Алек шагнул в комнату. Он уже убедился, что Морриса поблизости нет, а лакея и дворецкого он надежно запер в буфетной. Алек не хотел, чтобы кто-нибудь пострадал, и опасался, что ему помешают.

Его шаги разбудили Лейси.

— Э-э, Моррис, закрой окно, — пробормотал он и дернулся, увидев Алека.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга.

— Как вы посмели? — прорычал мистер Лейси. Он схватился за трость и с трудом встал на ноги. — Немедленно убирайтесь из моего дома. Мне нечего сказать изменнику и лжецу.

Алек не смутился.

— Понимаю. Зато мне есть, что сказать вам.

Губы старика скривились в презрительной ухмылке.

— Меня не интересует, что вы хотите сказать. Убирайтесь. — Он обошел Алека и направился к двери.

— Нет, на этот раз вы от меня не уйдете. Я пришел не из-за себя.

Лейси смотрел на него с ненавистью… и страхом. Алек видел, что за ненавистью прячется понимание того, что грядет возмездие, и это наполнило его не яростью, а сожалением. Мистер Лейси догадывался, зачем он пришел. Он не хотел слушать не из-за отвращения, которое испытывал к Алеку, а потому, что знал — Алек пришел обвинить его в тяжких грехах.

— Мне все равно, что привело вас сюда, — сказал Лейси. — Говорите, что хотели и убирайтесь. Если бы я был молод, я бы вышвырнул вас отсюда собственными руками.

Алек мрачно усмехнулся:

— Не сомневаюсь. Прежде чем мы дойдем до рукоприкладства, позвольте мне объяснить цель моего прихода. Я думаю, вы найдете мой рассказ интересным. Меня прислали в Марстон, чтобы разузнать об исчезновении некоего сержанта Джорджа Тернера. — Старик чуть вздрогнул, и Алек заметил это. — Сержант Тернер был, судя по всему, человеком небогатым, но имел некоторые связи среди военных и был безгранично честолюбивым. Из того, что я смог узнать, ой использовал всякую возможность и свойственное ему личное обаяние, чтобы лучше устроиться в этом мире. Он снял дом вблизи Марстона и поселился в нем со своей семьей, как человек, у которого есть средства и основания быть уверенным в будущем. Никто не знал, откуда все это бралось, но он платил по счетам и держался с достоинством.

— Едва ли это может быть мне интересно, — сказал Лейси голосом, в котором было ледяное презрение. На виске его билась жилка. — Я не знал этого человека.

— А затем в один прекрасный день он просто исчез, — продолжал Алек. — Он выехал в Лондон, у него была намечена встреча с прежним армейским начальником относительно должности, которую он рассчитывал получить, но он исчез. Без единого слова, не прислав ни письма, ни денег, чтобы заплатить по счетам, которые подлежали оплате через неделю после его отъезда. — Алек сделал паузу, наблюдая за Лейси, который притворялся равнодушным. — В конце концов, его семья настолько забеспокоилась, что обратилась к человеку, с которым он должен был встретиться в Лондоне, с просьбой найти сержанта. Так я оказался в Марстоне — совсем не по своей воле, должен я добавить.

— Ничего удивительного, вы ведь снова обрушили на семью позор своего предательства! Это могло убить вашу бедную мать.

Алек наклонил голову.

— Да, такое несчастье могло бы случиться. Мое «предательство», как вы это называете, явилось ужасным ударом для семьи. Но это подводит меня к другой интересной истории, которую я с удовольствием расскажу.

— Я не хочу ее слушать, — забеспокоился Лейси, обходя кресло. Алек перемещался вместе с ним, оставаясь между Лейси и дверью, как охотник, преследующий добычу.

— Я думаю, вы выслушаете, хотите вы этого или нет. Эта история началась несколько лет назад и далеко отсюда — в Испании, чтобы быть точным, — когда Уилл влюбился в испанскую девушку.

Глаза у Лейси забегали.

— Не говорите о моем сыне. — Его голос стал похож на рычание загнанного в угол зверя. Алек не смягчился.

— Он женился на ней и был счастлив, пока не получил известие о вашем недовольстве. Я не знаю, что он написал вам, но со мной он поделился своими горькими переживаниями. Нет, он не жалел, что женился на ней, — он любил ее всей душой, но огорчался из-за того, что плохо все обдумал и не может обеспечить ей такую жизнь, которой она заслуживает.

— Пылкая иностранка. Она не заслуживала моего сына.

— Это была дочь испанского гранда, девушка из хорошей семьи, привыкшая к достойной жизни. Она отказалась от нее, всюду следовала за Уиллом и, насколько я знаю, ни разу не пожалела об этом. — Алек замолчал, но Лейси только фыркал. — Мы с Уиллом оказались в разных местах. Я редко видел его после того, как Наполеон бежал с Эльбы и вернулся в Париж. Наши пути всего один-два раза пересеклись в Бельгии, да и то мы смогли поговорить только несколько минут. Я с ужасом и болью узнал о его смерти.

