи строящихся на границе крепостей.

Участь этих двоих была предрешена. Их предали жестокой казни, причем Роллон заставил присутствовать при этом Гизеллу, после чего сослал ее в отдаленный монастырь. Карл Простоватый, поняв, что пойман с поличным, даже не решился вступиться за дочь, а единственный человек, который бы мог постоять за герцогиню, епископ Франкон, к тому времени уже умер. Новый же глава Руанской епархии, некий Гунхард, не имел в глазах правителя той силы, чтобы прислушаться к его мнению, и несчастная Гизелла осталась в монастыре.

Правда, ненадолго. Потрясение, которое она пережила, оказалось для слабой принцессы не по силам, и она умерла менее чем через полгода после ссылки. Роллон не тосковал о ней. К его услугам всегда было много красивых женщин Нормандии, и он поначалу развлекался с ними, пока вдруг не затосковал, не услал всех и не занялся поисками Птички из Байе. Наверняка его люди тоже разыскивают ее в Лотарингии, и чем скорее он, Ратбод, ее найдет, тем лучше. Ему бы не хотелось, чтобы Роллон перешел им дорогу. Ведь хоть он и крещен, но в душе-то еще слишком варвар, чтобы не побояться увезти у Ренье законную супругу. Ведь в конце концов она мать его наследника Гийома. И к тому же она что-то значит для Роллона, раз он не забыл ее за столько лет.