Анастасия Медведева - Ловец

— Спасибо, — выдавливаю из себя улыбку и отключаюсь.

Да, в такие моменты я действительно понимаю, за что она в свое время назвала меня киборгом. Я реагирую на происходящее не так, как обычные люди: потому что чаще всего у меня нет времени на проявление соответствующих эмоций… или нет на это сил.

Эмоции — это энергия. А ее мне чаще всего тоже не хватает…

Так что, в отличие от Риты, я не прячу свое «я» — я просто не имею возможности его показать.

И иногда мне кажется, что я уже не знаю, какая она — я, на самом деле…

Это страшно. Но это — моя реальность. Когда на тебе висит ипотечный долг отца, а за твоей спиной лишь одиннадцать классов школы — хочешь не хочешь, а начнешь делать все, чтобы выжить. Моя мама давно умерла, мой отец сидит в тюрьме, и у меня даже не было возможности поступить в институт: ведь я должна была зарабатывать деньги и ежемесячно выплачивать за квартиру, которую папа так неосмотрительно приобрел, полагая, что его бизнес-идея выгорит…

Не выгорела. И теперь я все тяну на себе. Мне двадцать один, и моя мечта выучиться на медика и стать хорошим доктором с приличной зарплатой — успела покрыться пылью, а потом и вовсе исчезнуть в океане всех моих не воплощенных «хочу».

Теперь у меня только одна цель: закрыть ипотечный кредит. А потом…

О «потом» буду думать после. Сейчас у меня на это просто нет времени… как нет времени думать о том странном парне в респираторе, который уже дважды за меня заступился.

Защитил? Спасибо. Надеюсь, не буду должна.

В данный момент в приоритете — выспаться. И пусть весь мир подождет…

***

— Ты что, серьезно?.. Опять влез в это? — голос в наушниках заставляет молодого человека поморщиться.

— Сегодня я бил по лицу, — спокойно сообщает он, откидывая влажные салфетки в мусорный бак; затем смотрит на свои костяшки, только что очищенные от следов чужой крови, — их босс заметит увечья, и начнется хоть какое-то движение.

— Ты уверен, что у них есть босс?

— Это не уличная шпана. И игрушки у них не детские. Просто они пользоваться ими не умеют, — молодой человек разворачивается и идет к дороге.

— Девчонке влетит, — замечает голос.

— Не думаю. Она назвала имя, — произносит парень в капюшоне, снимая респиратор и направляясь к своей машине, — очень знакомое имя.

— Я слышал, — сухо замечает голос, — Что делать будешь?

— Следить, — бросает молодой человек и садится на водительское сиденье.

Просыпаюсь в двенадцать дня и с благодарностью смотрю на потолок. Благодарность адресована моим соседям сверху, которые решили не будить меня очередным витком своего бесконечного ремонта… Это прям подарок небес!

Иду в душ, привожу себя в порядок, устраиваю небольшую стирку и ставлю чайник. Ровнехонько к моменту, когда он закипает, раздается звонок в домофон.

Открываю дверь и возвращаюсь на кухню.

— Ждали деда Мороза? — весело спрашивает Динь-динь, входя в квартиру через пару минут.

— Ждали доставщика халявной пиццы, — честно признаюсь ей в своих надеждах.

— Не наглей! — хмыкает подруга, внося пакет с продуктами, — Я тебе кроме печенек принесла хлеба, яиц и колбасы — так что будь благодарна!

— А когда не была? — парирую, тем не менее, с теплотой глядя на Динь-динь.

Эта девчушка весила килограмм пятьдесят при росте метр семьдесят пять. Она была худой, как тростиночка, имела светло русые волосы — в данный момент перекрашенные в голубой, — и очень высокий голос, за что я и прозвала ее «звоном колокольчика». Динь-динь. Это про нее.

Когда-то в школе я сильно выручала ее с конспектами и подготовкой к экзаменам, да и вообще — защищала от всех желающих посмеяться над ее худобой. А теперь, спустя три года, это она меня выручает, зная о моем тяжелом положении. Сама Динь-динь учится в педагогическом университете, куда, скорее всего, попала бы и я, если бы провалила экзамены в медицинский…

Но все это — воспоминания из далекого прошлого, где я еще могла выбирать.

— Так что у тебя там произошло? — ненавязчиво начинает Динь-динь, нарезая хлеб и колбасу, — Я же сейчас вся изведусь! Рассказывай, давай!!! — в итоге, требовательно заканчивает она.