— Не вам говорить о его смерти! — В крике Лейси слышалась мука.

— В последний раз я видел его в ночь перед битвой при Ватерлоо. Лил дождь, у нас было всего несколько свободных минут, но в ту ночь он показался мне очень странным. У него было несколько просьб ко мне. Складывалось впечатление, что он был совершенно уверен в том, что погибнет. Я совсем забыл об этом в моей… сложной ситуации и не вспоминал до сегодняшнего дня, пока не прочитал дневник сержанта Тернера.

Лейси дернулся. При упоминании имени Тернера выражение муки исчезло с его лица и сменилось такой лютой ненавистью, что Алеку стало совершенно ясно, что произошло.

— Остановитесь, — произнес Лейси ужасным голосом. — Я скажу вам. Вы здесь, чтобы отыскать благородного сержанта Тернера, так? Ищите его в аду. Этот ублюдок обманул и соблазнил моего сына и с тех пор держал меня за горло. Мне наплевать на его семью. Без него им, надо полагать, будет лучше. А если вы хотите замарать имя моего сына, я буду преследовать вас до конца своих дней. В конце концов, кто поверит изменнику?

— Вы, — тихо сказал Алек. — Вы знаете, что я говорю правду. Уиллу после женитьбы нужны были деньги. Тернер предложил ему способ получить их, и Уилл от отчаяния согласился. — Лейси отпрянул, будто Алек ударил его. — А когда Уилл погиб в сражении, Тернер подложил письма от французского полковника в мои вещи, чтобы шантажировать вас угрозой, что он откроет правду.

Лейси, одной рукой державшийся за спинку кресла, замер со склоненной головой. При каждом вдохе тело его содрогалось.

— Вас не было в живых, — тяжело сказал он. — Считалось, что вы мертвы.

Алек ничего не произнес на это подтверждение его худших опасений. Его семья не была мертва, Лейси прекрасно понимал, что он сделал с ними, его соседями, которых когда-то считал своими друзьями.

— Он был одним из самых мерзких людей, совершенно бесчестным. Эта дрянь использовала моего сына… — Костяшки пальцев у Лейси, вцепившегося в кресло, побелели.

— Вы платили ему за молчание. И благодаря вам моя семья и вся страна считали меня предателем. — Алек постепенно терял контроль над собой. — Каким бы подлецом ни был Тернер, что вы скажете о себе, сэр? Много ли доблести в том, чтобы поддерживать ложь и покрывать позором мое честное имя? Имя моего отца?

— Вас считали умершим, — повторил Лейси. — Он был моим единственным сыном. У меня не было выбора!

— Когда вы убили его? — Алек хотел, чтобы вопрос застал Лейси врасплох, он подталкивал старика к признанию. Его спокойствие и сдержанность были на пределе.

Однако Лейси остался спокоен. Он с вызовом поднял голову.

— Он заслуживал смерти. Избавить мир от человека такого сорта — дело благое. Я не собираюсь оправдываться. Он использовал моего сына… Но не только — он держал в страхе и меня, он наслаждался своей властью. — Лейси потряс кулаком. — Он был ядовитой тварью, терзавшей других, его следовало убить давным-давно.

— Тогда зачем вы платили ему?

— Я был слаб. — Он глянул исподлобья. — Ну что, теперь вы предадите меня властям за смерть этого… алчного ублюдка?

Неожиданно Алек на миг почувствовал жалость к старику. Лейси разрушил свою жизнь ненавистью и злобой, а теперь еще и преступлением. Лейси не был способен проявить мужество и вынести приговор собственному сыну, чтобы избавить от навета другого человека.

— Нет, — ровным голосом сказал он. — Не сейчас.

У него было мало доказательств. Дневник уличал в преступлениях Джорджа Тернера, но не Лейси. Алек сомневался, что Тернер хоть раз в дневнике назвал его имя.

— Но вам следует прочитать это. — Он вынул из кармана письмо Уилла и протянул Лейси.

Старик уставился на него, потом вздрогнул, узнав почерк.

— Откуда оно взялось? — Его голос дрожал. Он осторожно прикоснулся к письму кончиком пальца, потом взял его в руки.

— Он просил меня отправить это письмо в случае своей смерти. Оно оказалось среди моих вещей, присланных в Пенфорд после Ватерлоо.

Он ждал реакции. Лейси побледнел и взглянул на него.

