Луна светит прямо на заднюю веранду, освещает выход. Тем путем не уйти. А что до передней веранды… через которую явился Джек Смит… рядом с ней есть небольшие заросли олеандра и гибискуса. А потом — только сад.

Храбрость Денни испарилась при одной мысли о тенях в саду, огромной луне, освещающей открытые участки между деревьями, звенящей вокруг дома тишине… и неусыпном черном оке ружья.

«Не такая уж я и храбрая, — подумала она. — Даже сбежать не могу решиться. Утром… завтра. Тогда будет легче подобраться к бушу, а там посмотрим…»

Она закрывала двери, а сама раздумывала, можно ли выстрелом из ружья выбить замок. Хотя… если ружье не справится, в сарае есть три топора. Но для чего ему могут понадобиться все три, она не представляла. Одного вполне достаточно, зачем ему три? Денни вздрогнула. И вдруг ей стало плохо. Сердце ее уже так давно билось, словно овечий хвостик, что она начала привыкать к этому ритму и считать его нормальным. И вот теперь ей стало плохо.

Она взяла легкое одеяло из спальни и улеглась на диване в гостиной, которая на своем веку почти не видала гостей. Бог знает отчего ей казалось, что тут она будет в большей безопасности. На кухне лечь негде, если только на полу… а в спальне ей ложиться не хотелось. В спальне может случиться все, что угодно. Это место как бы приглашает к такому, о чем Денни даже думать не хотелось.

Она лежала на диване, полностью одетая, и прислушивалась к тишине.

Время от времени раздавался треск или скрип: это дом отдавал прохладной ночи жаркое тепло дня. Денни тысячи раз слышала эти звуки и никогда не обращала на них внимания, но сегодня ночью постоянно вздрагивала. Она была совсем одна на ферме, а снаружи ее ждал убийца с ружьем.

Денни снова накрыла волна ужаса, как это случалось уже не раз после появления на пороге Джека Смита. Она принялась размышлять над тем, что он рассказал. Его отчим вызывал у нее отвращение, впрочем, как и школьные учителя, и офицеры колонии для малолетних преступников, и мальчишки, которые обзывали его гомиком, чудиком, дамочкой. В сердце Денни закипало негодование, замешанное на жалости. Она стала думать о том, что сделала бы для него, будь он ее сыном, а не той бабы с куриными мозгами.

И с этими мыслями о Джеке Смите, милом мальчике, Денни заснула. Жалость, нежданно-негаданно прокравшаяся в ее сердце, вытеснила страх.

С утра Денни никак не могла взять в толк, что она делает на диване в душной гостиной. «Господи! — содрогнулась она, рывком сбросила с себя одеяло и резко села. — Я же проспала! В саду всю ночь вода текла. И дел столько…» Воспоминание о Джеке Смите ворвалось в память вместе с приступом страха. «Подумаю о нем попозже», — вздохнула девушка.

Она мигом отперла все двери и бросилась в ванную. Умылась, подкрасила губы перед маленьким зеркальцем на крышке висящего на стене небольшого ящичка с косметикой. Пробежалась расческой по волосам. Принимать душ и переодеваться времени не было. Ее ждали голодные звери. Нежные папоротники умирали от жажды в лучах раскаленного солнца. И еще абрикосы, персики, помидоры — надо успеть собрать спелые плоды, пока солнце не загубило их… Рона страдает от распирающего вымя молока, лошади беспокоятся, куры несутся…

Мысленно составляя список предстоящих дел, Денни выгребла золу из печки и разожгла огонь. Налила воды в чайник, поставила его кипятиться, а сама отправилась на заднюю веранду. Сбежала вниз по ступенькам и понеслась по засыпанной гравием дорожке за кормом для Роны и лошадок. Куриный корм надо поставить на плиту, подогреть немного, куры пока подождут.

Она взяла ведерко, подоила Рону и пустила ее пастись. Собрала яйца в курятнике, отнесла их в сарай, проштамповала, уложила в поддоны из папье-маше, поддоны — в коробки, коробки — в брезентовый охладитель под скамейкой. Можно брать и везти на рынок. Время летело стрелой, но Денни успела собрать помидоры с двух грядок, попить чаю и снять с плиты корм для кур. Птицы подняли такой шум, что он и мертвого поднял бы.

Про Джека Смита она почти не вспоминала — некогда, надо было сделать работу за троих: свою, и ту, которую обычно выполняли Макмулленз с женой. И большую часть надо успеть закончить до того, как солнце испепелит дневной урожай.

