Мне почти почудилось, что я родом отсюда, потому что тоже блюла эти традиции, а значит, и эти люди тоже мне близки. Но «Золотые двери» были мне чужды, и в любом случае намерение примкнуть к этой семье не было моей истинной целью. Моя цель – разговор с Эдвардом Барбанелом. Хочу узнать, не поделится ли он письмами моей бабушки, знал ли он о каких-нибудь записях, касающихся ее прошлого. Хочу спросить про ожерелье, пока есть такая возможность.

Я встала у Ноя за спиной.

– Тебя когда-нибудь волновало, что двери-то на самом деле не золотые?

Он повернулся и улыбнулся мне радостной, блаженной улыбкой.

– Привет.

– Привет.

– На самом деле стихотворение даже не заканчивалось золотыми дверями. Там было: «Я освещу им путь к двери золотой!»

– Выходит, все ошиблись.

– Типа того.

– Однажды мы пытались раскрасить двери, – сказал сидящий напротив парень. Наверное, кузен. – Не очень удачно.

– Они делали это моим лаком для ногтей, – добавила девушка. – Я предупреждала, что затея дурацкая.

– В лаке были золотистые блестки, – сказал Ной. – Они решили, что это будет не так заметно.

– Увы, – ответила девушка.

Все улыбнулись мне, и я улыбнулась в ответ, а потом показала на стул рядом с Ноем.

– Не возражаешь?

– Я приберег место для тебя, так что да. – Он повернулся к остальным. – Это Эбби.

– Эбби, – наклонился вперед парень по другую сторону от Ноя. Глаза у него были густо подведены, волосы зеленые, а сам выглядел на несколько лет нас старше. – Знаменитая Эбби.

– Знаменитая? – сев, я с опаской глянула на Ноя. – Мне стоит волноваться?

– А может, нам стоит? – бросил парень с зелеными волосами. – Слышал, ты шантажистка.

Я пнула под столом Ноя.

– Ауч, – сдержанно отреагировал Ной. – Это Джеремайя. Наши мамы были соседками по комнате, когда учились в магистратуре.

– Всегда приятно познакомиться с товарищем по преступлениям. – Джеремайя пожал мне руку, а потом повернулся к Ною.

– Родительская фабрика слухов утверждает, что это Гарвард.

Ной кивнул.

– Жаль, что ты не смог поступить в Йель.

– Да пошел ты, – со смешком ответил Ной.

Я никогда еще не видела Ноя таким расслабленным, и страшно обрадовалась, что мне дозволено примкнуть к его кругу друзей. Я не могла перестать улыбаться. Мне нравились эти ребята. Они слушали и смеялись во время разговора. Они были умными, забавными и внимательными. Я хотела быть вместе с ними. Хотела, чтобы это был мой дом.

– Итак, всем внимание! – окликнула мать Ноя из-за стола для взрослых. – Готовы?

Все стихли. За нашим столиком кузина Ноя, Шира, встала и взяла спички. Когда солнце стало заходить, мы зажгли свечи и пропели молитвы, и чувство общности еще крепче укоренилось. «Baruch atah Adonai, – зачитали мы. – Eloheinu Melekh ha’olam, asher kid’shanu b’mitzvotav, v’tzivanu l’hadlik ner shel Shabbat». Это были знакомые мне слова, которые я произносила еще до того, как научилась их понимать: зажженные свечи, разлитое вино, разорванная хала.

Но какими бы знакомыми они ни были, каким бы непринужденным ни казался этот вечер, в «Золотых дверях» я по-прежнему оставалась чужаком. Я то и дело поглядывала на родителей Ноя, на его бабушку и дедушку и не раз ловила на себе их взгляды: недоверчивые, недоумевающие, настороженные. Но самое ужасное, что Эдвард и Хелен вообще друг на друга не смотрели, упрямо устремив взоры только на гостей и членов семьи. Как же поговорить с ними, если они до сих пор так взвинчены?

Вместо этого я постаралась сосредоточить внимание на своих собеседниках. Я смеялась вместе с ними, подшучивала и получала остроты взамен. Я ела кускус с нежной морковью, кабачками, перцем и дюжиной специй, фаршированные артишоки в лимонном соусе, пахлаву из пекарни Джейн. Когда я случайно коснулась коленом ноги Ноя, то даже не стала отстраняться, и он тоже не отодвинулся. Весь обед я наслаждалась легким прикосновением кожи к коже.

Как и мои родители, родители Ноя не возражали, что несовершеннолетние пьют в шаббат. Дома я цедила виноградный сок, но, видимо, Нантакет оказал на меня большое влияние, поэтому, когда вечер стал подходить к концу, я выпила бокал вина. Только когда свечи погасли, кузены убрали со столов, а на лужайке стали топтаться гости, я наклонилась к Ною.