— Да странные дела творятся, — запихивая в рот бутерброд и тут же запивая все это чаем, хмурюсь я, — во-первых, ко мне прицепилась какая-то шестерка отморозков. Они уже дважды меня останавливали, когда я домой шла после работы.

— Это фигово. Ты им сказала про своего чудо-покровителя? — подняв брови, уточняет Динь-динь.

— Да в том-то и дело, что сказала. Но у них реакция странная была, — с набитым ртом объясняю, — обычно все сразу отходят и делают вид, что разговора не было, а эти… прям наглые какие-то.

— И как ты с ними разобралась? — спокойно спрашивает Динь-динь, пребывавшая в абсолютной уверенности, что я справлюсь со всем.

— Не я. Парень в маске, — поглощая второй бутерброд, отвечаю ей.

— Парень в маске? — подняв брови, уточняет Динь-динь, — Ты шутишь, что ли?

— Неа. Реальный парень. В реальной маске. Ну… в этом… в респираторе. Защитник типа. И дерется, как черт. Я аж сама удивилась, — продолжая заниматься «завтрако- обедом», поясняю ей.

— Стоп! Ты хочешь сказать, что тебя защитил какой-то герой из комиксов?! — изумлению Динь-динь нет предела.

— Скорей, герой из сериала, — поразмыслив чуток, поправляю ее.

«Какого-нибудь корейского», — добавляю про себя.

— И твоя реакция по этому поводу?.. — Динь-динь заглядывает мне в глаза, а потом кивает сама себе, — Простите, я забыла. У пациента обычно нет реакций.

— Нет, ну, а как я должна была реагировать? — пожимаю плечами, прихлебывая из стакана, — Что должна была сделать? Телефон достать и снять все это на камеру?

— ХОТЯ БЫ! — припечатывает меня Динь-динь, сверкая огромными серыми глазами из-под линз очков.

— Да я спать хотела; была усталой настолько, что еле ногами передвигала, — хмурюсь, отмахиваясь от нее, — мне вообще не до этого было.

— «Не до этого»? — каким-то странным голосом переспрашивает Динь-динь, — Что ты имеешь ввиду?.. Ты даже не поблагодарила своего спасителя?!

Задумываюсь, припоминая подробности…

— Ну, в первый раз я попросилась домой во время их драки… а во-второй — парень сам меня отпустил, — отвечаю, глядя в потолок.

— Ты. Попросилась. Домой? — по слову выдавливает из себя Динь-динь, и я чувствую — сейчас начнется…

— Ну… — протягиваю, а затем резко замолкаю, потому что в мою дверь неожиданно раздается звонок.

— Это кто? Он? — удивленно и даже немного испуганно спрашивает Динь-динь, машинально отходя подальше от входа.

— Да с чего бы? Моего адреса нет в общем доступе, — отмахиваюсь и иду к двери. Сморю в глазок… — Черт, — тихо произношу, опуская голову, после чего открываю гостям.

В квартиру заходят двое мужчин в одинаковых костюмах и с одинаковой стрижкой.

— Господин Кан вас ждет, — произносит первый.

— Когда? — поджав губы, уточняю.

— Сейчас, — отвечает второй.

Разворачиваюсь и иду переодеваться.

— Что, серьезно? Дайте хоть поесть человеку! — негодованию Дины нет предела, но я останавливаю ее рукой, показывая, чтоб притихла.

Этим людям плевать: ела я или нет, здорова или лежу при смерти. Если их шеф сказал — привести, то они приводят.

Достаю из шкафа единственную приличную блузку белого цвета и облегающие брюки цвета беж. К Господину Кану в спортивных штанах не ходят. Он может неправильно это понять…

— Поди, еще и каблуки наденешь? — невесело усмехается Динь-динь.

Одариваю ее таким же невеселым взглядом и достаю ботильоны, купленные еще для моего выпускного. Надеваю.

Быстро привожу лицо в порядок, подкрашиваю губы и глаза. Прохожусь расческой по волосам, подхватываю сумку (папин подарок на восемнадцатилетие) и выхожу к мордоворотам.

А это были именно мордовороты влиятельного бизнесмена, владеющего почти всеми известными заведениями нашего района. Господин Кан был родом из Кореи и очень ценил, когда люди уважительно относились к его статусу. Потому-то мне и приходилось преображаться для визита к нему…

— Закроешь дверь? — смотрю на Динь-динь, выходя из квартиры.

— Тебя дождаться? — после короткого кивка уточняет подруга.

На всякий случай у нее хранился запасной ключ.