Где он? В саду? В буше?

Волноваться нельзя. Нельзя, и все тут. Слишком много надо успеть сделать. Нет ничего важнее фермы, ее любимой фермы, ее детища, которое она взрастила, подняла из этой прожженной солнцем земли, когда все вокруг — да, да, все, включая мать и четырех сестер, не говоря уж о бывших сослуживцах-журналистах, — все утверждали, что это нереально. В один голос повторяли, что она сошла с ума, что она безответственная. Говорили, что скоро ей все это наскучит, что работа доконает ее. Дали ей год, потом два. Прошло уже шесть лет, и Денни знала, что ни за что на свете не покинет свою ферму.

Все считали, что она пытается таким образом отгородиться от действительности, сбежать от самой себя, от памяти о своем кратковременном браке, скоропостижно закончившемся со смертью Джона. Все твердили, что она понятия не имеет, что такое физический труд. Монтгомери всегда головами работали, а не руками. Все утверждали, что это слишком тяжелая работа, даже для мужчины.

Говорили все что угодно, кроме одного: что она прирастет к этой земле душой и справится.

Денни хотела показать им, на что способна. Как Джек Смит, который сгибал пальцами бутылочные пробки и гнул монеты крепкими зубами. Он доказывал, что умеет нечто такое, что достойно восхищения и уважения… Ей, как и Джеку Смиту, было знакомо чувство несправедливости из-за того, что никто в тебя не верит. Ни один человек…

«Но ведь он убил ту женщину…». Денни резко остановилась на полпути от молодого абрикосового деревца к коробкам, в которые укладывала собранные фрукты. «Он и впрямь убил ее, иначе зачем бы полиция стала гоняться за ним? И что это за разговоры о брате-близнеце? Есть ли он на самом деле? Не мог ли он, этот его брат, совершить все те чудовищные вещи, о которых говорил Джек? И не покрывал ли он брата, направляя погоню по ложному следу?» Денни отправила в рот абрикос, принялась жевать, не чувствуя вкуса, и покачала головой. Слишком уж легкое объяснение. Просто ей бы очень этого хотелось, вот и все.

Но отделаться от этой мысли девушка не могла. Она остановилась и огляделась. Где он? Наблюдает ли за ней? Или спит?

Если она покинет ферму прямо сейчас, то потеряет часть урожая, но что значат фрукты и овощи по сравнению с шансом остаться в живых? Если она пойдет к бушу…

Надо обставить это как-то на случай, если он наблюдает за ней. Можно притвориться, что она собирает кору. Кора ей нужна для подвесных корзинок, в которых растут папоротники. Она возьмет проволочные каркасы и отнесет их к бревну, лежащему у самой кромки буша. Начнет обдирать кору и плести корзинки, протаскивать кусочки меж проволочных прутьев. И он увидит, насколько безобидно ее занятие. А она станет подбираться все ближе и ближе к опушке. Это намного безопаснее, чем бежать ночью, в темноте. Любому ясно.

И потом она рванет в буш…

Денни даже не пыталась разобраться в своем отношении к Джеку Смиту. Когда он вызывал в ней сочувствие, жалость перекрывала все остальные эмоции. Когда она возмущалась его поведением, жалость пропадала бесследно. Когда вспоминала, что он убийца и способен убить еще раз, ей становилось страшно, и она пыталась выстроить план побега.

Господи, да она, видно, совсем спятила! Как она только могла сидеть с ним за одним столом, курить и распивать чаи! Он же в любой момент мог кинуться на нее, изнасиловать и убить.

Слово «изнасиловать» окончательно выбило Денни из колеи.

Способен ли он изнасиловать женщину? Странный он какой-то или ей показалось? Школьные товарищи дразнили его педиком. Не за дело ли? Не потому ли он выглядел так юно, так беззащитно? И еще эти белокурые локоны… полные губки, примесь страха в глазах… А как же та женщина? За что он убил ее? Было ли это преступлением на почве безудержной страсти?

Денни приготовила еще чаю, потушила огонь в плите и прибралась в доме, как всегда делала перед отъездом — на случай, если сестры нагрянут с неожиданным визитом. Увидев бардак, они непременно скажут, печально качая головой: «Конечно, Денни никогда не была способна поддерживать порядок. Хозяйка из нее никудышная». Денни изучила их назубок. Она знала, что не успеют они переступить порог ее дома, как вспомнят, что их ждут неотложные дела. Приедут, проглотят чашку чаю, попросят сигарет, если не захватили с собой, или одолжат ей, если у нее кончились, и вздохнут: «Извини, остаться не могу, милая. Просто хотелось проведать тебя, поглядеть, как ты тут».