– Твои бабушка и дедушка весь вечер друг на друга не смотрели.

Ной согласно скривился.

– Знаю.

– Они до сих пор в ссоре?

Он кивнул.

– Может, сегодня не стоит задавать им вопросы. – Как бы мне ни хотелось, но, наверное, итог будет такой же, как если бы мы бросились на кирпичную стену.

Ной допил вино и повернулся ко мне с уже знакомым уверенным выражением на лице.

– Ладно.

– Ладно? – осторожно повторила я. – Почему от этого «ладно» я так нервничаю?

– Пойдем. – Он обхватил мою ладонь и вынудил встать.

Боже, обожаю, когда Ной берет меня за руку.

Мне не нравилось пребывать в растерянности, когда он протащил меня по лужайке мимо толкущихся гостей в дом.

– Куда мы идем?

Мы миновали Ширу, которая встретилась со мной взглядом и закатила глаза.

Мы прошли в гостиную, потом в коридор, и, поняв, куда Ной ведет, я начала сопротивляться. Я затормозила, когда мы подошли к кабинету.

– Ной…

– Ты же хотела прочесть письма своей бабушки? Ты хотела взглянуть на ее записи. Хотела узнать, откуда она родом.

Я в нерешительности замерла.

– Я хотела поговорить с твоим дедушкой, а не рыться в его вещах!

– Теперь у тебя вдруг появились моральные принципы?

– Разве твоя семья не разозлится, если застанут нас тут? – Сейчас, зная об отношениях Ноя с его папой и дедом, я не хотела, чтобы они стали еще более натянутыми.

– Они заняты гостями. Даже не заметят. – Он втянул меня в кабинет и запер дверь.

– Хотела бы зафиксировать, что я против.

– Трусиха. Иди сюда. – Он приподнял уголок коврика для мышки, взял ключ и отпер верхний ящик стола.

– Какой ужасный тайник.

– Правда? И смотри. – Ной достал из ящика связку ключей. – Они от всего.

Он открыл шкаф высотой до потолка у дальней стены и показал огромное количество папок.

Я ощущала решительный настрой Ноя, когда он передвигался по комнате. Он оказался в трудном положении – постоянно сердился на своих отца и деда и все же отчаянно желал им угодить. Если не промыть рану до того, как на ней образуется рубцовая ткань, то избавиться от грязи станет сложнее.

– С бабушкой у тебя более близкие отношения, чем с дедом?

Ной кивнул, роясь в другом ящике.

– В детстве я постоянно ходил за ней по пятам. Мама всегда пыталась уладить разногласия, когда я ссорился с папой. Бабушка – нет. Она уходила в сад, и я брел за ней. Она не разговаривала, просто коротко бросала: вот куст, это чайно-гибридная роза, это кустовая, а это курчавка.

– Ты еще злишься, что с ней так обошлись?

Ной глубоко вздохнул.

– Да. Она столько сделала для нашей семьи – не просто внесла деньги, но и принимала у себя гостей ради деда, устраивала званые ужины и вечеринки для его деловых партнеров, посещала мероприятия, воспитала его детей. И ради чего? Ее выбрали, потому что она была богатой? Не потому, что дед желал видеть ее в качестве спутницы жизни? Он писал любовные письма другой женщине, пока встречался с ней? – Ной покачал головой. – Отвратительный поступок.

– Да.

– Ты бы поступила так же? – Он пристально на меня посмотрел. – Как поступила твоя бабушка?

– Смотря о чем ты спрашиваешь, – осторожно ответила я. – Стала бы я писать любимому? Конечно.

– Даже если бы знала, что у него есть девушка?

Я застыла.

– Я почти уверена, что моя бабушка была девушкой Эдварда еще до Хелен. К тому же почему мы перекладываем вину на Рут? Почему не на Эдварда? Именно он сделал выбор между любовью и деньгами.

– Но это Рут с ним рассталась.

– Может, потому что знала, что он ей изменяет! Может, он отказался выбирать между двумя женщинами, поэтому кому-то пришлось сделать выбор за него. – Я выпятила подбородок. – А ты бы как поступил?

– Я бы выбрал любимую.

– Это ты сейчас так говоришь, – скептично бросила я. – Но ты не можешь знать наверняка.

– Но я знаю.

– Неужели? Значит, даже если бы первая девушка была бедной сиротой, а вторая – богатой светской львицей, которая к тому же вывела бы компанию семьи на новый уровень, ты бы выбрал любовь? Потому что я считаю, что богатство второй позволило бы утолить боль разбитого сердца.