— Если никуда не торопишься, — оглядываясь на мордоворотов, протягиваю, — то дождись, — заканчиваю и выхожу в коридор.

И что, черт возьми, понадобилось от меня господину Кану?.. Мы виделись с ним всего три раза — по разу в год с тех пор, как папа оказался в тюрьме; примерно в одно и то же время. Так с чего это приглашение вне графика?..

Выхожу из дома и сажусь в дорогую тонированную машину. Судя по направлению, мы едем к нему в офис.

Вставляю наушники в уши и включаю первый попавшийся трек. «Everybody Knows» Sigrid… как нарочно…

Десять минут — и мы уже на месте.

Этот офисный шедевр был построен четыре года назад, но жители нашего города до сих пор не могут к нему привыкнуть. Слишком много металла, слишком много стекла, слишком бросающаяся в глаза архитектура. Компания господина Кана, по слухам, занимала сразу несколько этажей. Я не вникала в его бизнес, поэтому понятия не имела, насколько широк спектр его деятельности. Я просто вынуждена была один раз в год приезжать на встречу с ним, чтобы засвидетельствовать свое «почтение». Какие такие дела объединяли их с отцом, что господин Кан дал мне свою защиту после суда над папой, я тоже не знала и знать не хотела. Но и отказать такому человеку не могла: поэтому, если он приглашал меня в гости, я должна была ехать.

Мы с мордоворотами выходим из машины, идем к центральному входу: заходим в здание и поднимаемся на лифте, останавливаясь на семнадцатом этаже.

Я дожидаюсь, когда мои «провожатые» выйдут первыми, затем спокойно следую за ними прямо до кабинета господина Кана. Хотя кабинетом это трудно было назвать… площадь данного помещения была равна, минимум, ста двадцати квадратным метрам.

Большой такой кабинетик. Я бы сказала — «кабинетище».

О моем визите сообщают, после чего я подхожу к столу господина Кана и низко кланяюсь. Это корейская традиция, так что никакого давления на чувство собственного достоинства я не ощущаю. В России, конечно, так не принято, но господин Кан был родом из южной Кореи и, как я уже упоминала, требовал уважения к себе, к своей родине и к традициям, принятым на его родине.

Я выпрямляюсь и устремляю на него взгляд. Господин Кан сухо улыбается и поднимает руку, предлагая мне сесть на диван.

Этот мужчина лет пятидесяти пяти имел невероятно властную ауру. Моя бы воля — я бы не показывалась ему на глаза до конца жизни: я слишком хорошо чувствовала, насколько опасным был этот человек.

И какие дела могли объединять его с моим отцом?!

— Ты, наверное, спрашиваешь себя, зачем я пригласил тебя? — слегка нараспев произносит господин Кан, сразу же переходя к делу.

Киваю. Чем меньше я с ним говорю, тем лучше. Не хочу, чтобы мы имели что-то общее — даже такую мелочь, как приятный разговор.

— Чай, кофе? — словно вспомнив о своем гостеприимстве, предлагает мужчина.

— Кофе, пожалуйста, — соглашаюсь я.

Хозяину никогда нельзя отказывать. Это тоже корейская традиция.

— Даша, принеси, — господин Кан отдает указание одним пальцем, и молоденькая секретарша (или помощница?) тут же исчезает за дверью, — Как твои дела, Стася? Все ли в порядке на работе?

— Все хорошо, благодарю, — как можно ровнее отвечаю.

— Уверена, что тебе не нужна помощь? — с легкой провокацией уточняет мужчина.

— Еще раз благодарю, не нужна, — склоняю голову в легком поклоне.

Папа не оставлял никаких наказов по этому поводу. Но я чувствовала, что мне не нужно брать денег этого человека.

— Гордячка, — усмехается господин Кан, — твой отец будет очень недоволен.

Не уверена. Мой отец вообще запретил мне навещать его в тюрьме. И это не просто странно, это слишком странно.

— Ты могла бы работать у меня, — произносит мужчина самые опасные в мире слова.

— Спасибо за предложение, но мне нравится моя работа, — отвечаю спокойно, но даже не стараюсь выдавить из себя улыбку.

Напряжение — это единственное слово, способное в данный момент охарактеризовать мое состояние.

— Тебе нравится делать кофе и стоять за кассой? — поднимает брови господин Кан.

Ничего не отвечаю; я в курсе, насколько убого все это выглядит со стороны. Но мне ничего чужого не надо. И дареного — тоже. Я сама в силах справиться с ситуацией.