И все же они иногда приезжали — переживали за нее, ведь она совсем одна, в буше! Они и вправду были добрыми. И хотели как лучше. Стали бы ухаживать за ней, заболей она. Размышляя о сестрах, Денни представляла их как наяву: вот Теодора в очках классной дамы, Викки с модной прической и в стильном платье, Мэри с ее практичными советами о легальных способах вложения денег, Джерри, которая умеет посмеяться от души…

Денни выпила чаю и еще раз обошла дом. В горле ее стоял ком, когда она мысленно прощалась с сестрами и родным кровом. Она чувствовала себя человеком, который отправляется в долгое путешествие к неведомым землям и не знает, вернется ли назад. Даже богатое воображение отказывало ей, когда она начинала думать об этом путешествии, иначе ей пришлось бы представить, как она бежит по лесу, а в спину ей впивается дробь.

Нет, она должна обдумать все спокойно, без спешки, как умные преступники в бегах. Денни всегда сочувствовала им в глубине душе. Ее восхищали храбрость, с которой они переносят нужду, и искусство скрываться от погони. А в основе всего — мечта о независимости. От чего и от кого? От жизни в Доме священника? От отца с тяжелой прогулочной тростью?

Или всему виной железные решетки железной кроватки, в которой одна за одной росли все ее сестры и она сама? Или это в ней говорили ирландские корни, а ирландцы, как выражался ее самокритичный отец, «в принципе правительство презирали»?

Или она была шальной сумасбродкой, опасной для общества?

Денни вздрогнула. Так или иначе, действовала она всегда импульсивно, и благоразумие не могло ее остановить. Что стоит голос разума, когда к нему никто не прислушивается?

Итак, Денни продолжала рассуждать как могла.

К примеру, она не станет запирать двери, когда выйдет. Тогда Джек Смит, если он действительно наблюдает за ней из сада или из буша, не догадается о ее намерениях. Она наденет старую соломенную шляпу с дыркой. У нее всегда волосы высовываются через эту дыру.

Перед побегом надо хорошенько подкрепиться, с собой она ничего не возьмет. И попить тоже. Она побежит через буш к ближайшим соседям, тем, что живут на юге. Жестокие дикари, они морят голодом своих собак, дают им только хлебные корки да ливерную колбасу. Ну ничего, придется им разок потерпеть ее, а ей — смириться с ними. Она может отводить в сторону взгляд каждый раз, когда собака — кожа да кости — будет подходить к ней, и тайком покормить, когда придет время садиться за стол. А если пес залает или зарычит на нее, вообще хорошо. Тогда даже не придется его жалеть. Денни терпеть не могла собак, которые рычат. Если подумать, так это черная неблагодарность — ведь они живут за счет людей.

«Все считают, что у меня куриные мозги. Но я хитрая», — думала Денни, выходя из кухни. Она прикрыла за собой дверь, вышла на улицу и обогнула веранду.

Именно здесь, в тенечке, стояли целые батареи папоротника и другие цветы. На листочках все еще мерцали капельки воды, земля была влажная, черная.

На Рождество цветы в горшках шли на рынке нарасхват. И все же у Денни всегда сердце кровью обливалось, когда приходилось расставаться даже с одним, не говоря уже о нескольких дюжинах цветков. Она попрощалась со своими малышами, как за несколько минут до этого прощалась с комнатами и мысленными образами сестер, которые изредка сиживали в них.

— Полью-ка я вас еще разок, — сказала она цветочкам. — Вдруг меня долго не будет… а денек предстоит жаркий. — И поправила сама себя: — Да какой там предстоит, уже печет как в аду! — Денни вернулась к веранде и поглядела на термометр: тридцать восемь градусов. А ведь еще одиннадцати нет! Восточный ветер колыхал вершины деревьев буша. К полудню до сорока пяти дотянет.

Денни пошла к крану, расположенному рядом с сараем из оцинкованного железа, где хранился инвентарь. Прокладка поизносилась, и каждый раз, когда она пользовалась краном, по шлангу стекала тонкая струйка воды и на земле образовывалась лужица. Денни поглядела на эту лужицу и почувствовала себя виноватой. Вот сейчас она добавит к ней еще. Вода поступала из резервуара в южной части дома и была на вес золота.