– Нет, – возразил Ной, и по какой-то причине его решительность вывела меня из себя.

– Я бы не остался с той, которую не люблю.

– Ты не можешь знать наверняка.

– Да, могу, – сказал он. Может, я тоже его разозлила, потому что он повысил голос: – Потому что мне действительно небезразличны чувства других людей. Хотя, наверное, нужно перестать это делать. Может, не стоит мне волноваться за папу, мою компанию или семью и сосредоточиться на себе, если уж все так и делают!

Я очень за него огорчилась.

– Ной…

Он резко выдохнул.

– Забудь. Неважно.

– Я не хотела тебя расстраивать.

– Ты меня не расстроила. Боже, Эбигейл!

Теперь он казался еще более расстроенным.

– Что?

– Ничего.

– Эм, не похоже. Ты на взводе.

Ной резко дернул еще один ящик в столе.

– Если я и взвинчен, то по совсем другим причинам.

– То есть?

– Забудь.

– Тогда почему ты так сказал?

– Не знаю! – крикнул он. – Потому что иногда ты сводишь меня с ума!

Внутри у меня все перевернулось. Я приоткрыла рот. Наши с Ноем взгляды встретились, его – напряженный, мой – удивленный. И на одно безумное, сводящее с ума мгновение я подумала…

Я подумала…

Дверь резко открылась.

Время замедлилось, когда это произошло. Ной схватил меня за талию и утащил нас к скрытой бархатными занавесками нише у высокого окна. Мы ввалились внутрь и приземлились на подоконник. Ной схватился за ткань и задернул занавеску. Она взметнулась и укрыла нас в тесном пространстве, темном и уединенном.

Мы плотно прижимались друг к другу, замерев между прохладным стеклом и тяжелым бархатом, и часто дышали. Я вцепилась в его руку, а Ной положил свою мне на талию. От его тела исходило тепло.

– Ну мы попали, – прошептала я. На губах появилась безумная улыбка. – Смех, да и только.

– Ш-ш-ш, – ответил он, но едва слышно. Ной и сам пытался подавить смех.

Мы услышали за занавеской шаги и звук закрывающихся ящиков. Мы вцепились друг в друга, но наше веселье скорее напоминало истерику, чем просто приподнятое настроение. А потом замерли. Ситуация уже не казалась такой смешной. Мы стояли очень близко друг к другу. Я видела каждую его ресничку.

Ной сказал, что я свожу его с ума.

Господи, я так сильно его хотела, что это напоминало физическую боль. Нас разделяло всего несколько сантиметров. Мне остается лишь…

Занавеска резко отдернулась. Над нами с непроницаемым выражением лица возвышался Эдвард Барбанел.

Меня захлестнуло жаркое жуткое унижение. О нет.

– Что вы тут делаете? – голос Эдварда был сиплым и низким, а сам он метал взгляд между нами.

– Мы… – На лице Ноя отражался тот же ужас, что испытывала я. Он поднял меня с подоконника, и мы замерли.

– Мистер Барбанел, – заикаясь, начала я, – мне очень жаль. Мы уйдем.

– Нет. – Он кивнул на пару виндзорских кресел. – Садитесь. – И сам опустился в кресло за своим огромным столом.

Мы с Ноем взволнованно переглянулись и сделали, как он велел, – уселись поближе друг к другу, как школьники перед директором. Я положила руки под ноги, а потом сцепила их на коленях, пытаясь выглядеть раскаивающейся, но не малодушной.

– Что вы тут делали?

Ной застыл как статуя, и на его лице было такое же непроницаемое выражение, что и у Эдварда, словно они были двумя застывшими ладьями в шахматной партии. И все же я представляла, какие эмоции бурлят в Ное за этой маской. Он будет молчать, скажет правду или солжет?

«Уверен, ты что-нибудь придумаешь», – говорил мне Ной. Но теперь алиби, на которое он намекал, было невозможно произнести вслух, поскольку оно вообще не было ложью.

– Я хотела узнать больше информации о своей бабушке, – ответила я. – Простите. Нам не стоило вторгаться в ваш кабинет. Я просто… просто очень хотела узнать что-нибудь о ее жизни.

Он уставился на меня глазами, очень похожими на глаза своего внука.

– Тогда почему ты не спрашивала у нее?

Почему я не спрашивала у нее?

Я ведь спрашивала. Время от времени. Но она не хотела обсуждать свое прошлое, годы до переезда в Нью-Йорк, до встречи с дедушкой. Она всегда переводила разговор на другую тему. Разве не грубо настаивать, если человек не хочет об этом говорить?

Почему намного проще наводить справки о жизни человека, который уже не может это опротестовать?