— Значит, никто не видел…

— Я прочитал его. — Но Лейси и так все знал. Уилла могли обличить как предателя в любое время, с его же слов. Может быть, Уилл и добивался этого. Скорбь охватила Алека — Уилл сделал признание и ринулся навстречу смерти. С таким отцом он не видел другого выхода. Он сделал все, что мог, для искупления своей вины. Он попросил Алека позаботиться о своих близких — жене и ребенке, признался единственному человеку, который никогда бы не поверил в его вину при других обстоятельствах, и в последний момент в порыве патриотизма пожертвовал собой, наконец-то не испытывая стыда. Только потому, что письмо пропало, у Джорджа Тернера появилась возможность переложить вину Уилла на Алека, тем самым он обрек Ангуса Лейси на существование в условиях мучительной неопределенности. Если бы Лейси получил это письмо, он мог бы отказать Тернеру, а Алек давным-давно смог бы доказать, что он не изменник, или вообще не был бы обвинен в измене. Крессида никогда не жила бы в Марстоне, не просила Хейстингса о помощи, и он никогда бы не встретил ее.

В первый раз Алек не знал, какой ход событий он предпочел бы, будь у него выбор. Невиновность без Крессиды… или пять лет жизни в позоре, но с Крессидой в конце? Он отдавал себе отчет, что с ней он обрел больше мира и счастья, чем рассчитывал когда-либо обрести в своей жизни. Она знала, чем он занимался, даже в чем его обвиняли, — и приняла его, поверила и отдала ему свое сердце. Алек никогда не встречал женщины, похожей на нее, но он знал, что никогда не смог бы оценить ее любовь и веру, случись им встретиться до Ватерлоо.

— Что произошло с Тернером? — снова спросил он. Крессида и ее родные заслуживали знать правду, что бы ни натворил этот человек в своей жизни.

— Он явился сюда поздно ночью, — пробурчал Лейси. Он все еще смотрел на письмо в своих руках глубоко ввалившимися глазами. — Несколько месяцев назад. Он, как всегда, хотел денег. Он поселился в Марстоне, чтобы мучить меня, чтобы при каждой возможности появляться на моих глазах. Он сказал, что у Уильяма были бумаги. Вроде этого письма… — Старик перевернул письмо, держа его с такой осторожностью, словно оно было стеклянным. — Совсем как это письмо. Бумаги он будет продавать мне, по одному листу, и я должен буду платить ему, чтобы скрыть слабость сына. — На последнем слове его голос дрогнул. — Я посылал Морриса, чтобы он попытался найти их, но он не смог.

Алек вспомнил человека, шнырявшего вокруг конюшни Крессиды в тот давний день, когда он впервые появился у Тернеров, — еще один кусочек головоломки встал на свое место. Это, конечно, был Моррис.

— А позже негодяй заявился сюда и сказал, что продаст мне их все, за исключением одной, — продолжил Лейси, и в голосе его снова зазвучала ярость. — Он сказал, что намеревается отправиться в Лондон — полагаю, чтобы шантажировать других людей, у которых больше денег. Если бы он продал все бумаги, я заплатил бы за них и покончил с этим, а потом сжег бы их и ушел в могилу вместе со своим стыдом. Однако он решил последний лист оставить у себя, чтобы продолжать мучить меня еще больше, чем раньше, когда требовал денег. Он был вымогателем, кровопийцей, безнравственной тварью. Я не жалею, что он мертв, не важно, во что это мне обойдется.

— Что вы с ним сделали?

— Моррис убрал его, — пробормотал Лейси. — Я не знаю куда, мне все равно. — Он дрожащими руками развернул письмо и начал читать.

Алек видел, как морщины на его лице становятся глубже, и чувствовал боль Лейси почти как собственную. Последнее письмо Уилла было убийственным и в целом, и в частностях. Он писал, как женился, поддавшись порыву любви и страсти. Каким ударом для него явилось то, что отец не одобрил его выбор, каким отчаянным постепенно становилось его финансовое положение. Как его вовлекли в передачу информации французам, и как он поверил, что сможет покончить с этим, когда Бонапарт был сослан в первый раз. А потом, когда император возвратился и пошел на Бельгию, понял, что скомпрометировал себя навсегда. А хуже всего было то, что единственным выходом для себя он посчитал смерть на поле боя — только так он мог частично искупить свою вину перед Англией, которой так дорого обошлось его предательство. Судьба Уилла вызывала у Алека глубокую скорбь, он ощущал в себе пустоту, с которой нельзя было справиться мщением. Долгие одинокие и горькие ночи он не спал; размышляя над тем, как заполучить доказательства своей невиновности, и рисуя в воображении триумф и облегчение после того, как он очистит свое имя. Он воображал, как встретится с истинным предателем, с тем моральным уродом, грехи которого пали на него, и представить себе не мог, что им окажется его лучший друг. Он, наконец, получил ответы на свои вопросы, но никакой радости при этом не испытывал.